Итальянский любовник - Кендрик Шэрон - Страница 23

• Предыдущая
• 23/33
• Следующая

Ее тело истосковалось по ласке и прикосновениям.

Она встретилась с ним глазами, и больше всего на свете ей захотелось, чтобы он прижал ее к себе, обнял и приласкал. Но он не сделал ни того, ни другого, а его черные глаза были задумчивы, бдительны и насторожены.

– Надолго еще у тебя контракт на участие в этом шоу?

Кругами, неторопливо он водил пальцем по ее руке.

Она сглотнула. Не переставай прикасаться ко мне, молила она.

– Кончается третьего числа.

– На следующей неделе.

Она кивнула.

– Потом я ухожу в отпуск. После рождения ребенка начну присматривать другие варианты.

– Ева, – он сделал паузу, – ты довольна тем, чем занимаешься?

– Ты имеешь в виду мои телепрограммы?

– Это часть того. Я говорю о жизни здесь в целом. Какие у тебя мысли на будущее? Что ты думаешь о будущем, сага mia?

Он не называл ее так уже очень давно, и ей захотелось зарыдать от страшного желания. Желания того, что у нее могло быть. Но того, чего не было.

– Это похоже на то, когда садишься на карусель и не можешь потом слезть с нее, – призналась она, и в тот момент ее не трогало, что эти слова демонстрируют ее уязвимость.

Она и правда чувствовала себя уязвимой, ведь беременные женщины имеют на это право, разве нет? Ей до смерти надоело быть отважной, сильной, справляющейся со всем. Она хотела, чтобы Лука был ей опорой, если не в тонком мире эмоций и чувств, то хотя бы материально. Да и не много ей нужно.

– Будущее? Об этом я еще не думала. Но теперь…

Ее голос стих.

– Теперь?

– Понимаю, что должна подумать об этом. Но пока я больше ничего не знаю. О, Лука!

К ее ужасу, у нее из глаз полились слезы. Она прикусила губу и попыталась остановить их, но не смогла. Его лицо исказилось от боли. Он прижал ее к груди и начал водить рукой по ее мягким волосам, пытаясь как—то успокоить.

– Тес, не плачь, Ева. Не надо плакать, сага mia. Нет причины для слез. Все будет хорошо. Я тебе обещаю.

Она уткнулась мокрой от слез щекой в его воротник и почувствовала себя в безопасности. В его сильных мужских объятиях никто и ничто не сможет причинить ей боль. Во всяком случае, никакие внешние силы не смогут, но боялась она лишь одного – боли в сердце.

Она отстранилась от него, вытирая щеки рукой.

– Извини, – по—детски шмыгая носом, сказала она.

– Не надо извинений.

Он кончиком пальца смахнул последнюю слезинку с ее щеки. Как бы удивилась она, если бы узнала, что ему нравилось наблюдать ее слабость. Ее слабость означала, что теперь на первый план выйдет его сила, а это ему было важнее всего.

– А что произойдет, если ты скажешь им, что не хочешь возвращаться на работу? По крайней мере, в обозримом будущем?

– Вероятно, это будет концом моей карьеры. У зрителей очень короткая память.

– Да, твоя карьера. Твоя проклятая карьера, – тихо сказал он. – А когда родится ребенок? Кто будет ухаживать за твоим сыном или дочерью, если каждый день машина будет уносить тебя в студию?

Она взглянула на него. Он был так близко, так близко для поцелуя, но она не осмеливалась.

– Я уже ничего не знаю, – прошептала она. – Даже не знаю, насколько мне нужна моя карьера. – Ее глаза вызывающе сверкнули. – Полагаю, это для тебя шокирующее признание?

Это было лучшее, что он слышал от нее за последнее время, но он был слишком умен, чтобы признаться в этом.

– Почему же! С какой стати?

Она пожала плечами, размышляя о том, что женщина, которая так его привлекала, была умной, целеустремленной карьеристкой.

– Славная у меня работа, но все же слишком меня ограничивает.

– Ни одна работа не должна ограничивать человека. Но ты не ответила на мой вопрос, – настойчиво продолжал он. – Что будет, когда родится ребенок?

– У меня нет выбора. Я должна работать.

– Вот здесь ты ошибаешься, Ева. У тебя есть выбор. Ты можешь переехать в Италию. Если станешь моей женой.

Наступила долгая мертвая тишина.

– Постой, – сказала она после паузы. – Ты действительно так думаешь?

– Я никогда не говорю того, чего не думаю. И поверь мне, что дважды я такие вещи не предлагаю.

Она откинулась на подушки.

– Я просто пытаюсь понять, это правда?

– Правда ли это? – Он провел пальцем вдоль линии ее подбородка. – Я хочу, чтобы ребенок родился в Италии. И я хочу смотреть, как он растет.

По крайней мере, он не врал. Не говорил, что любит ее, что жить без нее не может.

– Полагаешь, этих причин достаточно, чтобы жениться? – спросила она чужим дрожащим голосом.

– Не могу придумать лучших, – просто ответил он. – Какая альтернатива? Чтобы ты растила ребенка здесь и одна? – Он нахмурился. – Или, может быть, не одна. Думай обо мне что хочешь, Ева, но мысль о том, что посторонний мужчина будет воспитывать моего ребенка, вызывает у меня раздражение. Лучше сказать дикую ярость.

Она кивнула. О да, она это видела. Его обуревали чувство собственности и эгоизм, но, по крайней мере, у него хватило мужества признаться в этом. Он не знает, что сложившаяся ситуация никогда не изменится. У нее больше никогда не будет мужчин после него. Кто может сравниться с Лукой Карделли?

Мысль о том, что он не сможет терпеть другого мужчину, наводила на противоположную – сможет ли она терпеть другую женщину? Представить себе, что Лука женится и ей придется присылать ребенка к ним на выходные, каникулы и, еще хуже того, на каждое второе Рождество. Другая женщина станет мачехой ее ребенку. Оказывается, чувство собственности присуще не одному Луке.

Но стоит ли ей терять время и увеличивать пропасть между ними, чтобы в один прекрасный момент вопрос, женится ли он на другой, стал просто вопросом времени?

Она не могла не задуматься о том, что он ей предлагает. Как ни крути, это больше, чем просто замужество. Это новая жизнь в совершенно новой стране.

– Рассматривай это как приключение! – Он словно прочитал ее мысли. – Красивая страна, красивый город. – Его глаза засияли, а голос стал мягким, как бархат. – Я легко смогу влюбить тебя в мой город, Ева.

Она не сомневалась. Он смог влюбить ее в себя, даже не пошевелив пальцем. Но Лука был горячим мужчиной, и существовала еще одна сторона замужества, которую так и не обсудили. Сторона, которая могла все перевернуть с ног на голову, и их жизни тоже.

– Когда ты говоришь, замужество…

Он увидел, как она прикусила губу.

– Опасаешься, что я начну предъявлять свои "права"? – мягко, но с издевкой спросил он.

– Ну, а ты начнешь?

Ответ был тоже не без издевки, и кто знает, как он мог на это отреагировать.

Но он счел, что лишь суровая необходимость вызвала ее вопрос, который повис в воздухе как косвенное обвинение.

У него в висках застучало.

– Я ничего не буду от тебя требовать, Ева, – вкрадчиво ответил он. – Если ты беспокоишься об этом.

Могло ли все быть еще более запутанным, чем сейчас, задала она себе вопрос. Все произошедшее никак их не сблизило. Лука не проявлял никаких признаков того, что хочет быть с ней вместе, быть физически, с того самого момента, когда она объявила ему, что беременна. Сначала она списывала это на его раздражение, но теперь, когда он успокоился, он по—прежнему не намекал на это. Что могло означать только одно – он больше не находил ее сексуально привлекательной. Нет, были и моменты, когда она ловила на себе его горячий и голодный взгляд, и это вселяло в нее слабую надежду. Увы, она знала, что у мужчин все по—другому. Порою они на автомате реагируют на женщин. Хотя, принимая во внимание ее нынешнее состояние – с опухшими лодыжками, с разросшимся животом, – может, ей это просто показалось?

А теперь он еще заявляет, что не будет от нее ничего требовать. Это значит, что он ждет от нее первого шага? Получается, что она – неуклюжая, непривлекательная и пузатая – должна делать попытки к примирению, которые он еще может отвергнуть! А может, он не станет ничего требовать, поскольку просто больше не хочет ее и не захочет никогда?

• Предыдущая
• 23/33
• Следующая