Вторая Нина - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 9

• Предыдущая
• 9/41
• Следующая

Вот она, песня восточного неба, песня глубокой, как море, бездны, песня восточной звезды!

Сорвать со стены бубен, выбежать на середину комнаты и встать в позу было делом одной минуты. Душа моя кипела и волновалась одним страстным желанием, одной безумной жаждой доказать всем им, этим напыщенным, скучным господам, что Нина бек-Израэл, дикое, некультурное, по их мнению, дитя природы, может быть на высоте своего призвания. О-о!

Поднимаю бубен над головой и, вертя его так, чтобы все звонкие колокольчики разом запели серебряную песнь звенящего ручья, пускаюсь в пляску. Ноги бесстрашно скользят на зеркале паркета… Воздушное платье стелется облаком… Тяжелые косы бьют меня по плечам и спине… Темп лезгинки нарастает.

Подобно белой птице с черными крыльями, я лечу, почти не касаясь пола, по кругу и не узнаю наших гостей, кажется, зачарованных моей пляской… Легкий одобрительный шепот, как шелест ветра в чинаровой роще, перелетает из конца в конец зала… Старики отошли от карточных столов и присоединились к зрителям. Отец пробрался вперед, любуясь мною, он восхищен, горд, я слышу его ободряющий голос:

— Молодец, Нина! Прелесть как хорошо! Прелесть!

Адъютант Доуров тоже здесь. В вихре пляски успеваю рассмотреть его отвратительно упитанное, самодовольное лицо и… откровенный восторг, какого никогда прежде не видела я на этом лице.

«Ага! — мысленно торжествую я, — что, нравится пляска дикарки-княжны? Той самой дикой горянки, над которой все вы только что смеялись!.. Жаль только, что у меня нет кавалера под стать» — и я оглядываю круг гостей.

Вот стоят молодые хорунжие и сотники из казачьих батарей, подчиненных моему отцу. Я знаю, что они могут станцевать лезгинку, но разве они спляшут так, как бы мне хотелось? Нет, тысячу раз нет! Этот полный огня и беззаветной удали танец они пляшут по-маскарадному, с бьющими на театральный эффект движениями, по-офицерски! Только истинный сын дагестанского аула умеет плясать по-настоящему нашу дивную лезгинку…

И тут я замечаю среди гостей новое лицо… Кто он — этот красивый перс с длинной бородой, в пестром халате и остроконечной характерной шапке, какие часто встречаются на улицах и базарах Эривани? Отчего в этом смуглом величавом лице с горбатым носом и насмешливыми губами мне мерещится что-то знакомое?

Наши взгляды скрестились… и — не раздумывая, безотчетно, неожиданно для себя самой, я бросаю бубен в сторону незнакомого перса, неожиданно явившегося на нашем балу… Он ловко подхватывает его с налета и, прежде чем кто-либо мог ожидать этого, выбегает на середину зала…

— Кто он? Кто он? — перешептываются гости.

Но не все ли равно им, кто он?

Кто бы он ни был, этот перс, но он хочет помочь мне, — хочет плясать со мной лезгинку. Кому какое дело до всего остального?

Музыканты, предвосхищая увлекательное зрелище, сразу взяли стремительный темп. Закружилась, закипела, завертелась новая, горячая, как огонь, и быстрая, как зарница, удалая лезгинка. Извиваясь змеей, порхая птицей, носился, увиваясь подле меня, незнакомец-перс. Казалось бы, чуждой ему пляской дагестанских племен он владел в совершенстве, больше того — этому человеку были ведомы и жаркий темперамент лезгина, и ловкость настоящего джигита. Это была целая поэма Востока с прохладой чинаровых рощ, соловьиными трелями, розовым ароматом… Перс кружил вокруг, то настигая меня — свою даму, то отступая и давая мне дорогу с тем врожденным рыцарством, без которого нет настоящей лезгинки. Я прикрыла глаза, упоенная, обессиленная танцем. На какое-то мгновение смуглое лицо перса приблизилось, горячее дыхание обдало мою щеку…

— Княжна Нина! Я сдержал свое слово, — спокойно сказал незнакомец, и я узнала этот голос!

В ту же минуту черная борода и остроконечная шапка упали к моим ногам. Персидский халат соскользнул с плеч танцора, и ага-Керим-бек-Джамал, горный душман, предстал перед всеми во всем своем удалом бесстрашии и красоте.

— Керим! Керим! — не своим голосом, испытывая восторг и страх одновременно, закричала я. — Керим-ага, возможно ли! Вы?

— Я! — твердо отвечал молодой горец, скрестив на груди руки, бесстрашно дразня своей дерзостью наших разряженных и напыщенных гостей.

Возникло замешательство. В дамском кружке послышались испуганные восклицания, плач.

— Держите! Держите его! Это разбойник! Душман! Грабитель! — на разные голоса слышалось в зале.

Мой отец первым кинулся к Кериму. За ним бежали оба денщика. Мое сердце замерло. Но Керим уже стоял на подоконнике.

— Старый князь Джаваха! — прокричал он, — ты плохо знаешь адаты восточной страны. Гость — священная особа. Не забывай этого!

— Молчи, разбойник! Или… — и мой отец, сорвав со стены револьвер, взвел курок…

— Ради Бога, папа! Ради Бога! — с отчаянным криком бросилась я к нему.

— Керим мой гость! Я не допущу, чтобы его убивали…

— Что?!

Черные, всегда такие добрые глаза моего отца вспыхнули гневным недоумением.

Вероятно, мое лицо лучше всяких слов объяснило ему мое состояние, он легонько оттолкнул меня и с поднятым револьвером двинулся к окну.

Керим все еще стоял там, скрестив руки на груди. Его поза выражала лишь беспечную удаль, но глаза метали молнии… Ноздри тонкого носа и губы трепетали, как у дикой лошади. Никакого оружия не было у него в руках… Кинжалы оставались заткнутыми за пояс.

«Они поймают Керима… Они его изувечат». Я бестолково металась по залу, пытаясь помешать преследователям Керима и крича:

— Ради Бога, Керим! Ради вашего Аллаха! Спасайтесь! Или…

Ко мне подлетел адъютант Доуров с перекошенным от злости лицом.

— Так вот как, княжна! — прошипел он — так вот как! Вы потакаете разбою, вы укрываете душмана! Прекрасно, очаровательно, помогать душегубу! Каину!

Кровь бросилась мне в лицо. Точно меня ударили хлыстом или нагайкой!

— Молчать!.. Вы! Как вас там! — кричала я в истерическом иступлении. — Как вы смеете оскорблять меня! Керим не душегуб и не Каин. А вы… вы!.. О, как я вас ненавижу!

Когда отец властным жестом прекратил безобразную перебранку, на окне уже никого не было. Лишь прошуршали в саду кусты азалии, росшей под окном.

Слава Богу! Керим был вне опасности. Я облегченно вздохнула…

Но тут же приказание отца повергло меня в новую тревогу.

— Пять тысяч рублей награды тому, кто поймает разбойника и доставит сюда живым! — гремел его командирский голос.

Тотчас оба вестовых казака, старый Михако и юный Аршак, вслед за молодыми хорунжими и князем Андро кинулись в сад.

Не помня себя, я бросилась за ними.

— Андро! Андро! — умоляла я, цепляясь за длинные полы его мундира, — вы не погубите его, Андро! Вы не тронете его! Он — мой гость, мой кунак! О, Андро! Не давайте его в обиду, во имя Бога, или вы не друг мне, Андро! Не друг!

— Опомнитесь, Нина! Опомнитесь, безумное дитя! Что с вами?

Я рыдала без слез. Как стонет с голоду волчица, как стонет горный джейран, загнанный охотниками.

— Горе мне! — повторяла я. — Горе мне! Я его выдала! Я его предала! О, глупая, тупоголовая, жалкая девчонка! Не сумела сдержать своего порыва! Не сумела скрыть своего изумления! Раскудахталась, как глупая курица! О, гадкая, слабая, малодушная девчонка!

Я билась на мокрой от росы траве, рвала на себе платье и волосы, проклиная невольную вину. Не знаю, долго ли продолжался мой припадок, я пришла в себя, когда чья-то сильная рука опустилась мне на плечо.

Передо мной стоял мой отец…

Нет, не прежний, — милый и снисходительный человек, всепрощающий отец, добрый и неизменно приветливый князь Георгий Джаваха, каким его все знали не только в нашем доме, но в целом Гори.

Нет. Этот седой величавый генерал с гордой осанкой, с сурово сдвинутыми бровями и мрачным взглядом не мог быть мне отцом, — только судьей.

— Нина! — произнес он сурово, — должен ли я объяснять тебе, что ты поступила нечестно?

• Предыдущая
• 9/41
• Следующая