Внеклассное чтение. Том 1 - Акунин Борис - Страница 32

• Предыдущая
• 32/58
• Следующая

Ника нашёл приёмник под распоротой подушкой, хотел укрутить звук, но опять вспомнил об отпечатках и вместо этого выдернул штепсель из розетки.

Сразу стало легче, и включилась голова.

Обыск был вечером или ночью – во всяком случае, в тёмное время суток, иначе зачем свет? Один человек не смог бы столь тщательно прочесать немаленькую квартиру – на кухне вон даже все квадратики линолеума отодраны. Вывод номер два: действовала группа. Искавшие не церемонились – знали, что хозяин не придёт. Вывод номер три: вероятнее всего, они его и убили.

Радиостанцию тоже выбрали они. Вряд ли господин Шибякин «пёрся» от такой музыки. Это они включили, чтоб веселей искалось. Вывод номер четыре: люди молодые, явно не коммунистической генерации. Как там пел капитан Волков? «Дело рук красных дьяволят»?

И ещё. Радио включили на полную громкость, не опасаясь, что соседи придут скандалить или вызовут милицию. Уходя, не погасили свет и не заперли дверь. Оно конечно, большого смысла заметать следы не было – хозяин убит, труп рано или поздно опознают, но всё же такая наглость впечатляла. Эти люди ничего не боятся! Что они тут выискивали? Нашли или нет?

Прошёлся по разгромленным комнатам. Поднял фотографию с разбитым стеклом. На ней был вчерашний посетитель, но только гладкий, упитанный, с довольной улыбкой на круглой физиономии. Рядом стояла женщина: мелкие кудряшки перманента, двойной подбородок, массивные золотые серьги. Одним словом, типичная пара хомо советикусов. В прежние годы в европейской толпе таких было видно издалека – по одежде, по насторожённо-жадному выражению лиц. Вымерли, как динозавры. Канули в Лету. Вроде и черт бы с ними, скатертью дорожка, а тоже ведь кусок отечественной истории, живые судьбы.

На разбитом телевизоре тарелка со следами гречневой каши. Ника представил одинокого человека в запущенной – квартире, знававшей лучшие времена: как он стоит над плитой, готовя свой убогий завтрак, и не знает, что это последняя трапеза в его жизни.

Из письменного стола торчали вывороченные ящики, пол вокруг был сплошь засыпан старыми квитанциями, коммунальными книжками, ещё какими-то бумажками. Груда старых вырезок из «Правды», рядом канцелярская папка с тесёмками – видимо, в ней они и хранились. Николас присел на корточки, зашуршал газетной бумагой. Ничего примечательного – статьи и статейки обычного для советской прессы содержания. Из Гаваны, Ханоя, Дамаска, прочих экзотических мест. И всюду подпись: «И.Шибякин, спец. корр.» или «И.Шибякин, соб. корр.». Тут же копия приказа десятилетней давности об увольнении по сокращению штатов.

Так, ладно.

Пакет с надписью «Люба». В нем фотографии той же женщины, в разных возрастах: с косичками, с косой, с распущенными волосами, с бабеттой, с короткой стрижкой, с химическими кудряшками. Свидетельство о браке. Свидетельство о смерти – хм, оказывается, Шибякин вдовеет уже целых полтора года. Выдержка из истории болезни и копия медицинского заключения на нескольких страницах. Ещё анализы, акты, рецепты.

Фандорин вздохнул, почтительно положил пакет на стол. Как грустно видеть обрывки чужой жизни – сломанной, незадавшейся.

Выпрямился. Заметил в углу над телевизором полочку. Никак икона?

Подошёл – точно. Новодельная литография: суровый Лик Господень и подпись славянской вязью: «Се, Бог наш суд воздаёт и воздаст. Исайя, 35:4».

Удивился набожности бывшего корреспондента «Правды» только в первый момент. Потом напомнил себе, что нынешние российские коммунисты совсем не похожи на былых большевиков: ни тебе атеизма, ни интернационализма. Графу Уварову и обер-прокурору Победоносцеву они пришлись бы по душе.

Трогательно было ещё и то, что лихие люди, разгромившие квартиру, на пол икону не сбросили. На полке, конечно, пошуровали (Фандорину с высоты двухметрового роста было видно потревоженную пыль), но от кощунства воздержались. Что ж, в России нынче и бандиты все сплошь богомольные – на шее крест носят, церквам колокола дарят. Прямо как в Сицилии.

Однако пора было возвращаться в рамки законопослушности.

Николас набрал номер, обозначенный на карточке оперуполномоченного, и после первого же сигнала в трубке раздался голос капитана:

– Аюшки.

Фандорин суть объяснил коротко, не вдаваясь в дедуктивные подробности, – просто сказал, что установил личность убитого и находится в его квартире, где кто-то уже успел побывать с обыском. Куда многословнее были извинения по поводу незаконного вторжения в жилище гражданина Шибякина. Николас даже честно рассказал, как испугался соседа, но Волкова то ли не заинтересовали эти подробности, то ли он в них не поверил. Так или иначе, претензий предъявлять не стал.

– К черту детали, Николай Александрович. Я ещё вчера понял, что вы человек серьёзный. Оперативно, ничего не скажешь. Как говорится, снимаю шляпу. Диктуйте адрес и телефон, сейчас подскочу. Я мигом.

В ожидании капитана Николас сначала стоял у окна, потом поднял перевёрнутый стул, сел. Решил больше ничего не трогать и по комнатам не ходить – и так уже насвоевольничал предостаточно…

Шибякина, пусть он и убийца, было жалко. У человека умерла жена, и он свихнулся от горя – такая любовь поневоле вызывала уважение. Он говорил: тяжёлая, неизлечимая болезнь. Какая?

Снова взял в руки пакет с надписью «Люба». В нем тоже порылись, но не слишком старательно – похоже, наскоро перелистали бумажки, да и сунули обратно. Любителей «Отвязного радио» история болезни и смерти мадам Шибякиной не заинтересовала, а для Ники после вчерашнего разговора со вдовцом и просмотренных фотографий эта самая Люба стала реальным, почти знакомым человеком.

Рекламка частной клиники «Клятва Гиппократа» с обведенньм фломастером слоганом «Для нас нет неизлечимых болезней!»; вырезанные из газет и журналов объявления знахарей и целительниц – безмолвная хроника постепенного сошествия в ад. Что же с ней все-таки стряслось?

Николас взял мелко исписанные листки, озаглавленные «Посмертный эпикриз Л. П. Шибякиной 1949 г. р.». Пояснительный подзаголовок:

«Составлен по письменному запросу супруга покойной И. И. Шибякина в дополнение к истории болезни.» Ну и почерк у медиков, нарочно что ли их обучают этой вавилонской клинописи, чтобы не прочли непосвящённые?

Многих слов расшифровать не мог, а из тех, что разобрал, половины не понял, там сплошь шли специальные термины. Заболевание Л.П.Шибякиной было не из экзотических – лейкоз. Непосредственной причиной смерти, как сообщалось на третьей странице, стала острая сердечно-лёгочная недостаточность на фоне двухсторонней пневмонии, как следствия крайнего ослабления организма. Однако на этом записи не кончались. Того же цвета шариковой ручкой, вплотную к финальному «летальный исход наступил в 4.30 утра»,было приписано: «Девять дней. Люба, где ты? Сорок дней. Люба, почему ты мне не снишься?»

Фандорин вздрогнул, подошёл к окну, чтобы на записи падало больше света.

Это был другой почерк, хоть тоже мелкий и корявый – если не вчитываться, казалось, что продолжается текст медицинского заключения. Ещё одна история болезни, теперь уже душевной.

Сострадательно вздыхая, Николас читал скорбный поток сознания. Судя по всему, вдовец делал приписки с интервалами, в разные дни, но поначалу дат не ставил – они появились лишь в самом конце.

На этом записи кончались.

В общем, всё было ясно. Ровно через год после смерти жены бедному Ивану Ильичу наконец приснилась безмерно обожаемая Люба и, подобно тени отца Гамлета, потребовала возмездия – отомстить за неё и прочих жертв обмана «гадам», которые «жиреют». Ничего удивительного, именно к такому сновидению безумец себя подсознательно и готовил. Главная загадка тут в последней фразе. Что означает:

• Предыдущая
• 32/58
• Следующая