Джаваховское гнездо - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 26

• Предыдущая
• 26/37
• Следующая

— Прости, княжна, не с добрыми вестями прискакал к тебе нынче твой кунак. Приготовься услышать злую новость. Но будь тверда, как клинок дамасской стали, княжна.

— Что хочешь ты сказать этим, ага? — заметно бледнея, но твердым голосом спросила Нина.

— Не радость, не радость принес тебе кунак твой Керим. Слушай… Счастье и горе — все в воле Всевышнего. Нынче поутру волны Куры выкинули на берег мертвое тело девочки с белокурыми волосами. И с нею вместе золотой играющий инструмент твоей девочки-музыкантши — ее арфу.

— А-а-а-а!

Протяжный не то рев, не то вопль покрывает слова Керима пронзительной, режущей нотой.

Тонкая фигурка Селима метнулась, как молния, из-за стола. Мальчик бросился на середину комнаты, высоко подпрыгнул и изо всех сил грохнулся о пол.

Нина, Люда, мальчики, Ага-Керим, все бросились к нему.

— Селим! Селим! Что с тобою?!

Тот же пронзительный вопль звучит снова вместо ответа. Мальчик бьется на коврах горницы.

Из противоположного угла в него впиваются испуганные глаза Селтонет. Она в тревоге. От этого глупого мальчишки всего можно ожидать. Еще выдаст ее, Селту, неровен час. Что делать, если Творцу захотелось взять к себе Даню? При чем тут она, Селта? А между тем Селим мечется и воет, как дикий зверь. И это джигит! Тряпка, баба, рева, а не кабардинец он, этот глупый, слабый Селим, — вихрем проносится в ее мыслях.

Нина первая находит в себе силы остановить, пресечь этот ужасный вопль.

— Молчи, Селим! — говорит она строго. — Перестань кричать! Встань!

Ее голос звучит повелительно. Этому голосу не подчиниться нельзя. Но Селим все еще бьется головой о пол. Все его тело извивается и дрожит. Два года воспитания, тщательной полировки — все труды Нины, Андро и Люды, направленные к тому, чтобы «переделать», исправить молоденького кабардинца, кажется, пропали даром. В нем снова проснулся прежний дикарь.

Видя, что слова ее не помогают, Нина Бек-Израил быстро наклоняется над мальчиком.

— Селим, тебе говорю я, встань!

И, обхватив плечи мальчика, она поднимает его с пола.

Бледное лицо Селима выглядит жалким. Глаза упорно избегают глаз княжны.

Дети потрясены и ужасной новостью, и этим видом. Страшная догадка бродит в их головах.

Прижавшись к груди Люды, рыдает Гема.

Маруся, без тени обычного румянца на лице, замерла, как статуя, и ждет.

Полный непобедимой воли, снова звучит голос Нины:

— Говори все, что знаешь, Селим!

Она берет его за голову обеими руками, поднимает кверху его лицо, заглядывает в глаза.

— Помни, мальчик, — говорит она голосом, полным горечи, — тебя слушает Творец на небе. Ложь противна в устах каждого. Говори, что знаешь ты о ней… мертвой.

— Мертвой? Так это правда, что она умерла?! — вскрикивает Селим. — Она умерла! Это я убил ее! Я, один я! Я во всем виновен! Я причина ее смерти!

Он бросается на колени, простирает кверху руки и срывающимся голосом продолжает:

— О! Разве Селим знал, что все так ужасно кончится с нею? Нет! Нет! Клянусь небом родной Кабарды, что нет! Селиму хотелось только избавиться от нее. Ему было обидно, досадно, что она лучше всех здешних, что она, как гурия, как царица. И вот я отдал ее Леиле-Фатьме. Обманом отдал. Та ей посулила знатность, славу, богатство. О! Разве я знал, что Леила лжет, что она хочет убить ее и бросить в Куру.

Он замолкает. Слезы текут по его щекам. Селим плачет. Впервые в жизни плачет мальчик.

И все же, в припадке отчаяния, он ни одним словом не выдает свою подругу. Селта должна быть в стороне, иначе он не кабардинец. Трусов и предателей у них в племени нет.

И весь он, как молодой тополь в бурю, дрожит при одной мысли, что могут как-нибудь узнать правду о Селтонет.

— Ты сказал мне всю истину, Селим? — Взор Нины — взор орлицы. От него никуда не скроешься, не убежишь.

— Как перед Всевышним, «друг»! Как перед Всевышним!

— Если позвать муллу из мечети и принести Коран, ты поклянешься на Коране, что ты один виною всему, Селим?

— Я поклянусь на Коране, — опуская глаза, отвечает Селим.

— О, не клянись! Не клянись! Не лги! Не ты, а она, Селта, всему виною! Я слышала все. Я все знаю.

И волнуясь, трепеща всем телом, как раненая птица, Маруся бросается вперед.

— «Друг», тетя Люда, бек Джамала, братья и сестры, он не хочет выдать Селту. Он клевещет на себя. Он выгораживает Селтонет. Я слышала все, я все знаю! — кричит она вне себя, исступленно, и тут же рвется, летит сбивчивая исповедь из уст юной казачки, тот вечер в зеленой сакле, беседа Селима и Селтонет и истинная причина Даниного исчезновения. — Валь и Сандро подтвердят это. Подтвердят! — заканчивает она.

— Селтонет!

Все глаза направляются на девушку. Она бледна как смерть, но глаза ее по обыкновению темны и непроницаемы. Губы, белые как известь, силятся вызвать что-то, похожее на улыбку.

— Подойди сюда, Селтонет, — говорит Нина.

Бесшумно движется татарка.

— Селтонет, зачем ты сделала это?

Это уже не голос Нины, а чей-то другой, мягкий и грустный голос тети Люды.

— Селтонет, у тебя была маленькая сестра в детстве. Ты, я знаю, ее очень любила. Если бы с нею, с хорошенькой слабенькой Зарой, сделали то же из зависти злые люди, что бы почувствовала ты?

И дальше, дальше звучит голос тети Люды. Все жалобнее и мучительнее развертывается в нем волна страданий, волна горя, жалости и тоски. Самые больные струны разрывает она в душе дикарки Селты. А руки гладят черную голову Селтонет, обнимают ее плечи, прижимают к себе. Кроткое лицо «общей тети» печально. Слезы текут из ее глаз.

Все замерли в комнате, слушая этот голос, вливающийся помимо воли в юные души.

— Зачем, Селта? Зачем? Подумай, что чувствует твоя мать, твой отец и маленькая сестренка. Могут ли они гордиться поступком их Селты? Дитя! Дитя! Какой злой дух вселил в тебя эти мысли?!

Сначала Селтонет слушает, упрямо наклонив голову, стиснув брови, закусив губы. Раскаяние шевелится в ее груди, но показать его людям? Нет! Ни за что не решится на это Селтонет. Но чем дальше говорит тетя Люда, тем мучительнее становится в душе Селтонет. Выплывает детство, ласки матери, сестренка Зара, такая же нежная, хрупкая и белокурая, как та, умершая…

— Умершая!

Словно молотом ударяет по сердцу Селты. «Умершая из-за тебя! Ты убила ее!»

Словно горячий родник вливается в душу девушки и заливает ее. Стыд. Раскаяние.

— О, я заплатила бы жизнью, лишь бы воскресить ее! — вырывается из самых глубоких недр сердца Селтонет! И с потрясающим душу рыданием она падает в объятия тети Люды.

Молчание, долгое, продолжительное, следует за этими словами.

Нина, Люда, дети стоят, понурясь. Сандро вдали от других. Подле Сандро Ага-Керим. По его лицу бродит неопределенная улыбка. Еще молчание… И он выступает вперед.

— Утрите ваши слезы, — говорит ага твердо, — пусть ангел печали отлетит от ваших сердец. Девочка жива. Кура не выбрасывала ее трупа, Керим-бек-Джамал слукавил, сказав неправду, чтобы узнать истинных виновников исчезновения русской девушки. Теперь, когда все ясно, как небо Востока, теперь мы, клянусь вещей страницей Корана, мы должны ее найти.

Еще задолго до восхода, с самого раннего утра, поднялась необычайная суматоха в доме. Джаваховское гнездо закипело. Всю ночь поддерживали огонь на кухне, и Моро, разбуженная с вечера, пекла чуваши и лоби на дорогу, жарила кур, баранину, укладывала провизию в корзины и курдюки.

Ага-Керим успел снова переплыть Куру на своем горном красавце коне, сделать необходимые распоряжения в доме, предупредить жену и вернуться обратно в Гори.

Он, княжна Нина и Сандро с восходом солнца должны пуститься в дальнюю дорогу. В родной сердцу Нины аул Бестуди едут все трое, едут выручать Даню из рук полубезумной старухи.

Этот путь, вопреки удобствам, будет совершен верхом весь с начала до конца. Кто знает, может статься, в горах они нападут на верный след Дани.

• Предыдущая
• 26/37
• Следующая