Джура - Тушкан Георгий Павлович - Страница 132

• Предыдущая
• 132/135
• Следующая

— Скажи, Зейнеб… — начал он заискивающе. Мгновение — и его рука была сброшена. Муса увидел злые глаза Зейнеб. — Дура! — обиженно сказал он; и следа не осталось от его сладкого голоса. — Если так, говори прямо: можно верить Кучаку в больших делах или нет? Я его ещё мало знаю, а тут такое дело…

— Кучаку? Конечно! Как себе, — быстро ответила Зейнеб. — Он только привирает иногда, ты сам знаешь. А ты что же, хотел у меня выпытывать хитростью? Что такое?

— Прискакал мой джигит, тот, который поехал вместе с Кучаком в охотничью пещеру на Биллянд-Киике, и рассказал, что Кучак возвратился с Сауксая не один. И что же ты думаешь?… — Да говори же! — не выдержала Зейнеб.

— Не Джура, нет, — сердито сказал Муса, — а в полудневном переходе отсюда Кучак пирует вместе с Кзицким. Они целуются и клянутся в вечной дружбе.

— В вечной дружбе? — переспросила Зейнеб.

— Нам надо поспешить. Абдулло-Джон ещё не вернулся из операции.

— Ага… Так. Хорошо. Едем же скорее! И Кучак пожалеет о том, что он родился.

Перед утром Кучак, с трудом держась на ногах, уговаривал Кзицкого, садившегося на коня, не торопиться с отъездом, тянул его за полу халата и наконец стащил на землю.

Удар камчой ожег ему плечо. Кучак изумленно оглянулся. Второй удар заставил его закричать от боли. Сзади стояла Зейнеб. Кучак рассвирепел, вырвал камчу из рук Зейнеб и начал хлестать вокруг… Лошади прыгали и, сдерживаемые всадниками, становились на дыбы. — Бандит, изменник! — кричал Муса Кзицкому, потрясая револьвером.

Тот стоял у костра и, скрестив руки на груди, стараясь быть спокойным, смотрел на Мусу.

— Не сметь, не сметь! — бормотал Кучак, отталкивая кулаком морду коня, на котором сидел Муса.

— И ты бандит! Я вас обоих застрелю, одной пулей! — крикнула Зейнеб и сорвала с плеча карабин.

Муса удержал её.

— Вы умрете, оба умрете, — кричала Зейнеб, — потому что ты, Кучак, хотел отпустить врага и предателя и ел и пил с ним! Ты тоже враг!

— Я? — удивленно спросил Кучак. — Я враг? — И вдруг, спохватившись, закричал: — Подождите, не вяжите Кзицкого, он друг, друг! Вы ничего не понимаете, вы сейчас поймете! Шатаясь, он подошел к коню Кзицкого и так резко сдернул с седла курджум, что конь пошатнулся.

— Вот, — сказал Кучак, подтаскивая курджум к костру. — Смотрите все, смотрите! Все поймете, все поймете, — бормотал он. Схватив курджум, Кучак начал его трясти. Из курджума выпал окровавленный узел. Сопя, Кучак дрожащими руками начал разматывать тряпки. Из узла выпала голова. Она глухо стукнулась о землю, покатилась к костру и остановилась.

Зейнеб вскрикнула: из-под полузакрытых век на неё смотрел Тагай.

Кони храпели и пятились от костра.

— Вот враг, это был враг! — сказал Кучак, показывая пальцем на голову. — Он, — и Кучак кивнул на Кзицкого, — убил его и везет голову, чтобы показать большому начальнику. Ну, что, враг он? — И Кучак, утомленный всем происшедшим, сел у костра. Все молчали.

— Дайте воды, — попросил Кучак.

Кто-то из бойцов подал ему бурдюк с водой. Кучак пил, вздыхал и снова пил.

— Куда ты теперь? — спросила Зейнеб у Кзицкого. Кзицкий передернул плечами:

— Я был врагом басмачей, всегда был, но они силой держали меня у себя. А теперь я разделался. Мой главный враг, Тагай, мертв. Я собственноручно застрелил его, а этим ножом, — он показал нож, — отрезал ему голову и теперь везу в город, чтобы доказать, как я предан Советской власти. А там пусть решают. — Ага! — торжествующе сказал Кучак.

— Пусть везет! — раздались голоса вокруг.

— Поезжай, — сказала Зейнеб.

— Нехорошо головы резать, наши этого не любят! — сказал кто-то из бойцов.

— А вы поверили бы мне без этого? А? Поверили бы? — вызывающе спросил Кзицкий. Он старательно завернул голову в тряпки и спрятал в курджум.

— Ну что? — спросил Кучак. — «Враг! Враг!»

— А где басмаческие винтовки? — спросил Муса, молчавший все это время.

— Там остались, можно потом взять. — Кзицкий махнул рукой в сторону Сауксая.

Кзицкий уже вдевал ногу в стремена, когда Муса сказал: — Я ошибался. Ты большой человек, ты герой, тебя наградят. Я сам и со мной ещё два бойца — мы проводим тебя с почетом в город. Много кишлаков по дороге, там все дехкане злы на басмачей, там многие знают тебя: поедешь один — не спасет тебя и голова Тагая. Я провожу тебя и буду охранять.

— Не беспокойся, я поеду один, — поняв хитрость Мусы, сухо сказал Кзицкий.

— Он поедет в Каратегин, — прошептал Кучак, упершись лбом в круп коня, чтобы не упасть.

— Вот и хорошо, я покажу тебе прямой путь.

— Не утруждай себя, я не могу принять этой жертвы, — сказал Кзицкий.

— Я рад быть тебе полезным, — возразил Муса. — Поедем вместе.

На улицу южного города въехали четыре человека. Прохожие останавливались и с удивлением смотрели на приезжих, одетых в меха. Солнце пекло, мухи жужжали, пыль висела в воздухе. А тепло одетые путники на хороших, но измученных лошадях ехали по самому солнцепеку. Милиционер с недоверием и тревогой посмотрел на их винтовки и потрогал кобуру. Приезжие остановились у дома, окруженного оградой. Муса прошел за ограду и вскоре возвратился с военным.

— Воды просил напиться, а сам хотел уехать, — говорил один боец, показывая на Кзицкого.

Муса молча показал на входные двери. Кзицкий с курджумом в руке вошел в дом.

— Начальника товарища Максимова нет, но его заместитель в кабинете. Я доложил. Пройдите, — сообщил Кзицкому военный и задержал Мусу у дверей кабинета.

Кзицкий вошел не сразу. Остановившись на пороге, он нерешительно посмотрел в полутьму: тяжелые гардины закрывали окна. — Движимый раскаянием и полный сознания своей вредной деятельности, стремясь искупить… — начал Кзицкий заученную по дороге речь, но, узнав сидящего за столом, внезапно осекся. — Пой, ласточка, пой! — сказал Козубай по-русски и потом добавил по-киргизски: — Как бы долго ни бегала лисица, все равно она попадет к охотнику.

Кзицкий выронил курджум, и голова Тагая глухо стукнулась об пол.

Спустя несколько дней в город примчался Кучак. Он погонял пегую кобылу камчой и каблуками, а когда она бежала рысью, смешно подскакивал в седле, махая растопыренными локтями и испуганно оглядываясь во все стороны. Встречный автомобиль перепугал пегую кобылу, и она умчала Кучака за город.

Несколько раз Кучак пытался въехать в город, но перепуганное животное то поворачивало назад, то, пугая прохожих, проносилось бешеным галопом по улицам через весь город. Но наконец он оказался в кабинете с опущенными шторами. Там он сел на ковер, поджав под себя ноги. Кучак быстро-быстро говорил, волнуясь и глотая слова. Он даже не притронулся к предложенной ему пиале с ароматным кок-чаем. Против него сидел за столом Козубай. Время от времени он кивал головой и что-то записывал.

— И когда я утром проспался, — рассказывал Кучак, — я подумал: «Эй, Кучак, поезжай за басмаческими винтовками к пещере на Биллянд-Киике, за теми винтовками, о которых говорил Кзицкий. Нехорошо бросать оружие. Джура узнает — рассердится». И я поехал. Взял я себе хорошего белого коня, такого большого, такого высокого, что, стоя на земле, до луки седла еле дотянешься… — Говори только самое главное, — прервал его рассказ Козубай. Кучак подумал, вздохнул и сказал:

— Хорошо. Так знай: Кзицкий — очень опасный враг и все врал. Мне врал, джигитам добротряда врал, и, если он будет говорить что-нибудь тебе, не верь: все ложь. Он ржаволицый, а ржаволицего пристыдить нельзя. Понимаешь, он со мной целовался, клялся. И вот… все мне Рыжебородый рассказал. Когда я подъехал к пещере и собаки залаяли, я немного испугался, потом слез с коня и пошел с винтовкой к пещере. Слышу, кто-то в глубине её ворочается. «Кто там — кричу. — Выходи!» А он стонет…

— Кто стонет?

— Вот я тоже так подумал: «Кто это, думаю, стонет?» Прямо с порога пещеры я один раз выстрелил вверх, в потолок. Напугать решил. «Кто тут? — кричу. — Все выходи! Нас много, и вы окружены. А то бомбы бросать будем». Собаки лают, я их камчой, камчой, а он мне: «Воды… пить… умираю». Сначала решил, что это хитрость, а потом по голосу понял, что человек кончается. Пришел в пещеру, а там лежит басмач Рыжебородый и умирает. Я ему принес воды. Он мне говорит: «Ты, Кучак, великий человек!»

• Предыдущая
• 132/135
• Следующая