Пурпурные реки (Багровые реки) - Гранже Жан-Кристоф - Страница 65

• Предыдущая
• 65/71
• Следующая

Теперь Ньеман убедился, что разгадал эту тайну.

Он проверял имена, одно за другим, выбирая их наугад, с разрывом в десятилетия, и всякий раз обнаруживал, что данный студент неизменно сидел в читальном зале гернонской библиотеки лицом к лицу с одной и той же студенткой, своей ровесницей, и рассаживал их в таком порядке библиотекарь Кайлуа.

Комиссар трясущимися руками выключил компьютер. В огромном зале стояла гулкая тишина. Не вставая из-за стола Кайлуа, он включил свой телефон и соединился с ночным дежурным мэрии Гернона. Ему стоило огромного труда уговорить того спуститься в архив и разыскать старые книги регистрации браков.

Наконец дежурный принес просимое, и комиссар начал диктовать ему по телефону фамилии, а тот искал их в книгах. Ньеман хотел проверить, вступали ли в брак молодые люди, сидевшие друг против друга в кабинках читального зала. В семидесяти случаях из ста его предположения подтверждались.

– Это у вас игра такая, что ли? – бурчал заспанный дежурный.

Проверив несколько десятков пар, Ньеман дал отбой.

Потом сложил свою картотеку и покинул зал.

Ньеман медленно ехал через кампус. По пути он невольно искал глазами окна Фанни, но не смог найти их. У дверей одного из корпусов томилась в ожидании группа журналистов. Всюду – на газонах, у подъездов других зданий – мелькали полицейские в форме и жандармы в плащ-палатках.

Поставленный перед выбором – жандармы или репортеры, – комиссар предпочел иметь дело с собратьями по ремеслу. Вынув удостоверение, он преодолел несколько кордонов, но не увидел ни одного знакомого лица – вероятно, это было подкрепление, присланное из Гренобля.

Он вошел в административный корпус и попал в ярко освещенный холл, где слонялись какие-то унылые личности, большей частью бледные, хилые и пожилые. Вероятно, профессора и научные сотрудники, поднятые по тревоге. Паника явно захлестнула весь университет. Ньеман прошел мимо, не поднимая головы и не реагируя на их вопрошающие взгляды.

Он поднялся на верхний этаж и направился прямо в кабинет ректора Венсана Люиза. Проходя через приемную, он сорвал со стены фотографии молодых спортсменов-триумфаторов и без стука распахнул дверь.

– Что такое?

Узнав комиссара, ректор тотчас успокоился. Коротким жестом он выслал из кабинета нескольких посетителей, исчезнувших бесшумно, точно призраки, и обратился к Ньеману:

– Надеюсь, вы принесли какие-нибудь новости? Мы все тут просто...

Полицейский выложил на стол сорванные фотографии, затем извлек из коробки карточки. Люиз опять заволновался:

– Простите, я не совсем...

– Одну минуту.

Ньеман расположил снимки и карты так, чтобы ректор мог видеть и те и другие. Опершись на стол, комиссар приказал:

– Сравните эти документы с именами ваших чемпионов и скажите мне: это одни и те же семьи?

– Извините, я не понимаю...

Ньеман придвинул документы ближе к ректору:

– Мужчины и женщины, чьи имена значатся на этих карточках, поженились. Я думаю, они принадлежат к вашему знаменитому университетскому братству; вероятно, в данное время из них вышли профессора, научные сотрудники, в общем, здешняя интеллектуальная элита... Взгляните на фамилии в карточках и скажите мне, действительно ли это родители и деды ваших сверходаренных воспитанников, побеждающих сегодня во всех спортивных соревнованиях.

Люиз схватил очки и вгляделся в документы.

– Ну, разумеется, мне знакомы большинство этих имен...

– Значит, вы можете подтвердить, что дети этих супружеских пар обладают исключительными способностями, как интеллектуальными, так и физическими?

Напряженное лицо ректора невольно расплылось в широкой улыбке. В мерзкой улыбке нескрываемого тщеславия, которую Ньеману безумно захотелось размазать по его физиономии.

– Ну, конечно... несомненно! Это новое поколение просто великолепно. Можете мне поверить, оно блестяще оправдает возлагаемые на него надежды. Впрочем, уже среди их предшественников встречались отдельные случаи такого рода. Для нашего университета подобные достижения являются особенно...

Ньеман вдруг осознал, что его отношение к «интелям» переросло из подозрительности в жгучую ненависть. Теперь он презирал этих умников всеми силами души. Его тошнило от их претенциозных высокомерных замашек, от их страсти расчленять, анализировать, измерять и описывать действительность, какою бы она ни была. Эти несчастные выродки вступали в жизнь, как в зрительный зал, и уходили со спектакля с разочарованным видом пресыщенных баловней судьбы. Но даже сейчас комиссар ужасался тому, что с ними проделали, не спросив их согласия. Такого и злейшему врагу не пожелаешь.

Люиз тем временем торжественно заканчивал свою речь:

– Это юное поколение призвано еще более поднять престиж нашего университета и...

Ньеман бесцеремонно прервал ректора. Запихивая в коробку карточки, он глухо бросил ему:

– Ну-ну, радуйтесь, пока можете! Это юное поколение еще прославит ваш университет так, как вам и не снилось!

Ректор изумленно воззрился на полицейского. Тот хотел было продолжить, но перехватил полный ужаса взгляд Люиза, который прошептал:

– Что с вами? Смотрите... кровь!

Ньеман опустил глаза и увидел блестящую темную лужицу на столе. Терзавшая его лихорадка объяснялась просто: у него снова открылась рана на виске. Комиссар пошатнулся, увидел собственное лицо в черном, лаково блестевшем озерце крови и подумал: может, это и есть последнее из отражений в жуткой серии убийств?

Он не успел ответить себе на этот вопрос. Секундой позже он потерял сознание и грохнулся на колени, уткнувшись головой в стол. Словно решил снять маску со своего лица, погрузив его в густую кровавую жижу.

Свет. Мягкое гудение. Тепло.

Пьер Ньеман не сразу сообразил, где находится. Потом он смутно разглядел чье-то лицо, обрамленное бумажным чепцом. Белый халат. Неоновые лампы. Больница! Сколько же времени он провалялся тут без сознания? И откуда эта смертельная слабость, от которой руки и ноги словно свинцом налиты? Он попытался заговорить, но изо рта не вылетело ни звука. Изнеможение прочно приковало его к шуршащей клеенчатой койке.

– Сильное кровотечение. Придется делать гемостаз височной артерии.

Распахнулась дверь, скрипнули колесики каталки. Безжалостный белый свет брызнул Ньеману в глаза, заставив прижмуриться. Раздался другой голос:

– Начинайте переливание.

Полицейский услышал позвякивание, ощутил холодное касание инструментов. Повернув голову, он увидел трубки, свисавшие с тяжелого резинового кармана, который ритмично надувался и опадал под напором воздуха.

Значит, сейчас его погрузят в бесчувствие, сладковатое, тошнотворное бесчувствие анестезии. Он ослепнет от этого невыносимо яркого света именно тогда, когда узнал наконец мотив убийств, проник в тайну жуткой серии преступлений. Его лицо исказила горькая гримаса. Внезапно чей-то голос приказал:

– Вводите диприван, двадцать кубиков.

Ньеман понял, что сейчас произойдет. Собрав последние силы, он схватил руку врача, державшую электрический скальпель, и прохрипел:

– Не надо наркоза!

Врач застыл от изумления.

– Как это «не надо»? Да у вас голова надвое раскроена! Должен же я вас зашить!

Ньеман еле слышно прошептал:

– Местный... Сделайте местный.

Врач со вздохом отъехал от него на своем стуле со скрипучими колесиками и бросил анестезиологу:

– О'кей, вколите ему ксилокаин. Максимальную дозу. Можно до сорока кубиков.

Ньеман расслабился. Его уложили на стол с высоким подголовником, так, чтобы мощная лампа с отражателем освещала рану на виске. Остальную часть головы прикрыли бумажным полотенцем, и он перестал видеть.

Полицейский сомкнул веки. По мере того как врач и сестры обрабатывали рану, боль отступала, мысли начали путаться, сердце билось все медленнее. Он готов был соскользнуть в приятное забытье.

• Предыдущая
• 65/71
• Следующая