Джаваховское гнездо - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 33

• Предыдущая
• 33/37
• Следующая

Леиле-Фатьме остается только повиноваться. Скрепя сердце, она соглашается, не смея протестовать. В ее душе удваивается злорадство.

— Гассан, Мамед, Сафар, берите обоих, несите их в голубую горницу. Да на запор ворота. И никого не пускать!

Слуги спешат исполнить приказание дочери наиба.

Сам Курбан-ага осторожно поднимает с ковра Даню и передает слугам. Те несут бережно, почти благоговейно будущую знатную кабардинскую княгиню. Другие волокут Сандро следом за нею. Леила-Фатьма замыкает шествие.

— О, я знаю уголок, куда сам джинн ночи не сможет проникнуть, — шепчет она себе под нос, бросая взоры кругом. — Будь покоен, князь Курбан, будь покоен.

В голубой комнате царит полумрак. Дымок на треножниках чуть синеет.

Леила-Фатьма достает из-за пазухи горсть каких-то курений и швыряет их на все четыре треножника по четырем углам.

Пламя вспыхивает ярче.

Острой, режущей обоняние полоской тянется аромат. Светлее становится в комнате. Леила-Фатьма подходит к задней стене, отдергивает тафтяную занавеску, наклоняется к полу и шарит руками по карнизу стены.

— Вот они где будут до завтрашнего утра. Вот где, — шепчет она злорадно себе под нос.

Медленно, шурша, растворяется какая-то дверца. Это потайная дверь, незаметно вделанная в стену.

Небольшая, без признаков мебели, горенка представляется взору Сандро. Ни одной тахты, ни ковров. Стоят только бутыли с бузою да свалены в кучу туши копченой и соленой баранины и чуреков.

— Кладовая, — мгновенно проносится в его мыслях. — Она же и карцер для нас.

Слуги собираются бросить Даню на старую баранью шкуру, которая разложена по полу.

— Принесите сюда ковры! — командует Курбан-ага.

Слуги немедленно исполняют это приказание.

На ковре укладывают мягкие циновки, шкуры козы и подушки поверх ковров. На них осторожно опускают Даню.

Сандро кладут прямо на пол.

Леила-Фатьма садится на ларь, где сложены продукты, запасенные на зиму.

Ее лицо подергивается от бешенства, когда она встречает взор Сандро, со спокойным недоброжелательством направленный на нее.

Так бы, кажется, собственными руками и задушила этого мальчишку. О! Этот хитрый, пронырливый грузинский лис! Небось, соображает старуха, не зря дал он пять выстрелов сряду. В Бестуди ждут его друзья. Это ясно, как день.

Но постойте, проклятые урусские змеи! Не найти вам ни девчонки, ни этого петушонка, вздумавшего вообразить себя горным орлом. Не найти вовеки, волею шайтана! Дверца в стене голубой комнаты сделана так искусно, что никому и в голову не придет мысль об ее существовании.

Здесь, под полом, прячет свои деньги Леила. Там, под половицею, ее сокровищница, там зарыто все ее богатство. Ради него-то они с Гассаном и смастерили так искусно эту дверь.

Курбан-ага мгновенно прерывает мысли старухи.

— Ты ответишь мне за обоих — за сестру и брата. Чтобы ни один волос не упал с их головы.

Его лицо сурово, решительно. В Леилу-Фатьму бей Кабарды верит плохо. Не в этой черной колдовской душе искать честной и правдивой истины. К тому же она, как говорят, знается с нечистым. Если он ездил сюда, то, только из желания узнать свою долю. А этот юноша так прекрасно пел и еще лучше говорил. Смел же орленок, пришедший в гнездо воронов отбивать сестру. Пусть сыновья его, Курбана, научатся от этого юноши играть своею жизнью ради близких. Он берет его завтра с собою.

И исполненный решимости, Курбан-ага выходит из горенки. За ним остальные. Сандро и бесчувственная Даня остаются под надзором Леилы-Фатьмы на всю ночь.

Сандро лежит, связанный по рукам и ногам. Его члены затекли. Его лицо повернуто в сторону Леилы-Фатьмы. Та не сводит с юноши глаз. В них жгучая ненависть, и злоба, и невыразимое бешенство бессилия.

— Проклятый предатель! Лукавый грузин! — шепчет она, потрясая перед ним своими черными костлявыми кулаками.

Однако не смеет тронуть его пальцем, помня завет Курбан-аги. Мальчик неприкосновенен.

— Постой, голубь, постой, встретимся не здесь, так в Кабарде! — шепчет она, зловеще погружая в самую глубину глаз юноши свои страшные глаза.

Но эти глаза, наводящие дикое непонятное оцепенение на душу Дани, лишающие сил и после дней воли слабую девочку, ничто для сильного энергичного юноши. Он только ухмыляется и спокойно говорит старухе:

— Лучше приведи Даню в чувство. Она может умереть.

Он прав. Леила-Фатьма в своем гневе забыла о главном.

Обморок слишком длителен для такой хрупкой натуры, как Даня. Надо во что бы то ни стало его пресечь.

Леила-Фатьма быстро сползает с ларя, на котором сидела, обхватив руками колени, пробирается к небольшому кувшину, стоящему в углу кладовой, и зачерпывает из него маленькой глиняной кружкой. Затем, подойдя к бесчувственной Дане, силой разжимает ей зубы, вливает содержимое кружки ей в рот и, помочив край кисейного покрывала, обтирает им щеки девочки, ее лоб и виски. Сандро видит, как трепетно вздрагивают ресницы Дани, как шевелятся губы ее. Сейчас она придет в себя. Сейчас она увидит его, узнает. Он даст ей понять, что надежда на спасение близка, рядом.

Он делает усилие разорвать стягивающие его веревки, но — увы! — они слишком крепки. Постарался для госпожи своей верный Гассан!

Легкий вздох вырывается из груди Дани. Раскрывается побелевший ротик, силясь произнести чуть слышные слова.

— Я здесь, Даня. Ничего не бойся. Я с тобою, — кричит ей Сандро.

Зловещий хохот Фатьмы покрывает его слова. Снова душистая тряпка, вмиг выхваченная старухой из кармана, падает на лицо Дани, прежде нежели девочка может окончательно прийти в себя. А черные глаза Леилы как бы пронизывают ее насквозь.

— Спи, моя роза, спи! Проснешься на пути в Кабарду завтра.

И ослабевшая девочка погружается в свое обычное сонное забытье.

Как длится эта ночь! Леила-Фатьма сидит по-прежнему на своем ларе, обхватив колени, раскачиваясь из стороны в сторону, и мурлычет песню. Ее горящий взор неотступно прикован к Сандро.

Этот взор, это монотонное мурлыканье и раскачивание, подобно маятнику, человеческой фигуры — все это невольно нагоняет сон. В голове Сандро носятся, борясь с искусственно навеваемой чужой волей дремотой, смутные обрывки мыслей.

Ночь идет. До рассвета уже недалеко. Или не услышаны его выстрелы в Бестуди? Медлят «друг» Нина и Ага-Керим! Или участь Дани решена?

Чутко прислушивается к тишине внимательное ухо, за стенами сакли притаилась дагестанская ночь. Фея тишины и мира обвеяла ее своей ласкою.

Т-с-с… Что это, однако?

Топот коней, лязг подков о камень, смутный глухой говор и стук в ворота.

«Они! Это они! — вне себя кружится вихрем мысль Сандро. — Они! Они!»

Он чуть поднимается с пола.

«Они! Они!»

Новый стук в ворота, уже более сильный, энергичный, и вслед за тем — повелительный голос, который он, Сандро, узнает из тысячи ему подобных.

— Откройте, кунаки!

Леила-Фатьма вскакивает, как безумная, стоит, потерянная, бледная, ничего не понимая. Потом бросается к Сандро.

— Что это? Ты знаешь, проклятый грузин?

— Конечно, знаю. Это они пришли за мною и Даней.

— Кто?

— Твоя племянница, Бек Джамала, слуги, весь Бестуди, должно быть. Иди же раскрой ворота. Встречай гостей.

— Изменники! — срывается с губ старой Мешедзе. — Так это правда, что ты предал меня? Но не радуйся, грузинский куренок! Знай, прежде чем кто-либо проникнет сюда, Леила-Фатьма сумеет сжечь саклю, тебя и ее.

И с безумно сверкавшим взором она бросается за дверь.

— Открывайте, именем Аллаха! — это уже не голос Ага-Керима. Это наиб селения с муллой стоят у ворот.

Гассан и сыновья его, как на иголках. Снять запоры с ворот, ослушаться хозяйки, — значит прогневать богатого, знатного бея Курбан-агу. Не повиноваться — важный проступок перед законом. Наиб — тот же представитель власти, старшина.

• Предыдущая
• 33/37
• Следующая