Параллельный мальчик (сборник) - Житинский Александр Николаевич - Страница 31

• Предыдущая
• 31/86
• Следующая

Плюнул я в воду и поехал домой.

Смотрю, у нашего подъезда стоит Катя Тимошина. Помните, я говорил? Тихоня наша. Вообще она недалеко живет, может, случайно здесь оказалась?

– Ты чего здесь делаешь? – спрашиваю.

– Тебя жду.

– Зачем?

– Бепс, тебя из пионеров хотят исключить, – говорит она.

– За что?! – Я остолбенел.

– За то, что ты не уберег общественное имущество. То есть ПИНГВИНа, – объясняет она. – И еще за грубость и прогул.

– Они тебя послали это сказать? – говорю.

– Нет. Я сама, – и смотрит жалостливо.

– Так. Жди меня здесь. Я сумку оставлю и отмечусь, что пришел. Расскажешь все подробно, – я говорю.

– Хорошо, – она кивнула.

Я домой поднялся. На пороге – мама. Я по глазам понял, что уже все знает. Кто-нибудь позвонил, доложил – или Дуня, или Татьяна Ильинична.

– Бабася, господи, как я волновалась! Ты где был?

– В школе, – говорю.

– Опять ты врешь! Ты сбежал с уроков!

– Я ПИНГВИНа искал, – опять вру.

– Я не хочу слышать про этого пингвина! – закричала мама. – Пойдем, пойдем!

Хватает меня за руку и ведет в комнату. А там сидит маленький такой волосатый человек с черными глазами. Сидит и чай пьет.

– Вот он, – говорит мама. – Можете приступать, Аркадий Семенович.

– Мама, мне некогда… – пытаюсь обороняться.

– Молчи! – сказала мама и подтолкнула меня к Аркадию Семеновичу.

А он встал с места – ростом с меня, ей-богу, не вру! – подошел и положил обе свои маленькие ручки на плечи. В глаза смотрит. Я, конечно, стою, как дурак.

– Слушай меня внимательно, – говорит, а сам глазами так и сверлит. – Успокойся, расслабься… Тебе хочется спать…

– Нет, не хочется, – мотаю головой.

– Тебе неудержимо хочется спать! Слушай только меня. Ничего вокруг не существует. Только мой голос, только мой голос…

В общем, это гипнотизер оказался, понимаете? Мама решила меня гипнозом лечить от пришельцев и плохого поведения. Ну уж нет! Я так просто не дамся!

– Глаза закрываются, веки тяжелеют… – поет он и пальцами мне в плечи впивается. Вдруг как рявкнет:

– Ты спишь!

Я испугался. Надо его перехитрить, думаю. Закрыл глаза, делаю вид, что сплю.

– Спишь! – шептал он. – Спишь и слышишь только меня. Марцеллия нет, ПИНГВИНа нет, пришельцев нет… Подчиняешься только мне.

Этого только не хватало, думаю. А сам стою, не шелохнувшись, с закрытыми глазами.

– Он спит, Светлана Викторовна, – говорит гипнотизер.

– Что же, он так стоя и будет спать? – спрашивает мама.

– Ничего, это не страшно… Думаю, за три сеанса мы его поправим… Ты не Хранитель планеты, ты Боря Быстров, пионер… – снова мне говорит.

«Ага, пионер, – думаю, – уже почти не пионер и еще не Хранитель».

Чувствую, что спать все-таки хочется. Губу прикусил до крови, сон как рукой сняло.

– Пускай он немного поспит, не будем ему мешать, – говорит гипнотизер.

Я слышу – они на цыпочках уходят на кухню и там продолжают беседу. А меня Катька внизу ждет. Надо срываться. Я глаз приоткрыл, оглядел комнату. Вижу, у моей тахты на столике, рядом с блюдом, целая гора лекарств – баночки, упаковочки и ампулы со шприцем.

Ну и влип, думаю, с этими пришельцами. Размышлял я недолго. Тихо-тихо подкрался к входной двери, отодвинул задвижку – и был таков! Лифта не стал дожидаться, побежал по лестнице вниз.

Катя героически дожидается у подъезда.

– Бежим! – говорю ей. И мы – на пустырь.

У нас на пустыре между домами – трубы, видели? Бетонные такие, огромные. Целый большой штабель. Строители их забыли. Мы в этих трубах в разведчиков играем. Там целый лабиринт. Мы молотками дырки в них пробили, путешествуем из трубы в трубу. У меня там одно место было секретное. Никто о нем не знал. Нужно просунуться в верхнюю трубу, проползти по ней, там дырка вниз, в толстую, где почти стоять можно. По ней в самый конец и направо, в другую трубу. И опять до конца. Здесь труба кончается расширением. И главное – иллюминатор вверху имеется, из которого свет. Там у нас в прошлом году штаб был: три ящика из-под бутылок, накрытые старым одеялом, и огарки свечей.

Мы с Катей туда заползли. Я думал, она испугается. Ползли в полной темноте – я впереди, она за мной. Но ничего. Ни слова не сказала. Пыхтит сзади, но ползет.

Залезли в штаб. Я спички нашел, зажег свечу. Из иллюминатора слабый свет пробивается.

Уселись мы на ящики. У Катьки глаза блестят.

– Рассказывай, – говорю ей.

И Катя рассказала, что после уроков был сбор отряда, на котором Дуня предложила исключить меня из пионеров, а также сообщить в милицию о пропаже ПИНГВИНа. Татьяна Ильинична возражала, не хотела беспокоить милицию по пустякам. Но Дунька проявила твердость и поставила вопрос на голосование. У нас теперь демократия и большинством голосов решили искать ПИНГВИНа через милицию…

– Милиции нам только не хватало… – пробормотал я.

– Татьяна Ильинична попросила только не говорить в милиции, что ПИНГВИН – это космический прибор, – сказала Катя.

– Ты-то хоть в это веришь? – спрашиваю.

– А то нет! – говорит Катя. – Я сразу поняла, что это правда.

– Ну слава богу. Хоть один человек верит… – вздохнул я.

– Почему один?! А Дуня?

– Дуня – предательница! – говорю.

– Бепс, что дальше будешь делать? – спросила Катя.

– Не знаю. Домой не пойду. Заколют лекарствами. А гипноз вообще ненавижу!

– Какой гипноз?

Я ей рассказал про гипнотизера. Катя нахмурилась, потом говорит:

– Сиди здесь. Я сейчас приду.

И уползла по трубе.

Через полчаса она вернулась с портфелем. Там был фонарик, книжка о дореволюционных подпольщиках, бутылка пепси-колы, колбаса и хлеб. И еще какой-то рваный свитер.

– Ночью будет холодно, – сказала Катя.

– Катька, да ты прямо боевая подруга! – обрадовался я.

– А то нет! – отвечает.

Вот вам и тихоня! Уселись мы рядышком при свете, стали вместе книжку читать, как революционеры скрывались от преследования жандармов. Такие книжки только в трубе и читать! И колбасу с хлебом жуем. Отлично!

За иллюминатором уже вечер. Холодно стало. Катя ежится.

– Ты иди домой, – говорю. – Тебе-то за что страдать? И дома будут волноваться.

– А у тебя не будут?

– Ничего. Сами виноваты. Нужно доверять детям, – говорю. А у самого кошки на душе скребут. Мама там, наверное, с ума сходит.

– Вот что, Катерина, – говорю подруге. – Иди домой, по дороге позвони из автомата моей маме. Скажи, что я жив-здоров, но эмигрировал по идейным соображениям. Нашел политическое убежище.

– В трубе? – спрашивает.

– А что? Но про трубу – ни слова.

– Хорошо, – кивнула она.

– Ползи. Завтра принеси чего-нибудь поесть. И бумагу с авторучкой.

– Зачем?

– Писать буду. Для планеты.

И Катя уползла. Мне сразу тоскливо стало. Фонарик зажег, направил луч в трубу. Труба длинная-длинная. И тихо, как в могиле. Неприятно.

Вдруг слышу – писк. Смотрю – из дальнего конца трубы на лучик шагает котенок. Храбрый такой. Я ужасно обрадовался. Все же живая душа! Пригрел я его на груди и растянулся на ящиках. Ничего! Революционеры за правду тоже страдали.

И только я улегся, как в темноте заблистали золотые пылинки, вихрем пронеслись по трубе, взметнулись столбом и стали быстро-быстро лепиться друг к другу.

– Марцеллий! – закричал я.

• Предыдущая
• 31/86
• Следующая