Мама Стифлера - Раевская Лидия Вячеславовна - Страница 14
- Предыдущая
- 14/107
- Следующая
От этого меня ещё раз стошнило, я протрезвела, снова завыла сиреной, и была спасена Квакиной мамой, которая меня очень любила, а сыну своему надавала по шее, и даже не поехала его провожать, глотая валидол, и успокаивая меня и мою разъярённую маму по телефону.
В пятнадцать лет я поехала навестить в больнице подругу, вместе с её парнем.
В больнице был тихий час, и его нужно было переждать.
Бойфренд подруги имел хорошо подвешенный язык, быстро сунул охранникам в вагончик бутылку водки, и попросился к ним на постой. Вместе со мной.
Охранники ушли на обед, а нас закрыли в вагончике, посоветовав сидеть тихо.
Через пятнадцать минут после их ухода, подружкин жених показал мне свой член, и спросил, что я по этому поводу думаю.
Я честно ответила, что это мой второй член в жизни, но первый, кажется, был больше.
Жених оскорбился, сказал, что у него очень большой член, и сунул мне его в руку. Чтобы я в этом сама убедилась.
Я пощупала рукой скользкую сардельку. Подумала. И заорала, наплевав на приказ охранников.
Жених испугался, спрятал член, нахохлился, и сел в углу. Пришла охрана, дала жениху по горбу, выгнала его из вагончика, а меня научила курить гашиш.
Честь я спасла. И это было главное.
В шестнадцать лет я встретила Ивана. Он был старше меня на три года, учился в институте на отлично, чем меня и прельстил до невозможности, и не посягал на мою честь, ибо был девственен.
Но во мне уже проснулось сексуальное любопытство.
Я заставляла Ваньку читать украденную мной у мамы подшивку «СПИД-Инфо», и сыпала вопросами: «Вань, а почему по утрам член стоит? И зачем?», «Ваньк, а как ты думаешь, ОН в меня поместится, в теории?» и «Вань, а давай ты мне сиську потрогаешь?»
Ваня краснел, и трогал.
А я тащилась, и требовала настоящего секса.
Но Иван не хотел секса. Наверное, у меня были маленькие сиськи. Не знаю. Но не хотел, зануда такая. Ни в какую.
На Восьмое Марта я пришла к нему домой, получила заколку в подарок, и сурово сказала:
— Всё. Сегодня будет секс.
Ваня начал озираться по сторонам, но я уже деловито сняла с себя трусы, раскрылатилась на диване, в точности как на картинке из СПИД-Инфо, и приказала неожиданным басом:
— Бери!
Ванька всхлипнул, и взял.
Прям с первого раза. И туда, куда надо. И марафонски продержался пятнадцать минут.
После чего заплакал, и убежал в ванну.
Я ещё немножко полежала, подёргивая носом, как заяц, и прислушиваясь к своим ощущениям. Через пять минут я удовлетворённо констатировала факт, что теперь я — уже женщина, и гордо порысила домой.
…Естественно, замуж меня взял на редкость неприличный мужик, чему я даже не удивилась, ибо понимала, что честь я не сберегла, и всё такое.
Естественно, после развода у меня косяком пошли одни неприличные мужики.
Естественно, Ванька учился в своём Нефтегазовом, и я о нем не вспоминала…
Всё естественно.
Да вот только год тому назад он разыскал меня на каком-то сайте.
Живёт в Америке. Работает по специальности, с нефтью. Сколько зарабатывает — я вам не скажу, чтоб самой лишний раз не расстраиваться, женат, естественно, дочку растит, и пишет, что я — дура невъебенная. Потому как на месте его жены должна была быть я.
И благодарит.
За то, что научила любить.
И жена его мне привет передаёт.
Большой американский привет из Нью-Йорка.
Из МОЕГО Нью-Йорка.
Хаваю приветы, и улыбаюсь. Потому что больше ничего не остаётся.
Честь я не сберегла…
Дед Мороз
28-09-2007 02:40
А у меня дома живёт Дед Мороз…
Он живёт на телевизоре, и ему там нравится.
Он умеет играть на гитаре, петь, и топать ножкой…
Иногда у него садятся батарейки, и он молчит.
А я вставляю новые…
И Дед Мороз снова поёт, притоптывая в такт ватным валенком…
* * *
— Алло, привет! Ты чё такая гундосая?
— Привет. Болею я. Чего хотел?
— Дай посмотреть чё-нить стрёмное, а? Какую-нибудь кровавую резню бензопилой, чтоб кишки во все стороны, и мёртвые ниггеры повсюду.
— Заходи. Щас рожу мою увидишь — у тебя на раз отшибёт всё желание стрёмные фильмы смотреть.
— Всё так сугубо?
— Нет. Всё ещё хуже. Пойдёшь ко мне — захвати священника. Я перед смертью исповедоваться хочу.
— Мне исповедуешься. Всё, иду уже.
— Э… Захвати мне по дороге сока яблочного, и яду крысиного. И того, и другого — по литру.
— По три. Для верности. Всё, отбой.
Я болею раз в год. Точно под Новый Год. Всё начинается с бронхита, который переходит в пневмонию, и я лежу две недели овощем, и мечтаю умереть.
Я лежу, и представляю, как я умру…
Вот, я лежу в кровати, уже неделю… Моя кожа на лице стала прозрачной, глаза такие голубые-голубые вдруг… Волосы такие длинные, на полу волнами лежат… Вокруг меня собралась куча родственников и всяких приживалок, и все шепчутся: «Ой, бедненькая… Такая молоденькая ещё… Такая красивая… И умирает… А помочь мы ничем не можем…»
А у изголовья моего склонился седовласый доктор Борменталь. Он тремя пальцами держит моё хрупкое запястье, считает мой пульс, и тревожно хмурит седые брови. А я так тихо ему шепчу: «Идите домой, доктор… Я знаю, я скоро умру… Идите, отдохните. Вы сделали всё, что могли…» — и благодарно прикрываю веки.
Доктор выходит из комнаты, не оглядываясь, а его место занимает Юлька. Она вытирает свои сопли моими длинными волосами, и рыдает в голос. Потому что я, такая молодая — и вдруг умираю…
И однажды вдруг я приподнимусь на локте, и лицо моё будет покрыто нежным румянцем, и я пылко воскликну: «Прощайте, мои любимые! Я ухожу от вас в лучший из миров! Не плачьте обо мне. Лучше продайте мою квартиру, и пробухайте все бабки! Потому что я вас очень люблю!»
И откинусь на высокие подушки бездыханной.
И сразу все начнут рыдать, и платками зеркала занавешивать, и на стол поставят мою фотографию, на которой я улыбаюсь в объектив… Нет. Это дурацкая фотка. Лучше ту, где я в голубой кофточке смотрю вдаль… Да. Точно. Я там хорошо вышла.
И закопают меня под заунывные звуки оркестра, и пьяный музыкант будет невпопад бить в медные тарелки…
Но я не умираю.
Я мучаюсь две недели, а потом выздоравливаю.
И наступает Новый Год.
Болею вторую неделю.
Изредка мне звонят подруги, и интересуются степенью моего трупного окоченения. Потом спрашивают, не принести ли мне аспирина, получают отрицательный ответ, и уезжают в гости к бойфрендам.
А я болею дальше…
И пока мне не позвонил никто.
Кроме соседа Генри.
Понятия не имею, как его зовут. Генри и Генри. Как-то, правда, спросила, а с чего вообще вдруг Генри?
Отвечает:
— А… Забей. У меня фамилия — Раевский. Мой прапрадед — генерал Раевский, может, слышала? Так что погоняло у меня вначале было Генерал. Потом уже до Генри сократилось…
Логично. Значит, Генри…
И вот никто больше не позвонил… Суки.
Открываю дверь.
На пороге стоит сугроб.
— Привет! — говорит сугроб, и дышит на меня холодом.
— Привет, — говорю, — ты сок принёс?
— Принёс, — отвечает сугроб. И добавляет: — А яду нет. Кончился яд. — И, без перехода: — Ой, какая ты убогая…
— Спасибо, — поджимаю губы, и копаюсь в сугробе в поисках сока.
Сугроб подпрыгивает, фыркает, и становится похож на человека, который принёс сок, и плюшевого Деда Мороза.
— Дай! Дай! — тяну руки, и отнимаю Деда Мороза!
— Пошли чай пить, — пинает меня сзади человек-сугроб, и мы идём пить чай…
Дед Мороз стоит на столе, поёт, и топает ножкой…
На улице — холодно.
И дома холодно.
Только под одеялом тепло. И даже жарко.
Я в первый раз за всю последнюю неделю засыпаю спокойно. Я не кашляю, у меня нет температуры, и я прижимаю к себе Деда Мороза.
— А меня, кстати, Димой зовут… — слышу сбоку голос, и чувствую в нём улыбку.
- Предыдущая
- 14/107
- Следующая
