Джура - Тушкан Георгий Павлович - Страница 66

• Предыдущая
• 66/135
• Следующая

Граница длинна. Кругом горы. Много секретных переходов. Поэтому весь этот район — и Алайская долина, и Маркан-Су, и дальше — объявлен особо запретным пограничным районом. Чтобы ехать сюда, надо получить особое разрешение — пропуск, и не всякого пропустят. Теперь ты увидишь и Маркан-Су, где на старинных дорогах белеют кости и где очень хорошая охота на архаров, и Алайскую долину. Только когда куда-нибудь поедешь, я тебе такую бумажку дам. А то встретишь пограничников — подумают, что ты посланец врагов, и заберут. Да…

Козубай рассказывал Джуре о городах, о домах на колесах — поезде, который возит людей, о пароходах — больших кибитках, которые плавают по воде, и о многом другом.

Беседа длилась долго. Джура был взволнован. Он многого не понимал, но старое представление о мире рушилось.

Ночью Козубай проснулся от криков. Он выбежал во двор с револьвером в руках:

— Что за тревога?

Он окликнул сторожевого, но на башне никого не было. Сторожевой Шараф, связанный по рукам и ногам, катался по плоской земляной крыше. Козубай подошел к нему.

— Джура пришел и кричал, чтобы я отдал ему винтовку… Я не давал, боролся… Он сильный, как медведь. Винтовку взял и руку мне сломал, а сам убежал, — со стоном говорил Шараф. Козубай развязал его и выстрелил вверх.

Отряд собрался по сигналу тревоги. Защелкали затворы. Вскоре несколько человек поскакали ловить Джуру. — Напрасно мы лечили Джуру, — сказал Козубай сердито. — Он ночью обезоружил Шарафа, сломал ему руку и сбежал. — Да ведь он спит у себя в кибитке, — сказал лекарь, осматривая руку Шарафа, — а рука у Шарафа цела. Козубай быстро пошел к Джуре. Он распахнул дверь и удивленно остановился на пороге: Джура спокойно спал, положив голову на винтовку. Козубай разбудил его и потребовал объяснения. — Ты сам мне сказал, — волнуясь, говорил Джура, — что винтовка Чиря теперь моя… Я ночью очень соскучился по ней и пошел к тебе, чтобы взять. Сторожевой кричит: «Кто ходит?» Я влез к нему, смотрю: у него в руках моя винтовка. «Отдай», — говорю, а он не отдает. Ну, я её и взял…

— А зачем ты его связал, да ещё и руку вывихнул? — Я только взял его за руку…

— Слушай, Джура, — спокойно сказал Козубай, — у нас все общее, и ты теперь тоже хозяин наших лошадей, овец, патронов. Но оружия у нас не хватает, и сторожевому выдается дежурная винтовка. Когда придет твоя очередь, ты тоже её получишь. — И, не сдержавшись, Козубай сердито закричал: — Ты должен был меня спросить, а не самовольничать! За самовольство у нас наказывают. Такой у нас закон. Да! Увидишь непорядок — тащи виновных ко мне. Понял? Эх, ты!

— Понял, — ответил Джура.

— Винтовки своей никому не отдавай. Патроны береги: помни, что их мало. Каждый патрон — один басмач.

Все это было сказано так строго, что Джура невольно встал с кошмы.

— На первый раз я тебя прощаю. — И Козубай, положив руку на плечо Джуры, взглянул ему в глаза. — Дикий ты… Вернувшись в свою кибитку, Козубай вызвал Ахмеда и сказал: — Что бы ни случилось, молодого охотника Джуру без моего приказа не трогать.

Прошло ещё несколько дней. Джура не расставался с винтовкой и даже за обедом держал её на коленях. Целый день он её чистил, разбирал и собирал, целился в камни, птиц, горы, но не стрелял. Воспитанный в горах, где дорого ценится каждый заряд, он и мысли не допускал, что можно стрелять так, просто в камень. Держался он все ещё замкнуто и джигитов избегал. Шараф, оправдывая свой страх перед Джурой, чтобы избавиться от насмешек джигитов, рассказывал, что Джура немного сумасшедший, что он злой и может так, ни за что убить. Старые джигиты смеялись над Шарафом, и вновь принятые в отряд поглядывали на Джуру недружелюбно и подозрительно, а Джура думал, что добротрядцы до сих пор его сторонятся, потому что считают его недостойным себя. Это оскорбляло Джуру. Он искал подходящего случая показать себя и заслужить одобрение.

Однажды Джура притащил во двор крепости за шиворот двух молодых добротрядцев.

— В чем дело? — сердито спросил Козубай, когда Джура швырнул обоих джигитов на землю, к его ногам.

Джура снял винтовку, болтавшуюся на ремне у него на шее, и ткнул дулом в сидевшего джигита:

— Эти синие ослы стреляли в камень. Они хуже басмачей. Ты сам говорил: «Патроны беречь надо. Один патрон — один басмач». Еще ты говорил: «Не трогай виновных, а приводи ко мне». Вот я и привел. Джура стоял, гордо подняв голову.

Козубай пытливо посмотрел на него и спросил: — Скажи, Джура, когда ты был мальчиком, ты учился убивать камнями птиц?

— Учился и убивал.

— А они, — и Козубай показал на джигитов, — они не охотники, а пастухи: они никогда не стреляли из карамультука. Понимаешь? Джура понял, что он опять сделал промах, и рассердился. — Я на охоте одной пулей двух козлов убивал, — заволновался он, — а они в одну минуту пять патронов испортили! — Пусть он сам попадет в камень на шестьсот шагов! Пусть попадет! — кричали обиженные джигиты.

— Попадешь в тот камень? — И Козубай показал на камень, белевший на горе.

Джигиты недружелюбно смотрели на Джуру. Он взял винтовку, быстро прицелился и выстрелил. От камня пошел дымок: это полетели осколки.

— Хорошо, — сказал Козубай и показал на орла, парящего высоко в небе.

Джура снова прицелился и выстрелил. Орел покачнулся и начал падать, взмахивая одним крылом: второе было у него перебито. Джура с презрением посмотрел на джигитов. Он увидел в их глазах изумление.

— Продолжайте стрелять, — сказал Козубай и увел с собой Джуру. — Дикий ты. Как тебя только в отряд брать, не знаю. Подумаю.

— Думай, — буркнул Джура.

После этого случая Таг, восхищенный меткостью Джуры, ходил за ним по пятам и выполнял все его приказания. Даже бегал в кишлак и хвастал, что он друг самого меткого стрелка в отряде. Джура окончательно выздоровел. Рана затянулась, и лихорадка перестала его трясти. Выздоравливая, он не лежал, а слонялся по кибиткам. Каждый день Джура доставлял Козубаю новое беспокойство. Джура ходил следом за Козубаем и все время расспрашивал о различных системах винтовок и револьверов. Однажды он пришел к нему поздно вечером и спросил:

— Вот Ахмед говорит, есть большая, тысячезарядка. Правда? Козубай хотел спать, рассердился, но ответил: — Это пулемет. Он может выстрелить не тысячу, а сто тысяч пуль.

Джура побежал к Ахмеду, который к этому времени уже спал, и разбудил его:

— Эй, Ахмед, проснись, что я тебе скажу: не тысячу пуль, а сто тысяч пуль тысячезарядка посылает!

— Хорошо, — ответил Ахмед и перевернулся на другой бок. — А револьверы стозарядные есть?

Ахмед этого не знал, но, чтобы Джура отвязался, сказал: — Есть, есть, ты у Мусы спроси, — и завернулся с головой в халат.

Джура пошел к Мусе. Муса долго не хотел просыпаться, а проснувшись, выругался.

— Ты бешеный! — сказал он Джуре. — Зачем ночью бегаешь, народ беспокоишь? Не все ли тебе равно, какое есть на свете оружие? Ведь у тебя только винтовка.

Джура, сокрушенно вздыхая, пошел спать.

Бойцы вначале удивлялись его вопросам, но, узнав от Козубая, что Джура никогда не видел других людей, кроме жителей своего кишлака, перестали удивляться. Они рассказывали ему о русских, о жизни узбеков, таджиков. Говорили о прежней власти эмира, о дехканской власти, но Джура спрашивал их о кибитках, плывущих по воде, о людях, летающих на железных кондорах, о тенях живых людей, которые можно увидеть на белой стене в темной комнате, и о других таинственных вещах, про которые многие джигиты ничего не знали. Доложили Козубаю.

Козубай вызвал Джуру к себе и спросил, откуда он слышал обо всем этом. Джура рассказал о чародействе, которое ему показал Каип — хозяин зверей в верховьях Сауксая, и о том, что говорил аксакал в кишлаке…

Козубай молча выслушал его и сказал:

— Правильно. Ты видел воду, кишлаки на берегу, базар. Никакого бога гор нет, арвахов нет. Это просто закым [36]в горах. Это часто бывает в пустыне. Видал пустыню? Нет? Это когда едешь десять дней, а кругом один песок или камень и нет воды. Понял?

• Предыдущая
• 66/135
• Следующая