Том 2. Стихотворения (Маленькие поэмы) - Есенин Сергей Александрович - Страница 58

Это был необычайный поэтический вечер.

Тициан достал книгу стихов Важа Пшавела и читал Есенину по-грузински, тут же слово в слово переводя. Восторгу Есенина не было границ» (Восп., 2, 197–198).

Комментарием и воспоминаниям супругов Табидзе могут послужить слова самого поэта из его письма к Т.Ю.Табидзе от 20 марта 1925 г.: «Грузия меня очаровала. Как только выпью накопившийся для меня воздух в Москве и Питере — тут же качу обратно к Вам, увидеть и обнять Вас».

Голубые роги — эти слова употреблены здесь в прямом смысле, но в них есть и метафорический оттенок: такое название имела существовавшая в 1916–1930 годах литературная группа грузинских поэтов; ее членами были П.Яшвили, Т.Табидзе, Г.Леонидзе и др.

Баллада о двадцати шести (с. 114). — Бак. раб., 1924, 22 сентября, № 214; Р. сов.; Стр. сов.

Автограф неизвестен. Печатается по наб. экз. (вырезка из Стр. сов.) с исправлением в ст. 52 и 152 («пролетарьят» вместо «пролетариат») по остальным источникам.

Дата в Собр. ст., 2 — 1924. Датируется с учетом пометы после текста: «Баку, сентябрь», имеющейся в Бак. раб. и Р. сов.

Обстоятельства создания «Баллады» после возвращения Есенина в Баку из Тифлиса 20 сентября 1924 года описал П.И.Чагин: «Отдав короткую дань излиянию дружеских чувств, я пожурил Есенина за то, что он так поздно приехал: ведь 20 сентября — священный для бакинцев день памяти 26 комиссаров. И если бы приехал дня на два раньше, он мог бы дать в юбилейный номер стихи. Есенин еще в Москве признавался мне, что тема гибели 26 комиссаров волнует его.

Быстро договорились поправить дело и поместить есенинские стихи по горячему следу в ближайшем номере газеты. Но их еще нет в природе. Как же быть?

Я вооружил Есенина материалами о 26 бакинских комиссарах — недостатка в них в Баку не было. <…> Есенин жадно набрасывается на эти материалы и запирается в моем редакторском кабинете.

Под утро приезжаю в редакцию и вижу: стихи „Баллады о двадцати шести“ на столе. <…> В ближайшем номере, 22 сентября, „Баллада о двадцати шести“ была напечатана в „Бакинском рабочем“» (Восп., 2, 161).

В юбилейном номере Бак. раб. от 19 сентября 1924 года среди множества материалов о 26 комиссарах было, в частности, стихотворение в прозе «Борцам за свободу» за подписью «Александров-Вольский»:

«Их было 26…

Жарко светило солнце, обливая красными лучами тружеников серпа и молота. <…>

В далеких песках Закаспия горячим песком задернуло трупы 26-ти.

Острые пули пронзили сердце.

Их было 26. Сейчас их нет.

Но память о них и каленым железом не выжжешь из пролетарских сердец» (Бак. раб., 1924, 19 сентября, № 213; курсив наш. — Комм.).

Связь рефрена «Баллады» с приведенным текстом (имеет место прямое цитирование) не только подтверждает воспоминания П.И.Чагина, но позволяет установить, что Есенин написал «Балладу» в ночь с 20 на 21 сентября 1924 года.

Оценки произведения в печати поначалу были сдержанными. А.Лежнев лишь указал, что в ней «есть хорошие места» (газ. «Правда», М., 1925, 15 марта, № 61; вырезка — Тетр. ГЛМ), а В.А.Красильников, сделав упор на то, что «ценность новых стихов Есенина заключается в социальности и революционности тем — в них вчерашний лирик-индивидуалист заговорил <…> о героической смерти в Баку двадцати шести ответственных советских работников <…>», оговаривался: «Поэт еще не нашел для новых революционных тем оригинальной, достаточно сильной и крепкой формы» (журн. «Книгоноша», М., 1925, № 26, 31 июля, с. 17). Иначе отнеслись к произведению Есенина критики-провинциалы. Так, И.Т.Филиппов назвал его «мощным» (журн. «Лава», Ростов-на-Дону, 1925, № 2/3, август (обл.: июль-август.), с. 71), а В.Г.Никонов писал: «Нас залило наводнением стихотворных олеографий эпохи гражданской войны, а многие ли вызывают горечь и гнев, как „Баллада о 26“ расстрелянных бакинских комиссарах <приведено начало „Баллады“>» (журн. «Стрежень», Ульяновск, 1925, № 1, ноябрь, с. 11).

Якулов Георгий Богданович (1884–1928) — живописец и скульптор, соавтор «Декларации» имажинистов и <«Обращения имажинистов»>, один из друзей Есенина. Им был разработан проект памятника 26-ти бакинским комиссарам, эскиз которого (как и вышеупомянутое сочинение Александрова-Вольского) был воспроизведен в Бак. раб. 19 сентября 1924 г. Можно предположить, что это обстоятельство сыграло не последнюю роль в решении Есенина посвятить свою «Балладу» скульптору.

В поэме упоминаются два из двадцати шести бакинских комиссаров — С.Г.Шаумян (1878–1918) и П.А.Джапаридзе (1880–1918). Расстрел комиссаров произошел 20 сентября 1918 года между станциями Перевал и Ахча-Куйма Закаспийской железной дороги.

«Баллада» вскоре была переведена на болгарский язык (фрагменты перевода опубликованы в софийском еженедельнике «Наковальня» 24 марта 1927 года).

Письмо к женщине (с. 122). — З. Вост., 1924, 21 ноября, № 733; Р. сов.; Стр. сов.

Автограф неизвестен. Рукопись Есенина, которая являлась первоисточником публикации в З. Вост., была, по-видимому, утрачена в 1926–1927 гг. (об этом см. в комментарии к «Руси бесприютной» — с. 413^* наст. тома).

Печатается по наб. экз. (вырезка из Стр. сов.) с уточнением ст. 41 («Незрело знающий работу» вместо «Но зрело знающий работу») по другим экземплярам Стр. сов.[15] и всем остальным источникам. Датируется по Собр. ст., 2.

В письме от 20 декабря 1924 года Есенин спрашивал Г.А.Бениславскую: «Как Вам нравится „Письмо к женщине?“» Ее ответ содержался во встречном письме от 25 декабря: „Письмо к женщине“ — я с ума сошла от него. И до сих пор брежу им — до чего хорошее оно!» (Письма, 262). 27 декабря 1924 года она вновь писала: «А „Письмо к женщине“ — до сих пор под этим впечатлением хожу. Перечитываю и не могу насытиться» (Письма, 264).

Печатные отклики на «Письмо к женщине» были немногочисленны. Анонимный рецензент Р. сов. усмотрел в нем (а также в «Письме от матери»), лишь «риторические объяснения» («Красная газета», веч. вып., Л., 1925, 28 июля, № 185; вырезка — Тетр. ГЛМ), тогда как В.А.Красильников назвал «Письмо…» «автобиографической исповедью» (журн. «Книгоноша», М., 1925, № 26, 31 июля, с. 17). О «яростном попутничестве» поэта высказалось несколько критиков. Если В.Липковский писал, что «в эпоху диктатуры пролетариата, яростной борьбы за полную победу на идеологическом фронте опасно оставаться только попутчиком, хотя бы и „яростным“» (З. Вост., 1925, 20 февраля, № 809; вырезка — Тетр. ГЛМ), то И.Т.Филиппов (журн. «Лава», Ростов-на-Дону, 1925, № 2/3, август, (на обл.: июль-август), с. 73) и А.Я.Цинговатов отнеслись к этому высказыванию Есенина с сочувствием. Последний предварил слова Есенина о себе как «яростном попутчике» таким рассуждением: «Признаниями советской действительности в 1924 году никого не удивишь, — и все же есенинское „признание“ имеет свое социальное значение: ведь Есенин — поэт того поколения крестьянской середняцкой молодежи, которое врасплох было захвачено революцией, было выбито из колеи, колебалось между зелеными и красными, между махновщиной и большевизмом, металось между кулачеством и беднотой, выявляя свою неустойчивую двуликую природу, а теперь, вступив в зрелый возраст <…>, поуспокоилось, поодумалось, стало на путь попутчества и сотрудничества, с рвением окончательно прозревшего» (журн. «Комсомолия», М., 1925, № 7, октябрь, с. 61).

В.Липковский обратил внимание на музыкальность многих стихов, помещенных в Стр. сов.; в частности, по поводу «Письма к женщине» он писал: «…графическим начертанием стихов он <Есенин> подчеркивает их мелодическую сущность, любезно указывая своему читателю, где он должен сделать паузу, любезно руководя его интонацией <приведены начальные семь строк „Письма…“>» (З. Вост., 1925, 20 февраля, № 809; вырезка — Тетр. ГЛМ).