В сердце роза - Гарридо Алекс - Страница 65

Потом внесли и поставили посередине носилки, занавешенные плотным шелком цвета кураги с редким цветочным узором.

Следом вошел купец, одетый по-аттански, сверкающий перстнями, намасленной бородой и золотым шитьем одежды. Хозяйским придирчивымвзглядом он охватил сразу все громоздящееся на белом песке великолепие, почтительно сложил руки на животе и отвесил глубокий поклон в сторону крыльца.

Далеко за его спиной у открытых ворот толпились любопытные, сопровождавшие шествие от хана до дворца и во все увеличивающемся количестве присоединявшиеся по пути. Стража грозно покрикивала и ударами ножен и древок возвращала обратно тех, кто под напором сзади вываливался из толпы во двор.

Купец стоял согнувшись и глядя на загнутые носки своих парадных туфель красной кожи, расшитых цветным шелком. Концы пояса, свисавшие по обеим сторонам, касались бахромой песка. Наконец шум сзади смолк и разлилась торжественная тишина. Выждав, сколько положено, купец распрямил спину. Царь уже стоял наверху лестницы, окруженный свитой, и тени от опахал плавно скользили по его лицу и одеждам.

Он сделал милостивый жест рукой, и купец поспешил приблизиться и опуститься на колени, воздев руки и произнося положенное приветствие.

— И тебе блага по чину, купец, — задумчиво ответил царь. — Чего же ты намерен просить, если владеешь стольким?

— Нет, о счастливый царь! — воскликнул купец. — Все, что ты здесь видишь, принадлежит вовсе не твоему ничтожному слуге, а тебе самому и является подарком от твоего брата, моего государя Эртхиа Аттанского.

Акамие только сложил ладони: неподходящее время, чтобы давать волю чувствам. Но хотелось удостовериться в том, что купец этот действительно встретил Эртхиа в дальних краях, где-то, где пересеклись дороги торгового человека и странствующего царя, и что привез он свежие новости о брате и его спутнике-ашананшеди.

— Где же ты его встретил?

— Выпало мне счастье встретить моего государя на краю мира, куда до сих пор и караваны не ходили, и сказал мне государь: «Собираешься ли ты домой, о слава купцов?» И я сказал ему: «Повелитель вселенной, я собираюсь домой». И тогда сказал мне государь: «Как же ты собираешься туда попасть?». На что я ему ответил: «Здесь тоже светит солнце, значит, мы еще на этой стороне мира, и раз так — есть путь обратно, и я пойду, пока не приду домой». Тогда государь сказал мне: «Не отвезешь ли ты подарки возлюбленному моему брату, повелителю Хайра?» «Это для меня обязательно и неизбежно!» — ответил я. И я взял то, что мне было поручено, и погрузил на верблюдов вместе с моим товаром, и пустился в путь, преодолевая степи и пустыни, и моря, и высокие горы, и непроходимые чащи, и клянусь, то, что видел я, до сих пор не видели глаза человеческие. И вот я пришел и доставил тебе, о счастливый царь, то, что было повеление доставить, и вот конец моей истории, и все.

Акамие обвел взглядом сверкающие груды, посмотрел на ковры под ногами.

— Большой караван ты привел, купец. Торгуй у нас, и да будет Судьба милостива к тебе за твою отвагу. Не передавал ли мой возлюбленный брат какого-нибудь известия? Что дороже подарка…

— Есть письмо для тебя, прекрасный владыка, собственноручно написанное моим государем. Вели своему вельможе взять его и поднести тебе, ибо я не смею приблизиться к твоему сиянию.

— Приблизься и поднеси мне его сам, ты, пронесший его от края мира.

И царь почтил купца, позволив ему подойти к лестнице и на коленях подняться по застеленным коврами ступеням, и сам спустившись на ступеньку навстречу ему.

Черепаховый футляр сразу занял и наполнил руки, и зазнобило от нетерпения остаться одному, извлечь свиток, развернуть и пробежать его жадно в первый раз, во второй и в третий, а потом медленно, слово за словом, строчку за строчкой… Сначала надо было отпустить купца.

Акамие окинул быстрым взглядом двор.

— А что там? Там, в носилках?

— Это тоже подарок от государя Эртхиа, — ответил купец и лицо его приобрело слегка игривое выражение. — И доставить его в сохранности было труднее прочего. Невольник, искусный в танцах, игре на заморских инструментах, чтении и письме на языке той страны, откуда он родом. Государь Эртхиа посылает его тебе — вместе с книгами, написанными на этом языке, ты найдешь их вон в том ларце и вон в том. В пути, по желанию государя, невольник учил хайри, которым я владею. Теперь он сможет перевести для тебя и, если будет на то твоя воля, продиктовать писцам эти книги, подобных которым не написано в наших землях. Государь Эртхиа сам подробно объяснил мне все это и наказал беречь его и доставить в сохранности, что я и выполнил. И этот невольник прекрасен до предела красоты, если только позволительно говорить о чьей-то красоте, склонившись в лучах твоего совершенства.

— Ты будешь вознагражден, — нетерпеливо кивнул царь. — Какова цена твоих трудов?

— О дивный повелитель, тебе нет нужды беспокоиться об этом, я только выполнял поручение моего государя. Не может и речи быть о вознаграждении.

Царь выслушал его, обернулся и отдал распоряжения хранителю казны.

— Итак, слава купцов, торгуй у нас — тебе выдадут все необходимые дозволения. Кроме того, завтра покажи свой товар распорядителям дворца. То, что они выберут, будет щедро оплачено, — царь взмахнул рукой, отпуская купца. И обернулся к стоявшему рядом ан-Эриди. — Пошли к привратнику, пусть закроют ворота. Непозволительно так искушать посетителей, и сколько стражи потребовалось бы поставить!

Ан-Эриди кивнул и в свою очередь повернулся к придворному чином ниже. Акамие же, передав корону в руки молодого ан-Шалы, сбежал по ступенькам и, огибая расставленные подносы с добром, приблизился к носилкам. Наклонившись, он отвел занавеску и заглянул внутрь.

Рисунок на веере был «Сосновая ветка», и планки, вырезанные из сосны, согретые в руке, испускали тонкий аромат.

Сю-юн держал полураскрытый веер на коленях, сложив руки одна поверх другой, и ни о чем не думал. Это было время ожидания, когда требовалось одно: быть готовым в любое мгновение предстать перед повелителем этой страны. Сю-юн знал, что краски на лице наложены безупречно, волосы гладко лежат вдоль спины, а две широкие пряди по обеим сторонам лица образуют изящный овал, почти сходясь немного выше нарядного пояса. Полы верхнего халата, громоздясь высокими складками, занимали почти все свободное пространство внутри носилок. Взгляд отрешенно-спокоен, лицо неподвижно. О чем еще думать? Только пестовать в себе и сохранять это состояние полного соответствия каждому мгновению. Поскольку мгновения одно за другим притворялись одним и тем же, наиболее соответствовала им полная неподвижность. Замерли складки, замерли пряди, замерли ресницы. Не было ничего, кроме верности долгу и едва уловимого запаха сосны.

Очень легкие шаги, едва шурша по песку, приблизились. Еще не он. Занавеска качнулась. Совершив малый поклон, Сю-юн поднял глаза.

Тот, кто смотрел на него с любопытством и сочувствием, был молод, светловолос и очень высок: ему пришлось нагнуться, чтобы заглянуть внутрь плетеного короба. Сю-юн не стал пристально разглядывать его, чтобы не показаться дерзким, но успел заметить портившие лицо бледность, длинный шрам и чересчур большие глаза. Слуга? Но слишком много драгоценностей. Должно быть, вельможа, решил Сю-юн, и еще раз поклонился. Все правильно. Отчего он вдруг решил, что сразу предстанет перед царем? Так и должно быть. Прежде чем предстать перед господином, необходимо получить одобрение сведущего слуги.

— Ты понимаешь нашу речь? — ласково спросил молодой вельможа. Сю-юн кивнул.

— Прекрасно. Как тебя зовут?

Сю-юн ответил.

— Как? — переспросил вельможа. Сю-юн терпеливо повторил, зная уже по опыту, что его имени правильно выговорить здесь не могут, и объяснил:

— Имя цветка. Он белый, жить в воде и распускаться по ночам.

Акамие сначала не уловил смысла, следя за тем, как своевольно меняются местами и умножаются числом ударения в порхающей речи чужеземца. Потом понял.