Сказки и сказкотерапия - Соколов Дмитрий Юрьевич - Страница 2

• Предыдущая
• 2/28
• Следующая

Я думаю, что сказка может быть использована для того, чтобы предложить пациенту, особенно ребенку, способы решения конкретной проблемы. Но это только один из возможных путей ее использования. Вот как я обозначил бы другие пути:

1) Сказка дает великолепный общий язык для взрослого, работающего с ребенком. Обычно они разговаривают на разных языках. При этом двуязычен скорее ребенок, а проблемы с общением есть скорее у взрослого. (Тем более что это взрослый чего-то хочет). Язык сказки их естественно сближает.

2) Сказка более информативна, чем обычная стиснутая речь. Она не видает свои положения за что-то более серьезное, чем символы, метафоры и аналогии. В этом плане сказки, которые сочиняют сами пациенты, дают и материал для анализа, и названия для индивидуально значимых понятий.

3) Сказка способствует пробуждению детских и творческих сил в самом терапевте. Она активизирует то, что я бы назвал — метафорической железой, понимание и работу на уровне интуиции, архетипов, первого впечатления и т. п.

4) Сказка несет свободу.

Достаточно? Мне — да. По большому счету, я думаю, сказка — это один из инструментов, на которых хороший психотерапевт, как хороший музыкант, должен хоть чуть-чуть уметь играть (скорее барабан, чем фортепиано). И конечно, как всякий инструмент, она может стать любимым и основным.

Что же касается сказки, бьющей в десятку конкретной проблемы, сочинить ее для себя трудно, для других капельку труднее. Дело еще вот в чем. Решение решению рознь. Я бы выделил три вида решений, которые может предложить сказка — и которые вообще могут работать в процессе психотерапии.

Это, во-первых, правильные решения, то есть культурально принятые, всеобщие, авторитетные.

Во-вторых, это свои решения самого психотерапевта, то есть его собственные способы, которые он успешно — или скорее привычно — использовал в своей жизни.

И в-третьих, это собственные, личные решения самого человека, клиента. Всем этим решениям соответствуют разные стили работы, и все они работают по-разному. Правильные лежат на поверхности, они легче всего в употреблении и, пожалуй, наименее эффективны (человек с ними, скорей всего, уже многократно ознакомлен). Свои решения — это, может быть, и есть самая распространенная форма психотерапии. Их очевидная форма — совет. Замаскированная — большинство приведенных здесь сказок. А собственные решения — это вещь самая ценная, но и самая трудная. Они-то бьют в десятку, но поди их найди. Впрочем, можно, тем более что никто не обязывает делать всю работу наощупь и в одиночку. После маленькой теоретической подготовки мы доберемся и до маленьких приемов, облегчающих дело.

Кап, кап… Кап… Синь да тень, ночь да день, то ли снег, то ли дождь, коли век обождешь — там узнаешь…

Целый день среди стен, думать лень, кушать лень… Лень вставать, лень лежать, лень глаза открывать… Лень-река разлилась…

Ах, и раздолье на Лень-реке! Вдаль уплываю на челноке! Ширь така! Глубь така! Хо-ро-ша Лень-река! Ох, хороша!

Я на лодке плыву, весла волочатся. Хочу рыбу поймать большущую, жду, пока сама в лодку заплывет. Ловить-то лень! Но, однако, не плывет рыбина. Я размышляю: чего ж она ждет, в лодку не плывет? Думаю: борт высок. Взял топор, в борту дырку прорубил. Вода потекла. Лодка моя ниже, ниже, ну и на дно приплыла. Рыбы кругом — море. Ну не море, река. Только за хвосты хватай. Ну, мне хватать-то лень. Лежу и думаю: как мне рыбу-то наловить? Придумал. «Эй, — говорю, — рыбы! Как вам не лень плавать, плавниками да хвост ами шевелить?» Рыбы забулькали, задумались. «И верно, — говорят, — лень!» Перестали они хвостами шевелить, стали на дно опускаться. И в лодку мою их нападало — целая гора. Тут я лежу, ленюсь, а кругом они лежат, ленятся, а иные-некоторые и на мне лениться пристроились: большие на пузе, мелкота в ладошках. «Ого, — думаю, — цельну лодку наловил, пора домой плыть». А как плыть: в лодке дыра, грести неохота? Придумал Лень-реку обмануть. И говорю ей: «Лень-матушка, ласкова касатушка! Приголубила ты меня и приют ила, а я ведь — стыдно сказать — не твоего поля ягода! Парень я работейного складу! По утрам я — раз — зарядку делаю! Потом — бывает, что и полчаса — читать учусь, и букв знаю немало десятков! А уж рисовать примусь — хоть изба гори, свое домалюю! Ах, и стыдно мне в таком признаваться, но ведь…»

Не успел и выговорить, как Лень-река испугалась, возмутилась, и меня с лодкой ка-ак выплеснула! Не только на берег, а так наподдала, что до родного дома мы в минуту домчались!

Хороша Лень-река, привольна. А и дома хорошо. Рыбы у нас теперь всюду живут: мелкие вроде канареек, а на крупных мы как на лошадях катаемся.

Автор. Ума не приложу, как тебе удалось написать такую хитовую сказку. Расскажи-ка нам, как ты ее конструировал.

Автор. Однажды я решил записать целую кассету сказок для болеющих детей. Не просто сказок, а целебных сказок. Самое трудное было, конечно, начать. И я решил, не мудрствуя лукаво, воспользоваться принципом подстройки и ведения. То есть начать прямо с начала, подстроившись к состоянию потенциального слушателя. Я стал погружаться в это состояние. Вначале вспомнил, как сам болел…

Автор. Я обожал болеть в детстве…

Автор. Вот ребенок лежит, куксится… И такая маленькая лень превращается в большую, когда лень не только в тебе, но везде вокруг. Она растекается, сливаются детали, и от слов остается скорее ритм, узор, будто рябь… Все, река сама появилась.

Автор. Как интересно…

Автор. Но! я же не просто так туда лез. Дальше я хочу все это куда-то привести. И за подстройкой следует ведение. Я, вроде бы не изменяя обстановки, раз-раз туда лодочку. И состояние сдвигается изнутри. Само собой. Все, действие пошло! И без всякого резкого прыжка конец сказки уже вполне активный.

Автор. И чему ты радуешься? Нашел хитрый способ манипуляции чьим-то состоянием?

Автор. Э-э-э, нет, там, где произошла хорошая подстройка — там уже никакой манипуляции нет. Я сам прошел через все это! И ленился, и взбодрился. Так что — все честно.

Вообще начало сказки очень важно. Оно должно быть правдивым! Прыгая из одной головы в другую, сказка не имеет времени и пространства для построения собственной реальности (да и непонятно, зачем ее строить). И в главные герои в лучшем случае — и за это стоит бороться — берется слушатель. А для этого надо коротко и ясно описать ему сущность его же жизни. А хороший слушатель — это тот, кто старается себя узнать. И когда он кивает сказочной репризе: «Это же как я!», происходит идентификация. Слушатель — особ енно ребенок — становится героем, и дальше разделяет его судьбу.

А теперь посмотрим, с чего начинаются обычные сказки. Умирает король. Детей отводят в лес. Короче, большинство классических сказок начинается с чего-то, мягко говоря, грустного. Даже вот как: с того, что в нашем буквальном взрослом понимании называлось бы трагичным.

О, это уже интересно. Зачем это нужно? Пока не будем об этом. Только предположим, что сказка — вовсе не плевое дело, и что может быть она нужна не просто так. Во всяком случае, народная сказка, которая смело берется разбираться с самыми грустными сторонами человеческой жизни. Авторские легко могут туда не лезть, и даже скорее предпочитают так и делать.

Критик. Знаешь, «Лень-река» — это, может быть, единственная приличная сказка, которую ты написал. Вот интересно, ты тоже ее… как ты там выражаешься… конструировал… по всяким своим психологическим принципам?

Автор. Ты что, разве такое конструируется. Просто однажды я поклялся воспеть все гонимые и отвергаемые человеческие чувства. Я начал с лени, но это только первая проба. В непродуманном будущем я воспою хвалу гневу, ревности, жадности, страхам, тоске, депрессии и раздвоению личности.

• Предыдущая
• 2/28
• Следующая