Мама Стифлера - Раевская Лидия Вячеславовна - Страница 52

• Предыдущая
• 52/107
• Следующая

27-11-2007 21:35

Когда я стану старой бабкой (а это случится очень скоро), и покроюсь пигментными пятнами, чешуёй, коростой, бля, разной, перхотью и хуйевознаит чем ещё — я буду сидеть в ссаном кресле под торшером, вязать носки по восемь метров, через каждый метр — пятку, и думать о хуях…

А что мне ещё делать своим атрофированным мозгом, которого к старости станет ещё меньше чем щас?

И вот какая тварь придумала дешёвую отмазку, что, мол, "не в размере хуя кроецца тайна мироздания"?! Тварь. И я обосную — почему. И сделаю это сейчас. Не дожидаясь маразма, коросты и восьмиметровых носков. Пока память ещё свежа.

Поехали.

***

— Ты необычайно ахуительна в этих дедовских кальсонах! — ржала Маринка, тыкая в меня пальцем, — ну-ка, повернись… О, да мой дед, по ходу, ещё тот бздила был! Сзади говно какое-то!

— А ты, бля, конечно, лучше! — я подтянула сползающие кальсоны Маринкиного деда, и оттянула резинку Маринкиной юбки фасона "Моя первая учительница Матильда Вячеславовна, 1924 год"

— Зато без говна. — Отрезала Маринка.

— Говно не моё. — Я быстро внесла ясность.

— Один хуй — мы уродины…

Маринка подвела верный итог, и мы с ней ненадолго опечалились.

Было нам с ней тем летом по 20 годов. Маринка была всё ещё замужем, а я уже оттуда год как вылетела. И мы с ней горевали. Каждая о своём. Настроение требовало немедленно его улучшить, а жопы просили приключений… Не помню, кому из нас пришла тогда в голову беспесды светлая мысль поехать вдвоём к Маринке на дачу, но факт остаётся фактом. Мы с ней сели в пригородную электричку "Масква-Шатура", и, проезжая славный город Гжель, внезапно обнаружили, что изрядно нажрали рыла. Ехать до Маринкиной дачи нужно было два часа, жара на улице стояла под 40 градусов на солнце, а пива мы с ней в дорогу взяли по-босяцки дохуя.

На своей станции мы выпали из вагона на перрон, уронили сумку, в которой лежали наши с Маринкой шмотки, и ещё пять бутылок "Золотой Бочки", и только на даче сообразили, что переодеться нам не во что. Всё барахло наше было мокрым от пива, и воняло дрожжами.

Шляцца по старой даче на десятисантиметровых шпильках и в коротких йубках — это нихуя ниразу не комильфо. Поэтому мы стали рыться в бабушкином шкафу в поисках какой-нить ветоши, в которой можно лазить по кустам крыжовника, и валяцца на грядках с редиской.

Мне достались какие-то кальсоны с дырищей на песде, и майка с оттянутыми сиськами, с надписью "Олимпиада — 80", а Маринке — коричневая юбка в складку, длиной до икр, и безрукавка из крысиных писек. Один хуй, кроме нас на этой даче никого нет, и забор был высокий и крепкий. Единственное, что осталось крепкого на этой, бля, фазенде.

Мы ржали друг над другом минут десять, а потом привыкли, и тупо жрали немытую редиску, сливаясь с природой, и запивая её купленным на станции "Арсенальным".

В тот момент, когда я, поскользнувшись на семействе слизняков, упала ебальником в яму для помоев, а Маринка села ссать под старую засохшую вишню, в калитку кто-то постучал.

— Входите, не заперто! — на автомате крикнула вездессущая подруга, и через секунду заорала: — Нахуй!!! Не входить!!!!!

Но было поздно.

Дверь калитки распахнулась, и в неё вошли два джентльмена. В костюмах и при галстуках.

Я извлекла своё ебло из помойной ямы, и вежливо поздоровалась. По-немецки.

— Гутен таг!

Джентльмены с улыбкой повернулись на голос, и по-моему, обосрались.

Я тоже выдавила с ложечку. Ибо узнала в джентльменах братьев Лавровых — Сергея и Мишу. В последний раз мы с ними виделись года 4 назад, нам с Маринкой тогда было шестнадцать, а Лавровым — двадцать два и двадцать, соответственно. Мы с братьями лихо пили самогон под той самой засохшей вишней, которая тогда ещё была свежа и плодородна, а потом страстно целовались. Я с Мишей, Маринка с Серёжей. После чего мы ещё пару месяцев ходили за ручку, на брудершафт смущённо поносили, обожравшись ворованных яблок, которые пидор-хозяин обрызгал купоросом, чтоб их не жрал какой-то долгоносик и такие мудвины как мы, и признавались друг другу в любви. Я, правда, не признавалась. Младший Лавров был редкостно гуняв. Унылый, ушастый, долговязый и с козлиной бородулькой. А Маринка влюбилась в старшего Лаврова на всю катушку. Даже сына своего потом назвала в честь него — Сергеем.

Но от тех гопников в кэпках не осталось и следа. Братья возмужали, сверкали ботинками, благоухали "Армани" и я, скосив глаза, приметила на дороге у Маринкиного дома припаркованную иномарку. (В машинах не разбираюсь, не ебите мне моск).

Маринка сидела под вишней, и было непонятно: то ли она всё ещё ссыт, то ли делает вид, что просто сидит на корточках, и любуецца раздавленными мною слизняками, то ли она уже срать начала.

Непонятно…

Повисла благостная пауза.

— Привет, девчонки! — прокаркал старший Лавров.

— Приве-е-е-ет… — проблеяли мы. А я быстро вытерла еблет олимпийской майкой.

— А нам, вот, сказали, вас в городе видели… — извиняющимся тоном тихо молвил младший, и посмотрел на меня.

— Что? Никогда не видел, как бабы маски из клубники делают? — рявкнула я.

— А это клубника? — засомневался Михаил

— А что, по-твоему? — я шла в атаку, вытирая майкой с рожи луковую шелуху, и какие-то сопли.

— Мы очень рады вас видеть! — крикнула из-под вишни Марина, и встала в полный рост, явив миру свою чудо-йубку и бабушкины галоши.

На братьев было страшно смотреть. Мне лично стало их жалко. И я крикнула, не рискуя к ним приближацца:

— Не ссыте, мужики. Это мы по-дачному просто вырядились… Чтоб, типа, не пачкацца… Мы это… Картошку сажаем.

Ога. В августе-то. Самое оно — картошку сажать… Но Маринка меня поддержала:

— Ща, подождите, мы переоденемся!

Мы метнулись в дом. По дороге я ещё наступила в какое-то говно типа кильки в томате, но это уже роли не играло.

За десять минут мы с Маринкой оделись, причесались, и даже худо-бедно накрасились. На нимф мы всё равно не смахивали, но по сравнению с тем что было….

В общем, хули тут сиськи мять — поехали мы с братьями к ним на дачу. Под благовидным предлогом "выпить за встречу".

Сижу. С младшим Лавровым. Пью винище. Которое мягко ложицца на пиво, и потихоньку лишает меня способности двигацца и говорить.(Не зря говорят: вино на пиво — диво, а пиво на вино — говно). Но, что характерно, вижу-слышу-соображаю хорошо.

Со второго этажа доносились "немецкие аплодисменты" (для лузеров — это когда животом по жопе шлёпают), Миша загадочно улыбался, а я начала терять остроту зрения.

— Мдя… — сказал младший Лавров.

Нахуя он это сказал? Непонятно….

— Му-у-у… ответила я, а Лавров оживился:

— Тоже хочешь что ли? Ну а чо молчала-то?!

— Бля-я-я… выдавила я, а Михаил посчитал это за моё согласие с его версией, и накинулся на мою тушку как стервятник на дохлую кошку.

Я тупо свалилась на пол, понимая, что из всех органов чувств у меня щас на полную катушку работают только уши. Я слышала как он пыхтел, шуршал, стонал, но не ебал!!! Нет! Он просто стонал и шуршал. И вдруг буднично сообщил:

— Спасибо, я кончил. А ты?

Тут ко мне сразу вернулись все остальные чувства. И я заорала:

— Куда ты кончил?!

— Сюда. — Покраснел Лавров-младший, и сунул мне под нос НАПАЛЬЧНИК!!!!!

Я протрезвела. Мне стало страшно. У меня в голове не укладывалось: а нахуя вот надо было дрочить в напальчник??!!! Вы видели ваще, что это такое? Это такой ма-а-аленький гандон, который надевают на палец, когда порежуцца. Резиновый и плотный. У моего деда такие штуки в огромном количестве по всему дому валялись. Он потому что вечно сослепу пальцы себе то ножом, то ножницами резал… а Лаврову он нахуя?!

Тут до меня стал доходить смысл второй части вопроса. "А ты?" А что я?! А я как должна была кончить, интересно?!

Тут меня охватила страшная догадка.

Чтоб проверить её, я схватила извращенца Лаврова одной рукой за волосы, чтоб не сопротивлялся, а другую запустила ему между ног…

• Предыдущая
• 52/107
• Следующая