О чём думает моя голова - Пивоварова Ирина Михайловна - Страница 20

• Предыдущая
• 20/32
• Следующая

Улица Симагина была недалеко. Мы почти бежали. Уран так рвался вперёд, что я еле-еле удерживала его за ленточку. Нам осталось пройти всего три дома. И вдруг прямо перед нашим носом пробежала толстая белая кошка. Уран рванулся и помчался за кошкой. Я кувырком полетела на землю.

— Люська, держи Урана! — заорала я.

Люська уже гналась за Ураном…

Я поднялась с земли. Правое колено у меня было в крови. Что же теперь делать? Возвращаться домой?

— А ну-ка, девочка, иди сюда, — позвала меня загорелая газировщица на табуретке. — Обмой коленку, а то заражение будет. — И она протянула мне стакан холодной чистой газировки.

Я обмыла коленку. Грязь и кровь смылись. Осталась одна большая красная царапина. Я поблагодарила газировщицу и вдруг увидела Люську. Она вела Урана.

Уран подскочил ко мне и лизнул меня прямо в лицо. Вот и попробуй на него сердиться!

Мы двинулись дальше.

Теперь мы шли друг за другом. Впереди бежал Уран. За ним шла Люська. Она вела его за ленточку. За Люськой тащилась я.

Так мы дошли до дома № 8.

Лифт не работал.

Я не согласилась, чтобы Люська одна получала приличное вознаграждение, и стала карабкаться следом за ней на седьмой этаж.

На двери висела табличка «Е. И. Сидоров». Под ней была приколота белая бумажка. На бумажке было от руки написано:

Мы потоптались на площадке. Молча спустились вниз. Люська на меня не смотрела.

— Ну, я пойду, — сказала Люська. — Мне ещё хлеба купить надо.

— Люсь, а как же я? Мне тоже домой пора.

— Ну, тогда пойдём вместе.

— Люсь, а как же Уран?

— Ну и что — Уран? Подумаешь, Уран! Что же нам теперь, с ним до самой ночи ходить, что ли?

— А что же нам с ним делать?

— Я же сказала — отпустим.

— И что с ним станет?

— Откуда я знаю, что с ним станет? Какое мне дело?

— Люсь, да ведь он же от голода умрёт! Ему без хозяев нельзя!

— Ну, мне пора, — сказала Люська. — Пока. — И она повернулась и пошла.

А я осталась. Что мне было делать? Не бросать же Урана на улице? К тому же — самокат…

И я решила ехать на Печорскую.

— Скажите, пожалуйста, где улица Печорская?.. На пятом трамвае?.. Восьмая остановка?.. Спасибо.

Подошёл, громыхая, пустой трамвай, и мы влезли на площадку. Мы сели у окна и стали смотреть на дома, на витрины, на прохожих.

— Освободите салон, — сказал водитель. — С собаками в трамвае ехать не положено.

— Вы не волнуйтесь, — сказала я. — Он не кусается. Он дрессированный.

— Я понимаю, что дрессированный, — сказал водитель. — А всё равно нельзя. Закон такой.

Пришлось нам с Ураном вылезать из трамвая.

— Скажите, пожалуйста, какая это улица?.. Какая-какая?.. Электрическая? — Я такой даже не слышала. Как колено болит, прямо ужас! И есть хочется. — Уранчик, что же делать? Может, бросить тебя? Может, ты сам своего хозяина найдёшь?

Уран радостно завилял хвостом, и я поняла, что никого он не найдёт. Так и будет беспризорный бегать по улицам.

Я спросила, как пройти на Печорскую, и мы двинулись дальше. Вокруг потемнело.

Стал накрапывать какой-то противный мелкий дождик. Колено моё ныло ужасно. Я не могла быстро идти. А Уран изо всех сил тянул меня вперёд. Тогда я выпустила из рук ленточку.

Уран помчался вприпрыжку. Неужели убежит? Нет, вернулся. Вернулся, миленький. Потом снова убежал, потом снова прибежал. Так мы и шли. Уран возвращался и смотрел на меня. Он как будто не мог понять, чего это я так медленно иду.

А я шла и думала:

«Удивительно, почему собаки не устают? Может, потому, что у них четыре ноги? Вот было бы у меня сейчас четыре ноги! Одна бы хромала, а три другие шли. На трёх ногах не так трудно идти, как на одной! Уранчик, всё-таки жалко нас, правда?»

Я погладила Урана, и ладонь моя вдруг стала чёрной.

— Уран, где это ты так испачкался?

И вдруг я вспомнила. Чернила. Подъезд. Чёрное пятно.

Я сжала ладонь в кулак и сунула руку в карман.

Еле волоча ноги, вся вымокшая, я поднялась на второй этаж маленького деревянного дома и позвонила в дверь.

За дверью залаяли собаки. Наверно, сразу штук сто. Уран зарычал, и шерсть у него поднялась дыбом.

Дверь открылась. На пороге стоял старичок. За его спиной, в тёмном коридоре, оглушительно лаяли собаки.

— Цыц! — прикрикнул старичок, и собаки замолчали.

Они выскочили на площадку и стали обнюхиваться с Ураном. Их оказалось всего две.

— Чего тебе, девочка? — ласково спросил старичок.

Я не ответила… Я не могла ответить. Я смотрела на собак. Обе они были лохматые и коричневые. У обеих было по белому уху. А у одной на спине было большое чёрное пятно.

Наверно, у меня был очень несчастный вид. Старичок вдруг посмотрел на меня внимательно и сказал:

— А ну-ка, девочка, заходи в дом. Чего на лестнице стоять?

Мы вошли в коридор. В коридоре было тепло и пахло лекарством. Собаки вбежали следом за нами.

— Так в чём дело, девочка? Ты кого-нибудь ищешь? — спросил старичок.

— Да, — промямлила я. — Я ищу… Здесь живёт… э-э…

И вдруг дверь из комнаты открылась и в коридор вышла… Вера Евстигнеевна.

Я оцепенела. Я, наверное, даже рот открыла. Вера Евстигнеевна тоже открыла рот, но тут же его закрыла.

— Синицына… — вымолвила Вера Евстигнеевна. — Люся… Папа, это моя ученица Люся Синицына!

— Очень приятно, — сказал старичок. — Очень, очень приятно! Будем знакомы. Меня зовут Евстигней Иванович. — И он протянул мне руку.

Что было делать? Пришлось мне в его открытую ладонь сунуть свой сжатый кулак.

— У тебя, Люсенька, рука болит? — поинтересовался Евстигней Иванович.

— Да нет… Просто… просто… жук у меня там.

— Ах, жук?! Это похвально. Значит, природой интересуешься, — сказал Евстигней Иванович. — Что же ты в дверях стоишь? Заходи. Молодец, что учительницу пришла проведать!

— Вот видишь, папа, какие у меня заботливые ученики! — засмеялась Вера Евстигнеевна. — С такими не пропадёшь!.. Но ты извини, Люсенька. Я всё-таки никак не ожидала от тебя такого подвига! Как иногда приятно ошибаться в людях!

И она обняла меня за плечи и повела в комнату.

…Потом мы обедали. Вера Евстигнеевна в постели, а мы с Евстигнеем Ивановичем за столом. Вера Евстигнеевна вместе с нами ела суп. Оказывается, учительницы тоже любят суп. И котлеты едят самые обыкновенные. С самой обыкновенной жареной картошкой. Завтра всем в классе об этом расскажу.

Дома Вера Евстигнеевна была совсем не такая, как в школе. Дома она была весёлая и разговорчивая. И рассказала мне, что она в постели потому, что у неё болит сердце.

Мне было очень стыдно. И я представить себе не могла, что у Веры Евстигнеевны может болеть сердце. И никто в классе этого не знает. Завтра же всем расскажу, и мы будем навещать Веру Евстигнеевну каждый день.

Пока я ела, Уран сидел рядом и смотрел на меня голодными глазами. Раза два я незаметно сунула ему под стол хлеб. Но он всё равно на меня смотрел. Тогда я спросила:

— А можно, я дам Урану полкотлеты?

— Да мы ему сейчас супу нальём, — сказал Евстигней Иванович. — Пошли, Люсенька, кормить твою собаку.

И мы пошли на кухню. Собаки побежали за нами.

— Прости, Люсенька, меня, старика, — сказал Евстигней Иванович. — Должно быть, я ослышался. Но мне показалось, что твою собаку зовут Уран. Это верно?

• Предыдущая
• 20/32
• Следующая