Там что-то есть - Гордимер Надин - Страница 9
- Предыдущая
- 9/18
- Следующая
– А с чего ты взял, что они этого хотят?
– Потому что это их работа! При всей разнице в убеждениях…
– Нет, старик, она права, – сказал Эдди. – Работая в газете, становишься частью системы. Если и были такие, кто противился, их попросту уволили.
– Представьте себе – кто-нибудь прочитает всю эту белиберду через несколько десятков лет – много ли он сможет понять? – пущенная рукой Вуси газета приземлилась на полу, где уже валялись остальные. – Прямо хоть переводчика нанимай, как в суде.
– В суде? – оживился Эдди и тотчас пустился лицедействовать:
– Бурный поток фраз на сесото. – Перевод на английский: «Он говорит, ему отшибло память, милорд». – Новое словоизвержение, с выразительными модуляциями, молниями из глаз и яростным мотанием головы. – «Он говорит “да”, милорд». – Длинный, нудный монолог, с кивками в знак согласия. – «Он говорит “нет”, милорд». – Продолжительная пантомима: ошарашенный черный свидетель, белый прокурор африкандер, обожающий длинные английские слова и не понимающий их значения, впрочем, как и чернокожий свидетель с переводчиком… – «Я спрашиваю: у вас амнезия? Он в ответ: я не знаком с женщиной по имени Амнезия. Я: у меня не укладывается в голове, как можно не помнить, был ли ты в тот вечер на месте преступления. Он: Я никогда не укладывал эту женщину в постель».
Всем стало смешно. Своим анекдотом Эдди дал им ключ к пониманию событий, обнажил главную причину – взаимное непонимание и отчуждение рас. Они вдруг почувствовали себя счастливыми. Это было не маленькое личное счастье, а нечто более глубокое, не зависящее от обстоятельств. Все «обстоятельства» остались позади; все «естественные» страхи, взаимное недоверие, предрассудки и сомнения, обусловленные разным цветом кожи, – всё исчезло.
Кроме политики, в воскресных газетах не было ничего примечательного. Одна, предназначенная для чернокожих, пичкала читателей сообщениями о рядовых стычках в трущобах с применением первых попавшихся предметов. Скандал в футбольном клубе… Несколько человек отравились на свадьбе недоброкачественным пивом…
Газеты для белых – Чарльз привез их несколько штук, на двух языках – рассказывали о финансовом кризисе, скандальном разводе одного миллионера, об обезьяне, из-за которой горничная лишилась ужина и которую так и не удалось поймать…
Потом на них напала сонливость. Чарльз пробормотал во сне что-то нечленораздельное – совсем как Наас Клоппер в десяти километрах отсюда. Эдди вышел во двор, снял рубашку и уселся с плэйером на крыльцо, чтобы побаловаться кока-колой и послушать пленку с регги – так обычно отдыхали чернокожие работяги во времена его детства.
В радиопередаче «Поговорим о природе» какой-то чиновник порицал жестокость хозяев, выбрасывающих на улицу маленьких обезьянок, когда те вырастают и из удобных домашних питомцев превращаются в крупных животных.
Манелла Чепмен слушала и одновременно чистила сливы для варенья по рецепту свекрови. В эти выходные Чепмены впервые после свадьбы (пять месяцев назад) побывали на ферме родителей Мараиса и вернулись с полной сумкой свежесорванных слив и целой ногой оленя. Рано утром в понедельник, прежде чем отправиться на работу (он служил в полицейском управлении на площади Джона Вустера), муж вывесил ногу за окно в кухне, для чего пришлось прибить снаружи крючок.
Ровно в семь часов сержант Чепмен провел допрос одного из задержанных.
Расположенное в центре города, здание полицейского управления имело довольно приятный вид. Фасад, обитый голубыми панелями, горшки с цветами на окнах, выходящих на проезжую часть, – ни дать ни взять обычный многоквартирный дом. Камеры располагались в глубине здания.
Работа была трудной и требовала прежде всего внимания. Поди пойми что– нибудь по лицам этих людей, не говоря уже о том, чтобы вытянуть из них нужную информацию. Рукоприкладством он не занимался, разве что в особых случаях, по указке начальства, когда срочно требовалось заставить кого-то говорить. Вырвавшись на свободу, эти люди – главным образом белые, в чьем распоряжении были хорошие адвокаты и немалые деньги, поступающие от церквей и коммунистических организаций в заморских странах, – нередко подавали на государство в суд, и ты сам мог оказаться в роли обвиняемого. Тебя смешивали грязью на глазах у жены и родителей, не видевших от тебя ничего, кроме хорошего. Конечно, он мечтал о продвижении по службе, но не таким путем, – поэтому просто делал то, что ему говорили. И если дело доходило до суда, – прошу прощения, господа, я выполнял приказ майора, могу поклясться на Библии.
Неудивительно, что у некоторых арестантов в конце концов развязывался язык. Но и полицейским было не очень-то легко – допрашивать их по нескольку раз в сутки, с короткими перерывами на отдых (чашка кофе, что-нибудь съестное и короткая прогулка). Некоторых допрашивали по 24, 36 часов без перерыва, чуть ли не всем личным составом. Майор учил: главное – даже предлагая им сигарету или кофе, разрешая сесть, – не прекращать наблюдения, и они непременно выдадут себя. Это был один из основных постулатов их профессии: одна кратковременная затяжка способна сломить волю самого стойкого революционера.
Еще майор учил не бояться, если почувствуешь к ним жалость, даже симпатию. В сущности, это – первый шаг к успеху.
Сказать по совести, сержант Чепмен не испытывал абсолютной никакой симпатии по отношению к невыспавшимся, небритым людям, от которых всегда, даже когда они дрожали на допросе, нестерпимо несло потом. Чепмена начинало тошнить – майор назвал его ощущения естественными, но неконструктивными.
И почему только этим людям не жилось, как всем остальным? Вот этот, например, с его светлой головой и университетским образованием, вполне мог стать большой шишкой в бизнесе, вместо того, чтобы в качестве профсоюзного лидера подстрекать черных к забастовке и доставлять ему, сержанту Чепмену, неприятности.
Перед допросом полагалось досконально изучить досье, вооружиться всеми сведениями, полученными от информаторов. У этого был состоятельный отец, жена-врач, дети-близнецы, связь с девушкой-студенткой (темой ее курсовой было профсоюзное движение) и богатые тесть с тещей, живущие в роскошном особняке в одном из лучших для рыбалки мест. Что еще нужно белому человеку? С черным понятно: он не может получить то, что хочет, вот и проводит полжизни за решеткой. А тут – целый набор удовольствий! Воскресным утречком идешь на запруду, где когда-то плавал мальчишкой, встречаешь по дороге деревенских парней из крааля, они приветствуют тебя, шутят, хвалят молодую жену… а на закате – вместе с отцом на охоту, подстрелить шакала… Что на них находит, на этих людей, какое затемнение в мозгу превращает их во врагов своей страны? Чокнутые! Неспособные наслаждаться своей жизнью, как всякий нормальный белый житель Южной Африки.
Он мог бы выпить прохладительного и перекусить в столовой на площади Джона Вустера, но в этот вечер ему предстояло допоздна, а может быть, и всю ночь на пару с майором допрашивать этого профсоюзного деятеля, и, как всегда в таких случаях, захотелось сменить обстановку. И он направился вниз по улице в китайский ресторан.
Названия у ресторана не было, а попадали туда через старый магазинчик. В ресторане всегда аппетитно пахло жареным и работал телевизор с полным набором каналов. Китаец и его жена двигались тихо и незаметно. Днем, когда у телестудий был перерыв, включали маленький приемник, и из него лились потоки рекламы на головы тех, с чьих лиц годы и заботы начисто стерли всякое выражение, так что они стали походить на обмылки. Эти завсегдатаи ресторана принадлежали к наднациональной гильдии торговцев, которые подгоняют свои повозки и фургоны с супом и спиртным поближе к месту происшествия, будь то разбомбленный город, лагерь для беженцев или стертый с лица земли поселок. Им было все равно кого кормить – пострадавших или захватчиков. Лишь бы вносили плату – и, надо сказать, весьма умеренную.
- Предыдущая
- 9/18
- Следующая
