Мама Стифлера - Раевская Лидия Вячеславовна - Страница 76
- Предыдущая
- 76/107
- Следующая
— Пожалуйста, проходите…
Бубен заулыбался, пожал мне руку, и, чеканя по-солдатски шаг, вошёл в мою квартиру.
Из прихожей он прошествовал на кухню, где ему было предложено полакомиться чаем. Бубен оглянулся по сторонам, и спросил:
— А мяса нету?
Тут мне показалось, что я уже никогда не увижу Великого Гамми, ибо третий глаз мой сжался с космической силой. "Мяса!!!!" — это было сказано именно так. "МЯСССССАААААА!"
Мясом бубен, судя по габаритам, вполне мог счесть и меня. Поэтому я отрапортовала:
— Есть. Мясо есть. Щас дам. Мясо. Будете его есть. Да.
Пока бубен ел мясо, я пила очаковский джин-тоник, и мне было страшно. Потому что я поняла, что дядя Витя сегодня не придёт, и Лена попросится на ночлег… И ноги холодели от этой мысли. И клитор дрожал где-то в глубине моего организма, и было страшно.
Лена съела мясо, сыто рыгнула, и сказала:
— Ты уже знаешь, что ты — эльф. Тебе Виктор говорил? О, Виктор… Он гений. Ты понимаешь?? ГЕНИЙ!!! И я посвятила ему стихи. Вот.
С этими словами откуда-то из-под юбки а-ля "палатка двухместная, типовая", была извлечена засаленная, свёрнутая в трубку тетрадь в клеёнчатой обложке *тут меня посетили мысли, ОТКУДА могла быть извлечена сия рукопись, и мне совсем поплохело*, торжественно открыта, и загремел голос:
— Я катилась за тобой жёлтым цыплёнком, ты летел за мной полной луной… И когда я вижу лист осенний, я чувствую себя так, словно я всю ночь трахалась С НИМ!
Блядь! Ну, только вот этого мне не хватало! Остаться на ночь наедине с сумасшедшей бабой, которая считает меня эльфом, Витю — гением, а себя — поэтессой!!!!
Ну вот вечно я такая… Не украсть, бля, не покараулить… Что жила — то даром…
Мысленно перекрестилась, и сказала: "Отче наш, иже еси на небеси, да святится Имя Твое, да придет Царствие Твое… Да помоги ж ты мне, Господи, не умереть этой ночью от разрыва сердца или, прости, Господи, отверстия анального… прими мою душу невинную, если погибну сегодня я смертью лютой, безвременной. Аминь."
И тут Лена посмотрела на часы, и сказала:
— Витя явно сегодня не приедет. Куда мне лечь?
Я обречённо сказала:
— Пойдём, постелю…
И отвела её в детскую. Хорошо, сын тогда был у бабушки… Лена сняла свою юбку-палатку, под которой был какой-то белый саван, обнажила волосатые ноги в мужских носках, совершила какой-то странный намаз со своими фенечками, рухнула на кровать, и по-босяцки захрапела.
Всю ночь я не могла уснуть. Я прислушивалась к храпу, и к тишине за дверью, в надежде, что вот-вот приедет дядя Витя, и заберёт от меня свою нимфу.
Но Витя так в ту ночь и не пришёл.
Наутро бубен сурово сказал:
— Спасибо, сестра, за хлеб-соль, и крышу над головой. Теперь мы с тобой подруги. Навсегда.
И ушёл.
Я трижды перекрестилась, и наконец, уснула.
Мне снился Витя в саване, Великий Гамми с бубном, Лена, вопящая "ВЫСОСИ ПОМОИ!!!" и маленький глаз, висящий на китовом усе…
Дядю Витю я вижу ежедневно, слышу ежечасно, отношусь к нему как к неизбежному и вечному, а от Лены шифруюсь до сих пор.
Но Великого Гамми я так никогда и не увидела. Возможно, я вовсе и не эльф…
Про кофточку, сиськи, и Шырвинта
15-05-2008 14:42
Май. Тепло. Пириадически тепло, и пириадически холодно. Хуй знает, чо напялить на себя завтра. Эта несогласованность с природой очень нервирует, и расстраивает.
На той неделе было тепло. Жарко даже было в Москве. Поэтому я возрадовалась, друзья. Возрадовалась, и обокрала своего мужука на энную сумму бабла, штобы прикупить себе проститутский наряд. Для выёбывания на предстоящей презентацыи книшки Шырвинта. То, что этот наряд проститутским был, выяснилось только после того, как я его уже прикупила, обокрала мужука ещё разок, докупила к наряду всяческие девайсы, и посмотрела на себя в зеркало.
После чего на меня печально посмотрел мой мужыг, и грусно сказал: "А знаеш что, Лида? Ты очень напоминаеш мне времена моей йуности, и мою первую половую любофь — Любку Затычку. Она это… В общем, падшей девушкой была. Вот если тибе пакет на голову надеть — вылитая Затычка будеш. Но ты не плачь, я тибя всё равно люблю. А в этой леопардовой эпидерсии, на которую ты проебала половину моей зарплаты, я тибя завтра выебу. Иле послезавтра. В общем, не всё так плохо, Лида. Не отчаивайся, главное"
После этого монолога я разрыдалась, и пошла выносить ведро помойное. Поскольку я жыву как буржуй, в шешнаццатиэтажном домике с мусоропроводом — далеко на помойку ходить нинада. Только за дверь выйти. Вот взяла я ведро с объедками и прочими яствами, и пошла их выбрасывать. Напомню: гламурное леопардовое барахло с кружафчиками и разрезами в самых непредсказуемых местах всё ещё на мне. И со-о-опли. И сопли, конечно же висят. Сопливые такие. От расстройства. И ведрище это стопиццотлитровое по коленкам меня долбит. Обречённо иду так, как бурлак по Волге. Выхожу за дверь, а там какие-то готичные существа стоят. Все в чорном, ебальники чорные — чисто негры. Потом сопли с лица смахнула — вроде нет. Готы как готы. Только с карандашом для глаз переборщили. Стоят они, и чота вынюхивают возле моей помойки. Я им так культурно говорю:
— Пошли нахуй отсюда, извращенцы в рясах. Повадились тут ссать ходить всем, блять, кладбищем своим. Жыльцам насрать уже негде стало — всё и без нас засрали, суки крашеные.
И ведром своим на них замахнулась. Мол, кыш-кыш.
А готы никуда не уходят. Стоят, смотрят на меня, и лыбяцца паскудно.
"Чо? — говорю, — Хуёво понимаете? Брысь отсюда, коты помойные! Дайте мне в тишине и покое опорожнить свой сосуд с говном"
А готы всё зырят. И, главное, непонятно же: кто они там, под рясами своими? Бабы или мужики? Как к ним обращацца-то? И тут один из этих мерлин менсонов ко мне шаг делает, и говорит:
— Девушка, а у вас это… Грудь вылезла.
А надо сказать, что я после своего дваццать девятого дня рождения сильно стала терять в остроте слуха и зрения. Вот какого хуя, извините, мне послышалось не "вылезла", а "выросла"? Не знаю. Но я ведро на пол с грохотом уронила, надулась как жаба, и отвечаю гордо этому недоразумению:
— Да, я такая. Сисястая бабища.
Пушкен сразу вспомнился некстате.
И царица хохотать,
И плечами пожимать,
И подмигивать глазами,
И прищелкивать перстами,
И вертеться подбочась,
Гордо в зеркальце глядясь (с)
Стою себе дальше, надувшысь от гордости, и попинывая своё ведро ногой. Нога у меня так и напрашывалась на комплимент.
А существо это чорное хихикнуло вдруг, и ко мне прижалось:
— Тёть, вы бы сисечку убрали бы, вдруг кто увидит?
Тут до меня запоздало дошло, что я чота не так поняла. Ну не может быть так, что пять секунд назад тебя уверили, что у тебя "ГРУДЬ выросла", а теперь её "СИСЕЧКОЙ" вдруг называют. Что в принцыпе больше соответствует действительности.
Я глаза вниз опускаю, и понимаю, что мне и с сисечкой-то польстили. И хихикали зомби не напрасно. Я бы вообще уссалась, если б на их месте была.
Моя леопардовая тряпочка, которая и так держалась на одной ниточке, которую надо было за шею цеплять, съехала набок, и повисла на одной сиське. Вернее, не повисла, а зацепилась за царапину. А вторая сиська хитро смотрит на мэнов ин блэков, и меня позорит.
Тут, я конечно, чота заорала как кликуша, ведром помойным груди свои пышные прикрыла, и домой обратно ускакала. Там мои страдания усилились настолько, что мужыг мой не выдержал, и сказал:
— Фсё. Переодевайся во что-нить более приличное, и пошли в магазин. Будем тебе новую кофточку покупать. Погода испортилась, и леопард твой под нынешние погодные условия не катит совсем. Если начистоту — он вообще у тебя никуда негодный. Разве что соседей у помойки напугать, или дома в туалет в нём бегать. Ночью. Штоп никто не видел.
А я никуда идти не хочу. Я реву самозабвенно. Мужики — они ж такие, они ж думают, что всё дело в кофточке… Дурачьё.
- Предыдущая
- 76/107
- Следующая