Тринадцатая ночь - Гордон Алан - Страница 52

• Предыдущая
• 52/57
• Следующая

— Ведь починить — это только подлатать, — процитировала Оливия. — Целомудрие можно только подлатать грехом, а грех — целомудрием[29].

Я поклонился ей.

— Я потрясен и польщен, графиня, что вы запомнили мои слова.

— Вы были огромным утешением для меня после смерти брата, — сказала она. — Я ничего не забыла. Итак, Фесте, расскажите же нам, зачем вы вернулись?

— Разве вы не посылали за мной, сударыня?

— Нет.

— А как насчет остальных? — спросил я.

Раздался гул отрицаний.

— Однако чей-то посланец прибыл за мной. Господа и дамы, чтобы дать вам достойный отчет, мне придется приобщить вас к некоторым секретам моего ремесла. Вам предстоит услышать своеобразную исповедь или даже проповедь, если не возражаете. Ибо хотя пословица гласит, что король и шут являются лишь жизненными статусами, для которых мы рождены судьбой, на шутов она практически не распространяется. Я овладел ремеслом, почерпнув знания в гильдии, основанной для поддержания высоких правил низкой жизни. Если вы изучаете семь свободных искусств, мы изучаем семь шутовских, и каковы же они, синьор Бобо?

— Жонглирование, акробатика, языкознание, музыка, фокусы, остроумие и поэтические импровизации.

— Браво, синьор. Совсем недавно, пребывая в Доме гильдии, я вдруг получил послание. Орсино умер, случайно упав со скалы. Теперь, когда я вернулся к моему истинному обличию, позвольте мне, государь, еще раз высказать вам мои искренние соболезнования. Много лет назад я знал и любил вашего отца.

— Спасибо, Фесте. Я счастлив, что наконец познакомился с вами.

— Государь, я предупреждал вас, что сегодня могу принести вам и печальные известия. И нет на свете изящных изречений, мастерства или уловок, которые могли бы приукрасить их. Но к парадоксам моей профессии относится то, что когда я скрываюсь под этой маской и шутовским костюмом, то превращаюсь в живую маску, и она дает мне право свободно делать то, чего никто больше не может: говорить правду.

— Какую печальную правду вы хотите открыть мне, любезный шут?

— Знайте же, что вашего отца убили.

Мальчик побледнел, а из зала донеслись горестные и испуганные возгласы.

— Как же так? — прошептал Марк. — Ведь он упал со скалы.

— Он умер до того, как упал, государь. Я взял на себя смелость осмотреть его тело с согласия вашей матушки. Его затылок был проломлен тупым предметом. Однако он упал на камни лицом вниз. Его убили, Марк.

— Это правда, государь, — сказала Виола, положив руку на плечо сына.

Он отбросил ее, подавляя подступающие слезы.

— Капитан, вы осматривали тело. Вы согласны с моим заключением?

— Если его затылок проломлен, — задумчиво сказал Перун, — то да. Я согласен.

— Но кто это сделал? — крикнул сэр Эндрю. — И какой смысл был в том… — Он вдруг испуганно остановился. — Мальволио? — прошептал он.

— Именно так я и подумал, — признал я. — Когда-то давно он поклялся отомстить нам, и вот настал его час выполнить клятву. Поэтому я и прибыл сюда. По решению моих собратьев в гильдии я отправился сюда под видом торговца в сопровождении моего брата шута. Таким образом, я мог бы спокойно расследовать преступление, а он отвлекал бы на себя внимание незримого врага. Но наш план оказался неудачным. Пока я обследовал скалу, с которой упал Орсино, на мою жизнь было совершено покушение. Стреляли из арбалета.

В зале произошел очередной приглушенный обмен мнениями, а Перун решительно взглянул на меня.

— Почему же вы не доложили мне, шут? — спросил он.

— Потому что вы были под подозрением, — ответил я.

Он спокойно поразмыслил над моими словами.

— Да, я понимаю вашу точку зрения, — признал капитан. — И вы пока остались при своем мнении относительно меня?

— Да. Так же, как, впрочем, и относительно вас, — сказал я, поворачиваясь к епископу. — А также вас.

Теперь взгляд мой устремился на Исаака.

— Возмутительно, — прошипел епископ.

Исаак усмехнулся.

— Я не обижаюсь, — сказал он. — В чем только меня не подозревали! Удалось ли вам разглядеть вашего противника?

— Нет, но я слышал его. Это был голос Мальволио. А Бобо, приглядывавший за мной, заметил человека в монашеской рясе с лицом, скрытым под капюшоном, но с узнаваемой бородкой Мальволио.

— Значит, Мальволио ударил его, — заключил Перун.

— В этом-то меня и пытались убедить, — заметил я. — Но на следующий вечер за партией в шахматы Бобо подсказал мне, что в данном случае есть определенные странности. Невероятно, чтобы спустя пятнадцать лет Мальволио щеголял все с той же черной бородкой клинышком. Бобо предположил, что покушение устроили лишь для того, чтобы мы увидели Мальволио и, оставшись в живых, рассказали о нем, убедив всех в его появлении.

— Неужели вы думаете, что это был не он? — удивилась Виола. — Вы же слышали его голос.

— Сударыня, я могу в точности воспроизвести голос любого из присутствующих в этом зале. А изобразить голос Мальволио смог бы практически каждый в этом городе.

Она посмотрела на меня долгим требовательным взглядом и сказала:

— Вы говорили, что Мальволио убил моего мужа.

— Так ты уже знала? — встрял Себастьян. — Давно ли ты встретилась с этим клоуном?

— Кто бы ни убил Орсино, он знал, что в тот вечер герцог будет один на прогулке, — сказал я. — Но знания о его прогулке по скалам недостаточно. Он ходил туда каждый вечер. Его убийца должен был убедиться, что его не смогут сопровождать трое людей, обычно составлявших ему компанию.

— В тот вечер я заболел, — сказал Марк.

— А я осталась с сыном, — добавила Виола.

— Тогда остается Клавдий, — вставил Перун. — Где он пропадает? Может, мне послать за ним моих людей?

Я взглянул на Виолу. Она задумчиво кивнула головой.

— Клавдия нет в монастыре, — сказал я. — Клавдий здесь.

— Где? — удивился Марк.

— Рядом с вами, — сказал я. — Роль Клавдия играла Виола.

После нескольких мгновений ошеломленного молчания сэр Тоби пробасил:

— Боже милосердный, она опять обдурила нас!

Себастьян пришел в ярость. Он рванулся было к сестре, но его удержали.

— Почему? — выкрикнул он. — Однажды ты уже унизила меня своим маскарадом, почему же решила продолжить свои игры? Неужели ты не могла доверить мне даже этого?

— Пожалуйста, супруг мой, — сказала Оливия. — Успокойтесь. Лично вас это совершенно не касается.

Потрясенный, он повернулся к ней и спросил:

— Вы знали?

— Разумеется.

— Все понятно, — холодно бросил он. — Женский заговор. А этот иудей вам подыгрывал, я полагаю.

Наблюдая за остальными, я постарался выяснить, у кого самый удивленный вид. Епископ, Мария и, как я с удовольствием отметил, капитан — все выглядели потрясенными и раздосадованными. Бедняга Марк совсем растерялся.

— Итак, Клавдия мы тоже можем отбросить, — подытожил капитан, когда волнение улеглось. — Окажите любезность, шут, продолжайте. Чертовски интересная история.

— Благодарю вас, капитан. За следующую разгадку я должен воздать должное моему спутнику, синьору Бобо. Именно он сообразил, что на меня напали только после того, как я проник в тайную игру герцогини.

— Мамы? — неуверенно сказал Марк.

Виола медленно отступала к выходу из зала.

— Во время все той же шахматной партии Бобо навел меня на мысль о том, что в течение того часа, что она искала лекаря, вполне можно было успеть либо самой совершить убийство супруга, либо организовать его. А далее он сказал одну вещь, которая окончательно убедила меня в том, кто именно является убийцей Орсино.

Я повернулся к ней.

— Виола, — нерешительно протянул я. — Меня очень огорчает, что приходится говорить такое…

Я умолк.

О, видели бы вы, как она стояла перед нами, во всей ее царственной красоте! Холодная ярость полыхала в ее глазах, а вид был настолько величественный, что никто не мог отвести от нее глаз. Подняв правую руку, она щелкнула пальцами. Через мгновение Малахий и еще трое крепких слуг материализовались рядом с ней. Она показала на меня.

• Предыдущая
• 52/57
• Следующая