Том 2. Стихотворения (Маленькие поэмы) - Есенин Сергей Александрович - Страница 53

Завершая свой очерк «Есенин», В.Ф.Ходасевич писал: «…любовь к родине… исповедовал он даже в облике хулигана: „Я люблю родину, Я очень люблю родину!“ Горе его было в том, что он не сумел назвать ее: он воспевал и бревенчатую Русь, и мужицкую Руссию, и социалистическую Инонию, и азиатскую Рассею, пытался принять даже С.С.С.Р., — одно лишь верное имя не пришло ему на уста: Россия. В том и было его главное заблуждение, не злая воля, а горькая ошибка. Тут и завязка, и развязка его трагедии» (журн. «Современные записки», Париж, 1926, <кн.> XXVII, с. 322; выделено автором).

Летом 1922 года, находясь за границей, Есенин начинает сотрудничество с поэтом Ф.Элленсом, который вскоре не только написал о нем статью «Великий современный русский поэт: Сергей Есенин» (журн. «Le Disque vert», Брюссель, 1922, № 4, август; частично сохранившаяся вырезка — Тетр. ГЛМ), но (совместно с М.Милославской) перевел на французский язык целый ряд есенинских произведений. Эти переводы составили сборник «Confession d’un Voyou» (Paris, 1922; 2-е изд., 1923), который открывался поэмой «Исповедь хулигана», давшей название книге в целом.

Ф.Элленс предпослал ей «Предисловие», где, в частности, отметил, что в «Исповеди хулигана» «звучат два мотива — резкий и нежный: то поэт бушует как ураган; то шелестит, как утренний ветерок в молодой листве. Это неосознанные проявления основных черт его поэтической натуры. Здесь мы видим яркое выражение его чувств: он их воспевает, поет, извергает и мурлыкает со звериной энергией и грацией. <…> Часть этого творения Есенина обращена в прошлое по своим истокам, хотя по своему выражению очень современна, а по стилю изложения сугубо интимна» (пер. Е.Н.Чистяковой. — Газ. «Русь святая», Липецк, 1994, 14–27 апреля, № 13–14, с. 12).

Примерно в то же время Есенин познакомился с Фернаном (полное имя — Фернан Жак Поль) Дивуаром, французским поэтом, теоретиком балета и журналистом, который впоследствии, по словам современника, «часто встречался с С.Есениным в Париже» (ИМЛИ, ф. А.Б.Гатова). Ф.Дивуар, прочитав сборник «Confession d’un Voyou» еще до выхода в свет, назвал поэзию Есенина «свежей, деревенской, грубой, которая еще не имеет аналогии у нас» (газ. «L’Intransigeant», 1922, 27 сентября; подпись: Les Treize; вырезка — Тетр. ГЛМ). 7 октября 1922 года в той же газете появился его краткий отзыв об уже вышедшей книге Есенина (вырезка — Тетр. ГЛМ).

В сборнике «Anthologie de la Nouvelle Poésie Française» (Paris, 1924, p. 214–215) Ф.Дивуар дал первую публикацию своего стихотворения «Essenine» («Есенин»), эпиграфом к которому были взяты строки «Исповеди хулигана» («…сын ваш в России / / Самый лучший поэт!»):

(в кн.: «Запад и Восток: Сб. Всесоюзного общества культурной связи с заграницей. Книга первая и вторая». М., 1926, с. 71, перевод Б.А.Песиса; эпиграф перед текстом перевода отсутствует).

Не погребав — не побрезговав.

Возвращение на родину (с. 89). — Кр. новь, 1924, № 4, июнь-июль, с. 125–127; Ст24; Р. сов.; Стр. сов.

Черновой автограф ст. 26–94 — РГАЛИ; на первом его листе — авторская помета: «1.VI.24». Авторизованные машинописи первоначальной редакции — ГМЗЕ и РГАЛИ.

Печатается по наб. экз. (вырезка из Стр. сов.) с уточнением строфического деления по другим источникам. Датируется в соответствии с пометой на автографе РГАЛИ. Дата в Собр. ст., 2 — 1924.

В конце мая 1924 г. Есенин (впервые после своего зарубежного путешествия) провел несколько дней в родном селе. «Возвращение на родину» отразило свежие впечатления от этой поездки.

Вскоре после написания поэмы Есенин не раз читал ее в кругу друзей: об этом вспоминали И.В.Грузинов (Восп., 1, с. 357) и В.И.Эрлих (Восп., 2, 323).

В.А.Мануйлов, слушавший «Возвращение на родину» в клубе имени Сабира (Баку), где Есенин выступал 3 октября 1924 года, так описывал свои впечатления: «Особенно запомнилось со всеми характерными есенинскими интонациями чтение стихотворений „Возвращение на родину“ и „Русь советская“. Но как графически передать его лукавую иронию, а может быть, и чуть-чуть пренебрежительную насмешку, иногда даже озорство, звучавшие в едва уловимых модуляциях его голоса? Все это будто сейчас звучит в слуховой памяти <приведен фрагмент от строки „Ах, милый край!“ по строку „Я этих книг, конечно, не читал“ с написанием слова „конечно“ как „ка-нешно“, слова „разводит“ как „разво-о-одит“ и слова „Энгельсе“ как „Енгельсе“>. В зависимости от настроения и обстоятельств одни и те же стихи Есенин читал по-разному. В клубе Сабира в концовке „Возвращения на родину“ не столько чувствовалось сожаление, сколько поддразнивание, подзадоривание некоторых требовательных критиков, сидевших в первых рядах» (Восп., 2, 180–181).

В отчете об этом же выступлении поэта М.Х.Данилов писал: «Есенин — дикий ветер русского духа, одинаково способный ломать, ласкать и дробить, но даже и в бессмысленном разгулье своем таящий некий первобытный разум, которого нельзя не почувствовать, в котором есть много цельного и здорового. Того, что нужно нам сейчас. Вот почему нам всем странно близок этот „скандальный пиита“ в серой блузе с вечно расстегнутым воротом, с поблекшими синими глазами на удалом лице и встрепанной соломой волос. <…> Читал Есенин неплохо, хотя голосовые средства его не сильны и не богаты оттенками» (Бак. раб., 1924, 6 октября, № 226; подпись: М.Д-ов).

Уже первые отклики на поэму были разноречивы. Так, А.Б.Селиханович сетовал: «Вот в этом вся и беда, что поэту „ни при какой погоде“ не хотелось читать ни Маркса, ни Энгельса; не захотелось проникнуть<ся> мировоззрением рабочего класса» (Бак. раб., 1924, 25 сентября, № 217). Напротив, Г.Лелевич, процитировав финал поэмы целиком, с энтузиазмом восклицал: «Это совершенно ново! Правда, Есенин здесь не сливается органически с нашей революцией, он еще смотрит на нее со стороны, но он видит уже конкретные ростки новой жизни. <…> Научиться видеть революционное новое, а не только метели и Христа „в белом венчике из роз“ — это задача, которой не осилило большинство попутчиков. Есенин в этом (и некоторых других) стихотворении приближается к этому умению. Рано еще делать выводы, имеем ли мы дело с глубоким благотворным переломом или с временной игрой настроений. Как бы там ни было, приходится отметить революционные, светлые, радостные ноты в творчестве Есенина» (журн. «Молодая гвардия», М., 1924, № 7/8, декабрь, с. 268–269).

В дальнейшем большинство критиков — исключая Г.Г.Адонца (журн. «Жизнь искусства», М., 1925, № 35, 1 сентября, с. 9) — высказывались о «Возвращении на родину» в духе, близком суждениям Г.Лелевича. Среди них были М.Х.Данилов (Бак. раб., 1924, 25 декабря, № 294), А.П.Селивановский (журн. «Забой», Артемовск, 1925, № 7, апрель, с. 16), А.К.Воронский (альм. «Наши дни», М.—Л., 1925, № 5, с. 308), А.Я.Цинговатов (журн. «Комсомолия», М., 1925, № 7, октябрь, с. 63), В.Г.Никонов (журн. «Стрежень», Ульяновск, 1925, № 1, ноябрь, с. 11), П.И.Чагин. Последний закончил свое предисловие к Р. сов. такими словами: «Такие превосходные создания есенинского пера, как „На родине“ <первоначальное название поэмы>, „Русь советская“, чрезвычайно характерны не только для него, но и для всей той среды, через которую и вместе с которой он, подгоняемый ветрами и бурями революции, проталкивается к массам. В гражданских стихах Есенина нашел свое поэтическое выражение перелом, происходящий теперь в настроениях и сознании нашей интеллигенции. Это лишний раз свидетельствует о непочатой силе есенинского таланта и о том, какого большого поэта приобретает в нем революция» (Р. сов., с. 4).