В сердце роза - Гарридо Алекс - Страница 50

Множество фонарей, обтянутых тонким шелком, покачивались от сквозняка. Блики перетекали по покрытому лаком потолку.

— Госпожа Хон И-тинь, семьсот двадцать третья наложница императора!

Занавеска из голубых стеклянных бус с мелодичным звоном раздвинулась, и на середину зала меленькими шажками выбежала девушка. На ней было платье из тонкого шелка, белое, прозрачное, перехваченное в талии широким поясом. Концы бледно-розового шарфа и длинные рукава текли за ней по ковру. Она остановилась и подняла руки над головой.

Две флейты завели тягучую мелодию. Девушка оставалась неподвижной, только складки, расходившиеся от пояса, заструились вверх и вниз по платью, и немного погодя Эртхиа разглядел, что бедра девушки плавно покачиваются. Постепенно движение захватило все тело, только ступни оставались прижатыми к ковру. Руки волнами заходили над головой, постепенно опускаясь.

Наконец девушка поймала кончиками пальцев края шарфа и рукавов. Медленно поднимая руки, не остановившие ни на миг волнообразного движения, девушка заставила тонкий шелк клубиться прозрачным туманом, заслоняя ее неподвижное лицо. Густо набеленное, оно напоминало маску с пугающе красным ртом и нарисованными выше обычного узкими черными бровями. Брови и рот отчетливо просвечивали сквозь бело-розовые волны шелка.

Вступил большой барабан. Девушка сделала первый шаг. Окутывавшее ее облако поплыло вместе с ней. На цыпочках она пошла по кругу, сначала всего в несколько шагов, вокруг того места, где только что стояла. Круг постепенно расширялся, удары барабана учащались. Танцовщица ускорила шаги, одновременно закружившись вокруг своей оси, так что рукава и шарф летели вокруг ее стана. Под гулкий рокот барабана она описала последний круг по самому краю ковра и исчезла за стеклянным занавесом. Воцарилась тишина.

Эртхиа сглотнул и повернулся к Дэнешу. Тот рассеянным взглядом изучал тени, отбрасываемые высокими ширмами по углам. Эртхиа вздохнул и не сказал ничего.

Гости громкими криками выражали свое восхищение. Хозяин, снисходительно оттопырив губу, умерял их восторги, плавно помавая пухлыми руками. Эртхиа не понимал ни слова из того, что говорилось вокруг, и не хотел отвлекать Дэнеша от его мыслей.

Тахин сидел по левую руку от Дэнеша, единственный из них троих облаченный в привычные одежды Хайра. За время пути от Журавлиного острова до столицы Ы, неблагозвучно именовавшейся Унбоном, спутники Тахина совершенно освоились с местной одеждой. А куда деваться? Правда, Дэнеш по-прежнему под многослойными шелками носил свое, со всеми шнурками, пазами, кармашками и перевязями. Тахин же оставался в том, во что облачил его огонь.

По дороге У Тхэ, как объяснил Дэнеш, чрезвычайно важный вельможа, проявил к ним немалую учтивость, проводя с ними дни напролет, расспрашивая о землях, из которых они пришли и через которые прошли. Он расспрашивал о городах, стенах вокруг городов, о дорогах и о колодцах вдоль дорог, о пристанях и кораблях, и снова о стенах, о страже на стенах…

— Во времена Ашанана все было иначе, думаю, — тонко улыбнулся Дэнеш.

— Шан Аня, — поправил его вельможа из фамилии У и рассмеялся. — В настоящее время Золотой Дракон не замышляет дальних походов. Но тот, кто служит ему, должен знать все наперед.

И продолжил расспросы, но теперь уже об обычаях тех земель, и нашел много общего между удо и северными соседями Ы. Он даже выказал удивление, что обмен невестами способствовал установлению прочного мира, поведав, что к такому средству прибегали и они не раз, но действовало ненадолго. Стали обсуждать почему, высказали много соображений. Пустились в рассуждения, отличаются ли степнячки там и тут друг от друга и от горожанок, и маленькиечарочки с подогретым вином так и летали в их руках. На другой день, выспавшись, продолжили беседы.

И так день за днем, от острова до пристани в Ла, и от пристани до пристани, и потом пешим путем до самого Унбона, где их отряд у Восточных ворот едва не столкнулся с выездом Дракона: внезапно все, толпившиеся в воротах, кинулись вон, давясь, теснясь по обочинам, мигом освободили проезд — воины У Тхэ, пытавшиеся добиться того же, первыми кинулись с дороги и были так проворны, что никого из них не затоптали. Толпа повалилась на колени; из ворот выскочили двое верхом, и, сравнив их доспехи и богатую сбрую на их конях с сомнительной статью и еще более сомнительной резвостью самих коней, Эртхиа остался при своем мнении о причинах, по которым здешним не удается управиться с кочевниками. Однако же вид у всадников был самоуверенный донельзя.

За ними из ворот повалили в тучах пыли воины — в доспехах, со знаменами, вооруженные дубинками, копьями, мечами и луками.

Затем появилась колесница, запряженная четверкой лошадей. Сидевшие в ней люди били в гонги и барабаны, дули в трубы, производя шум немалый и весьма неблагозвучный.

За этой колесницей проехала другая, заполненная богато наряженными стариками-евнухами и толстыми карликами.

За ней снова конники, во множестве, вооруженные мечами, копьями и трезубцами.

Люди по обочинам пали ниц, и тут из ворот вылетела третья колесница, украшенная сверху необъятных размеров плоским желтым зонтом. В колеснице сидел заплывший жиром коротышка, закутанный в блестящие шелка, в странном, похожем на стрекозиные крылья уборе на маленькой голове, с седеющей бородкой, скудной, но спускающейся низко на колышущуюся грудь.

За ним снова повалила пешая стража, да все бегом.

Едва парадный выезд скрылся в тучах пыли, воины У Тхэ, не упустив ни мгновения, заняли ворота, и их начальники подбежали доложить, что путь свободен. У Тхэ только рукой махнул, обронив пару жестких, громыхающих, как жесть, слов.

— Что такое? — крикнул Эртхиа Дэнешу, стоявшему близко от вельможи.

— Это и был их Дракон. Он направился в загородный дворец. И нам теперь туда.

— Это там, где десять тысяч девушек?

Госпожа Хон И-тинь вскоре появилась снова, просеменила через весь зал к помосту для музыкантов. Она переоделась в ярко-желтое платье, расшитое алыми цветами. Широкая голубая безрукавка впереди была украшена многочисленными пластинками резной яшмы. Волосы уложены, словно облака, а на щеки спущены тонкие пряди. Следом за ней слуга на вытянутых руках нес объемистый инструмент, приходящийся родственником уту, не слишком близким, впрочем. Другой слуга торопился с лаковым стульчиком.

Девушка уселась на стульчик и тщательно уложила вокруг себя складки платья. Только после этого протянула руки к инструменту. Слуга положил его на колени девушке. Эртхиа приготовился слушать.

Пальцы левой ее руки неторопливо переступали по грифу, а правой она пощипывала струны, извлекая сменяющие друг друга одинокие, неприкаянные звуки. И пела она так же непривычно, но Эртхиа мог оценить ее умелость. Звуки, издаваемые ее горлом, и звуки, срывавшиеся со струн, бродили, как призраки, проходя один сквозь другой, и не замечая друг друга.

Как-то неожиданно и даже неприятно они попали на этот пир. Эртхиа — как и все — ожидал, что будет торжественно представлен здешнему правителю, но когда они прибыли в загородный дворец, пир, начатый еще в Унбоне, был в разгаре.

У Тхэ, тщательно скрывая досаду, сообщил, что теперь ему придется подождать с докладом до завтра или, может статься, до новой луны. До нее оставалось дней пять, и досада вельможи был столь же острой, сколь и привычной. Невозмутимое лицо было искусно составлено из безразличной улыбки и слегка рассеянного взгляда. Была даже некоторая снисходительность в его голосе по отношению к гостям, которым, конечно, не понять природного величия всех драконовых причуд.

У Тхэ уже намеревался препроводить гостей в Унбон, в свой дом, до более подходящего случая, и вернуться во дворец без них. Но тут обстоятельства изменились.

До этого мимо них то и дело сновали слуги с озабоченными лицами, нагруженные подносами со снедью и сосудами с вином. Но вдруг все переменилось. Эртхиа сказал бы, что все кинулись из дворца кто куда, но не могли уйти совсем, и потому метались, сбиваясь в кучки и рассыпаясь по коридорам и галереям, не рискуя вернуться и не смея бежать. И лица у слуг были теперь не озабоченные, а перепуганные. И кроме них появились откуда-то пышно одетые люди в причудливых и даже смешных уборах на головах, и они тоже суетились, и лица у них тоже были перепуганные, но не так, как у слуг, а сквозь привычную досаду, тщательно скрываемую. Однако опасность была, видно, нешуточной, потому что У Тхэ нахмурился и отступил за столбы деревянной галереи, показав гостям сделать также.