Философия науки и техники - Розов Михаил Александрович - Страница 25

• Предыдущая
• 25/106
• Следующая

Нет смысла продолжать эту цитату, ибо и так ясно, что речь идёт не о каком-то конкретном дне, а о последовательности событий, которая воспроизводится и повторяется изо дня в день и из года в год. Каждый день слышатся здесь звуки тамтама, каждый день кто-то ловит рыбу или плетёт циновки, каждый день кто-то уходит работать на огороды. В совокупности все это и образует образ жизни. Люди рождаются и умирают, сменяются поколения, а образ жизни может оставаться одним и тем же. И очевидно, что в основе этой устойчивости и повторяемости лежат не словесные инструкции, ибо таковых просто не существует, а механизмы более фундаментальные – социальные эстафеты, т. е. воспроизведение форм поведения и деятельности по непосредственным образцам.

Эстафеты, впрочем, обеспечивают не только стационарность, но и адаптацию к новым условиям жизни. Маргарет Мид выделяет три типа культур в зависимости от того, кто у кого учится, чьи именно образцы доминируют. Постфигуративная культура – это культура, где дети учатся прежде всего у своих предшественников, и прошлое взрослых оказывается будущим для каждого нового поколения. Это возможно в тех условиях, когда изменения происходят крайне медленно. Кофигуративная культура предполагает, что и дети и взрослые учатся не только у старшего поколения, но и у своих сверстников. Кофигурация начинается там, где нужно ассимилировать новый, только ещё формирующийся опыт, например, новые виды техники и т. д. Наконец, префигуративная культура – это культура ещё более интенсивных преобразований, когда родителям приходится учиться у своих детей. Следует подчеркнуть при этом, что речь идёт не о механизмах новаций, а только о способах ассимиляции нового, о том, как эти новации распространяются.

В реальных эмпирических ситуациях далеко не всегда легко отличить «чистую» эстафету от вербализованных форм передачи опыта, так как в процессе обучения, как правило, имеет место языковая коммуникация. Важно признать в принципе существование «чистых» эстафет. В дальнейшем мы будем говорить об эстафетах во всех тех случаях, когда деятельность не может быть воспроизведена без соответствующей демонстрации, независимо от того, сопровождается это речевыми актами или нет. Иными словами, эстафета имеет место везде, где не существует точных описаний, достаточных для воспроизведения деятельности без вмешательства каких-либо демонстраций. При таком понимании подавляющее большинство наших акций, в том числе и в науке, воспроизводится на уровне эстафет.

Отдельно взятая эстафета – это элементарный социальный куматоид. Правда, ниже мы покажем что эстафеты не существуют и не могут существовать изолированно, но с некоторыми оговорками все же можно говорить об отдельных эстафетах и их связях друг с другом, об эстафетах простых и сложных. Очень распространённый вид такой связи состоит в том, что одна эстафета обеспечивает условия реализации для другой. Рассмотрим с этой точки зрения обыкновенный, например, театральный гардероб. Приходя в театр, вы поступаете так же, как и все остальные зрители, т. е. сдаёте пальто в гардероб. Гардеробщик поступает так же, как все остальные гардеробщики, т. е. берет ваше пальто и отдаёт взамен номерок. Перед нами две эстафеты, взаимодействующие друг с другом и друг без друга не существующие. Мы говорим об эстафетах, ибо никто из нас не знакомится с принципиальным функционированием гардероба по каким-либо инструкциям, хотя, конечно, их не трудно написать. Другое дело, – время работы гардероба или вопрос об ответственности за пропавшие вещи. Здесь инструкции существуют. Впрочем, их наличие ещё ни о чем не свидетельствует. Все дело в том, как мы реально действуем, по инструкциям или нет.

Приведём ещё один пример, полезный для дальнейшего изложения. Что собой представляет шахматный турнир? Это множество играющихся партий, где каждый шахматист, соблюдая, конечно, определённые словесно зафиксированные правила, действует все же в основном по образцам, т. е. на основе знания прошлых вариантов, типовых позиций и т. п. Но можно ли свести турнир к этому множеству партий? Нет, ибо не всякое такое множество образует турнир. Турнир предполагает наличие ещё одной «игры», игры в турнирную таблицу, которая суммирует результаты всех партий и дополняет борьбу за доской турнирной борьбой. Эта «игра» в таблицу как раз и делает шахматы спортом, и она, вообще говоря, может превратить в спорт почти любой вид нашей деятельности.

Мы и здесь имеем взаимодействие разных эстафетных программ, но картина в целом оказывается гораздо более сложной: у нас не одна, а множество партий, каждая партия – это реализация не одной, а множества разных программ. Суть в том, что одна программа, т. е. турнирная таблица, суммируя действия множества программ другого типа, создаёт нечто новое – турнирную борьбу. Забегая вперёд, можно сказать, что наука по своей эстафетной структуре очень напоминает шахматный турнир.

В заключение отметим, что эстафетная модель очень удобна для обсуждения разных подходов к описанию социальных феноменов и науки в том числе. Бросается в глаза, что любую эстафету можно и нужно описать по крайней мере с двух сторон: во-первых, в плане указания тех образцов, которые она реализует, во-вторых, с точки зрения её содержания, с точки зрения того, что именно она транслирует. Вообще говоря, можно описать, что делает человек, не указывая, в какой традиции он работает. Можно поступить и противоположным образом, т. е. зафиксировать традицию, не раскрыв её содержания. Перед нами наиболее элементарная модель для иллюстрации соотношения понимания и объяснения при анализе социальных явлений.

Итак, наука – это социальный куматоид. Установив это, мы уже получили очень много. Мы теперь знаем, как подходить к анализу, что выделять, что лежит в основе того необозримого многообразия явлений, которое традиционно принято связывать с наукой, что именно объединяет все эти явления в единое целое. Если наука – это куматоид, то её надо рассматривать как множество определённых конкретных программ (традиций, эстафет), реализуемых на человеческом материале, т. е. определяющих действия большого количества постоянно сменяющих друг друга людей. Надо выделить и описать эти программы, определить способ их бытия, выявить характер их функционирования и взаимодействия, построить их типологию. Последние два пункта тесно связаны, ибо одним из оснований для классификации программ может служить их место, их функции в системе науки. Именно с этого мы и начнём.

Но прежде всего обратим внимание на тот достаточно очевидный факт, что наука связана не только с производством знаний, но и с их постоянной систематизацией. Монографии, обзоры, учебные курсы – все это попытки собрать воедино результаты, полученные огромным количеством исследователей в разное время и в разных местах. С этой точки зрения науку можно рассматривать как механизм централизованной социальной памяти, которая аккумулирует практический и теоретический опыт человечества и делает его всеобщим достоянием. Речь идёт уже не об эстафетах, образующих базовые механизмы памяти, а о более сложных образованиях, предполагающих вербализованные знания, письменность, книгопечатание и т. д.

Не вдаваясь пока в детали, проиллюстрируем это на простом примере. Известно, что знаменитый исследователь Африки Давид Ливингстон в 1855 г. открыл водопад Виктория. Но также известно, что этот водопад хорошо знали и до него, и он имел даже своё название – Мосиоатунья! Так называли его местные жители. Что же открыл Ливингстон? Открыл уже открытое? Вопрос может показаться абсурдным, но он хорошо иллюстрирует тот факт, что термин «знать» или «открыть» имеет разный смысл применительно к разным культурам и разным историческим этапам в развитии человечества. Для туземца знание – это нечто передаваемое от отца к сыну или от соседа к соседу, нечто существующее и воспроизводимое в рамках узкого сообщества непосредственно общающихся друг с другом людей. В таких условиях водопад Виктория мог открываться и, вероятно, открывался бесчисленное множество раз. Ливингстон, однако, открыл его для науки, открыл раз и навсегда. Но, может быть, мы просто сталкиваемся здесь с эгоцентризмом европейской культуры? В том-то и дело, что нет. Открыть для науки – это значит открыть для человечества.

• Предыдущая
• 25/106
• Следующая