Дискета мертвого генерала - Горшков Валерий Сергеевич - Страница 81

• Предыдущая
• 81/85
• Следующая

– Значит, это вы тогда сбежали из «Золотого ручья» на вертолете, вместе с генералом Крамским? – Глаза Шестакова блестели, словно он только что «засадил» сотку-другую.

– Не сбежал, а выполнял приказание старшего по званию, – мне не очень хотелось отвечать на так бестактно поставленный вопрос, но в душе я уже приготовился к тому, что именно таким образом, а не иначе, со мной и будут обращаться в ближайшие дни. – Я знал, что спасаю секретную информацию, хранящуюся на дискете.

– Которая на поверку оказалась «липовой», так? – Уголки губ генерала несколько растянулись. – Знаю, знаю… И про похороны с посмертным присвоением звания подполковника, и про дом в Юрмале, и еще про кое-что!..

Вероятно, я действительно выглядел удивленным, потому что сидящий напротив меня вполоборота седоволосый сотрудник ФСБ несколько раз медленно кивнул головой, как бы в подтверждение без труда читающегося на лице собеседника немого вопроса.

– Думаете, в бирюльки играем? Не нужно так думать. Мы работаем! Правда, – генерал несколько сморщился, – не всегда так, как хотелось бы. Информации – море, а вот реализовать количество в качество… С этим проблема, – Шестаков вздохнул и отвернулся.

Когда я через некоторое время пожаловался на затекшие руки, мне перестегнули наручники вперед, но все же не сняли. И генерал, и бойцы ОМОНа прекрасно понимали – я не стану делать глупости, если сам попросил о встрече со спецслужбами. Но существовала инструкция. Поэтому всю дорогу до Москвы мне пришлось провести в «браслетах». Я сидел и думал о вскользь сказанных Шестаковым словах насчет дома в Юрмале. Выходит, меня рассекретили уже давно, а я даже не догадывался об этом. Но почему тогда не взяли?

И единственное возможное оправдание, которое пришло мне в голову, было отнюдь не в пользу майора Боброва. Не взяли, потому что не должны были взять! А что, если сейчас меня привезут в один из просторных кабинетов на Лубянке, где я неожиданно встречусь лицом к лицу с самим господином Персиковым, который просто посмеется от души над таким идиотом, как я, а потом… Потом меня либо подведут под «вышку» на «честном» судебном процессе, либо – я просто пополню число сотен тысяч «без вести пропавших» граждан. Как говорил кто-то из моих знакомых: «А счастье было так близко, так возможно»…

Я снова вспомнил про молчащий телефон в Пярну и чуть не завыл от злости и беспомощности. Неужели все зря?! Нет, нет, и еще раз – нет! Такого просто не может быть!

Дорога до Москвы, наполненная для меня всевозможными душевными терзаниями и предположениями, пролетела довольно быстро. За эти несколько часов я столько всего передумал, прокрутив в голове сотни различных вариантов развития ситуации, что в конце концов почувствовал невыносимую головную боль, а глаза, как бывает при длительной работе на компьютере, стали слезиться. Мой мозг уже отказывался снова и снова просчитывать возможные ситуации, но я настойчиво и планомерно продолжал его насиловать. Я просто не мог не думать о том, что ждет меня в самое ближайшее время.

Тем временем мы миновали центральную часть столицы и по небольшой односторонней дороге внедрялись куда-то в глубь старых районов, с построенными еще при царе Горохе домишками. Наконец колонна из двух «Волг», милицейского «уазика» и микроавтобуса свернула в просторный глухой двор и остановилась.

Ребята из ОМОНа вытянули меня из машины и повели к выкрашенной серой краской металлической двери. Затем один из них нажал на расположенный возле нее звонок, и минуты через две нас впустили внутрь. Я сразу же вспомнил «проверку на вшивость», учиненную мне Персиковым. Ни тогда, ни сейчас помещения не отличались особым шармом, а просто и бесстрастно свидетельствовали каждому вошедшему, куда именно занесла его судьба…

Я насчитал не менее восьми камер, пока меня быстро вели вперед по длинному, на удивление ярко освещенному коридору куда-то в его дальний конец. Там оказалась еще одна железная дверь, пройдя через которую мы очутились на уходящей вверх лестнице, совсем не сочетающейся с «прелестями» камерного «отеля», находящегося на первом этаже.

Мы поднялись на третий, последний этаж дома и вошли в еще один коридор, но уже больше напоминающий коридор как минимум государственного министерства, с мягкой и чистой ковровой дорожкой под ногами, одинаковыми, как близнецы, лакированными дверьми и расставленными возле широких окон декоративными пальмами в деревянных кадках. Потом один из бойцов легонько толкнул меня автоматом в бок, второй открыл находящуюся слева дверь, и я очутился в просторной комнате. А взглянув на сидящего за массивным письменным столом человека в форме, невольно сглотнул слюну. Это был сам директор ФСБ, генерал-полковник Старков.

Он поднял на меня взгляд, махнул рукой в сторону ближайшего к нему стула и снова обратился к разложенным на столе документам. Я пересек просторный кабинет и сел, внимательно глядя за периодически поднимающимися и опускающимися бровями Старкова, которого, безусловно, очень занимала находящаяся в документах информация. Но вот он наконец отодвинул в сторону последний лист бумаги и пристально посмотрел прямо на меня, как бы создавая для самого себя мысленное впечатление о человеке, с которым предстоит длинная и серьезная беседа.

Ему понадобилось не больше двух секунд. Потом генерал по-бизнесменски откинулся на широкую спинку черного кожаного кресла, скрестил на груди переплетенные сетью вен крепкие руки и коротко сказал, не тратя драгоценное время на ненужные приветствия:

– Итак, Валерий Николаевич, я вас слушаю. Расскажите мне все с того самого момента, как Крамской попросил вас воспользоваться вертолетом для якобы спасения от «мятежников» секретной информации государственной важности. Ведь так оно и было?

– Так точно.

– Хорошо. Тогда, пожалуйста, начните с этого момента и вспомните все, вплоть до минуты, когда вы встретились с нашими людьми, – Старков заметил, что я периодически кидаю жадные взгляды на лежащую на столе пачку сигарет и, встретившись со мной глазами, разрешающе кивнул.

Когда легкий, чуть пьянящий никотиновый дым в третий раз окутал мои легкие, я перевел взгляд на широкое, выходящее внутрь двора окно с успокаивающими нервы зелеными шторами, несколько долгих секунд понаблюдал за проплывающими по утреннему хмурому небу облаками, а потом, в очередной раз глубоко затянувшись сигаретой, начал свой рассказ…

Порой, по мере углубления в события минувших лет, мне казалось, будто я разговариваю сам с собой и что в этой просторной тридцатиметровой комнате больше никого нет. Генерал не задавал никаких вопросов, а молча слушал, время от времени кивая головой и делая какие-то пометки на чистом листе бумаги, лежащем перед ним на столе. Не знаю, что было причиной того, что за почти полтора часа, пока я мысленно заново переживал все происшедшее со мной за последние пять лет, Старков ни разу не перебил меня, ни разу не задал ни единого уточняющего вопроса. Может быть, дело во мне, так как я старался излагать события в строго хронологическом порядке, специально останавливаясь более подробно на существенных моментах и лишь вскользь упоминая о ничего не решающих мелочах. Но, так или иначе, я не забыл ничего, ни одного события за последние шестьдесят месяцев, за которые между мной и реальной жизнью обычных людей образовалась гигантская пропасть.

Я курил одну сигарету за другой, наполняя стеклянную пепельницу горой окурков. Когда пачка опустела, Старков молча открыл один из ящиков стола и достал оттуда вторую. Он смотрел на меня, жадно втягивающего дым, неморгающими глазами, и казалось, что этот седой, тысячу раз наученный жизнью человек в форме генерал-полковника не только понимает меня, прекрасно сознавая, что именно руководило мной в той или иной ситуации, а даже испытывает некоторое сочувствие. Как к человеку, вдруг в один прекрасный момент осознавшему, что он находится на самом краю пропасти, за которой начинается чисто мистическое, не подкрепленное духовным миром материальное существование. Сытое и бессмысленное, как у тех бритоголовых бандитов, что тысячами раскатывают сейчас по улицам больших и малых городов в сверкающих иномарках с двухсотграммовыми золотыми цепями на шеях и двумя пальцами «ума» над сдвинутыми к переносице бровями…

• Предыдущая
• 81/85
• Следующая