Вторая Нина - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 30
- Предыдущая
- 30/41
- Следующая
— Рады стараться, превосходительная баронесса! — пропищал кто-то, поддразнивая гордячку.
— Коткова! Вы глупы, если не можете понять этого!
Зеленоглазая девочка бросила грозный взгляд куда-то в сторону. Зрачки ее расширились. Бледные щеки вспыхнули румянцем.
— Баронесса, не злитесь! — предложил тот же голос, но уже миролюбиво, без подвоха.
— Я и не злюсь! — горячо выкрикнула Лида. — Злиться на вас всех было бы по меньшей мере… оплошностью с моей стороны. Ну, да не в том дело! — махнула она рукой и презрительно улыбнулась.
— Как ваша фамилия? — неожиданно обратилась она ко мне.
Я не ожидала вопроса и растерялась, когда ко мне обратилась эта гордая, независимая девочка.
— Ее зовут Ниной бек-Израэл, названной княжной Джаваха, — выскочив вперед, ответила за меня Эмилия Перская.
— Разве вы немы, что позволяете отвечать за себя? — не обратив ни малейшего внимания на рыженькую Милу, спросила Лидия Рамзай.
— Бек-Израэл! — ответила я громко, глядя в зеленые глаза девочки.
— А при чем же тут «названная княжна Джаваха?» — не спуская с меня взгляда, спросила она.
— Моего названного отца и дядю звали так, и на Кавказе все меня знали под этой фамилией. Мои предки…
— Да, наши предки Рим спасли! — рассмеялась мне в лицо странная девочка, заставив меня вспыхнуть от незаслуженной обиды.
Баронесса, казалось, тотчас забыла обо мне, но не тут-то было…
— Соня! Пуд! — тормошила она полную, высокую, апатичную девушку с вялым одутловатым лицом, вполне оправдывающую свою фамилию — Пуд. — Ты знаешь басню Крылова «Гуси»?: «Мужик гусей гнал в город продавать»… Если помнишь, продекламируй новенькой…
— Я не нуждаюсь в этом, — разом закипая гневом, воскликнула я, — слышите ли, не нуждаюсь! И потом, ваш пример неудачен. Если вы хотите острить, то должны, по крайней мере, попросить кого-нибудь, чтобы вам объяснили смысл басни, которую вы упомянули. Крыловские гуси кичились своими доблестными предками, а я…
— А вы кичитесь происхождением вашего названного отца, госпожа самозванная княжна. Не все ли это равно! — насмешливо выкрикнула Лидия.
— Вы лжете! Вы лжете! И если вы еще одно слово скажете, я не ручаюсь за себя! — воскликнула я, бросаясь к язвительной баронессе.
Но в эту минуту на пороге дортуара вновь появилось костлявое привидение, именуемое классной дамой, мадемуазель Арно.
— Как, еще не в постелях? — уныло удивилась она и тотчас же захлопала в ладоши, аккомпанируя своему скрипучему голосу:
— Спать, девочки, спать! Пора ложиться.
— Мадемуазель Арно! Я забыла, как жаба по-французски? — послышался преувеличенно кроткий голос Тони Котковой.
— Le crapaud, — ответила мадемуазель Арно, не подозревая еще о подоплеке простого вопроса.
— А лягушка? — послышалось из противоположного угла.
— La grenoille, — снова ответила эта невольная мученица в синем форменном платье.
— А бывает синяя лягушка, мадемуазель Арно? — после небольшой паузы раздался задорный голосок Котковой.
— Мадемуазель Коткова, вы будете наказаны! — почуяв, наконец, в чем дело, прошипела та, зеленея от злости.
— А синие привидения есть? — давясь от смеха, вторила шалунье Котковой Даля Игренева.
Девочки, успевшие улечься по своим постелям, сдержанно фыркали в подушки.
— Спать! Спать! — отчаянно вопила несчастная Арно, предугадывая начало травли, и с безнадежным видом металась по дортуару.
Я легла на узкую жесткую кровать, под холодное нанковое одеяло, предварительно закрутив вокруг головы свои длинные косы и запрятав их под ночной чепец. Моя постель была крайней от дверей умывальни. Подле меня лежала рыженькая Перская.
Эта девочка казалась мне симпатичнее других, и я была довольна соседством с ней. Когда свет в лампе был собственноручно притушен взгромоздившейся на табурет мадемуазель Арно, и классная дама «испарилась», по выражению институток, в свою, соседнюю с дортуаром комнату, я услышала тихий, чуть внятный шепот подле себя:
— Бек-Израэл! Бек-Израэл, вы спите?
— Нет, а что? — поспешила я отозваться.
— Не спите, Израэл, не спите! Мне так хочется поговорить с вами, — зашептала рыженькая Перская. — Вы не сердитесь, Израэл, что я к вам «лезу» по первому слову. Но я не «подлизываюсь». Ей Богу же, нет! Хотите, перекрещусь! Вот!
И, прежде чем я могла заверить девочку, что и без того верю ей, Мила поспешно извлекла из-под сорочки белое костяное распятие и набожно приложилась к нему губами.
— Вот, — торжествуя заключила она, — вот! Теперь вы не имеете права мне не верить. Клянусь вам Богом, Израэл, вы мне понравились с первого взгляда. Так понравились, что ужас! Я обожаю Лермонтова… Башню Тамары помните у него?
В глубокой теснине Дарьяла, Где роется Терек во мгле, Старинная башня стояла, Чернея на темной скале…
Девочка декламировала весьма выразительно, и ее большие карие глаза сияли умиленным восхищением. Потом она продолжала:
— Вы точно Тамара, Израэл, настоящая лермонтовская Тамара. И такая же красавица! О вас уже давно говорилось в институте…
— Что же говорилось? — полюбопытствовала я.
— Говорили, что новенькая поступит особенная. Что у нее, у вас то есть, преромантическая судьба. Что родители ваши были лезгинами из аула, что они бежали, крестились, потом погибли в горах. Правда это?
— Да, правда, все это правда, — вздохнула я.
— Правда! Иисус, Мария!
Прежде, чем я могла опомниться, рыженькая полька перепрыгнула ко мне на кровать и шептала, целуя мое лицо, волосы и щеки:
— Милая! Милая! Милая! Сколько вы испытали! Позвольте мне обожать вас! Я обожаю все особенное, романтическое… Я… вас… только никому не скажете? Нет?.. Так я вам тайну открою, большую тайну. Побожитесь только, что ни одна душа не узнает о ней!
Она так крепко сжимала в восторженном порыве мои пальцы, ее огромные влажные глаза так умоляюще глядели, что я невольно поддалась порыву этой смешной восторженной девочки и клятвенно обещала ей — никому не говорить об ее тайне.
Едва дослушав мое обещание, она стремительно наклонилась ко мне и зашептала на ухо:
— Ах, Израэл, это такая тайна, такая, слушайте! Ни одна душа еще не знает об этом. Я пишу стихи, Израэл. Я — поэтесса.
И она упала головой мне на плечо, тихонько всхлипывая от избытка чувств, владевших ею.
Помолчав недолго, она продолжала:
— Вы презираете меня, Израэл? О, да, конечно, презираете в глубине души. Но я вас люблю, Израэл! Моя душечка! Моя Тамара! Я хочу подружиться с вами. Хочу быть вашей подругой. Вы мне не откажите в этом, милая, добрая, красавица моя?
Голос девочки дрожал искренним чувством. Она была вполне чистосердечна, эта маленькая рыженькая Перская с ее восхищенными глазками и восторженной душой. Она была восторженна, а я одинока в этом большом темном дортуаре среди чужих мне по духу тридцати девочек. Другого выбора не было, и потому, отчасти, не желая оскорбить вполне сочувствующую мне девочку, отчасти, признавая свое одиночество, я протянула ей руку со словами:
— Охотно принимаю вашу дружбу, Мила, и постараюсь быть хорошим и верным другом для вас.
— Для тебя! — поправила девочка и бросилась меня целовать.
— Для тебя! — повторила я с улыбкой, и союз дружбы был заключен.
- Предыдущая
- 30/41
- Следующая