Африка грёз и действительности (Том 3) - Ганзелка Иржи - Страница 8

• Предыдущая
• 8/74
• Следующая

Отвозим домой репортера с радиостанции, который не мог дождаться, когда он, наконец, сядет в чехословацкое чудо автомобильной техники. Высадив его на дальней уличке, мы на пустом перекрестке без светофора описали заглавное «U» и повернули на главную магистраль. Тут нам возмущенно начал подавать знаки инспектор уличного движения.

— Как вы поворачиваете! Вы что думаете, что находитесь в Европе? — кричит он на всю улицу.

— А как же надо поворачивать, господин инспектор? Ведь здесь нигде нет знака, запрещающего поворот. Такой знак есть на Комишнер-стрит.

Этим мы как бы подлили масла в огонь.

— Здесь надо объезжать квартал, а если вы этого не знаете, то поставьте машину в гараж и ходите пешком! Или вообще сюда не ездите!

Несколько резковато в отношении иностранцев, которые находятся в Иоганнесбурге только третий день и после месяцев, проведенных в африканской глуши, еще никак не освоятся с вавилоном зигзагов между небоскребами, которые готовят все новые сюрпризы новичкам в «Малой Америке»…

Чем выше дом, тем больше в нем батарей скоростных лифтов. Стоит нажать кнопку, как зеленый свет начинает перескакивать с цифры на цифру, пока не остановится на круглом «G», что означает «Ground», то есть нижний этаж. Тяжелые стальные двери автоматически раздвигаются, одновременно распахиваются и глухие металлические двери кабины; вам остается только войти в лифт.

Нажимаем кнопку с цифрой 23. Обе двери захлопываются, ноги как будто немного притягивает к полу, а огонек на стенке начинает перескакивать с цифры на цифру. Секунда — цифра, секунда — еще цифра. 23 этажа за 23 секунды. При этом у вас такое ощущение, будто лифт стоит на месте. Лишь к концу вы на мгновение словно становитесь немного легче, испытываете странное ощущение в желудке, но вы так и не почувствовали, что кабина лифта действительно остановилась, пока не раскрылись обе двери.

Крытая крыша «Эмпайр Билдинг». Розовый фонтан, толстые карминнокрасные ковры, аквариумы, рыболовные снасти и картины, до блеска натертый паркет и бездействующие музыкальные инструменты. В черной тьме за окнами повисли гирлянды огней. Там, внизу, грохочет «Малая Америка». Старший официант в белом фраке накрывает нам стол. Мы здесь одни.

— Нет, подавать пока не надо… спасибо, попозже.

Те, кто придут сюда через часок — другой, выглядят одинаково во всех странах мира. Это горстка иоганнесбургских снобов, горстка людей, мозг которых превратился в автоматическую счетную машину, а сердце покрылось золотой коркой.

На 23 этажа ниже стакан лимонада стоит 2 пенса, здесь — 2 шиллинга. Ведь это известный всему свету «Радужный зал» («Rainbow room») на крытой террасе самого высокого здания Иоганнесбурга.

Это одно лицо «Малой Америки»: холеное, слащаво любезное, пропахшее дорогими духами и сигарами. Количество расточаемых вам улыбок и глубина поклонов здесь пропорциональны весу вашего кошелька.

В том, что иоганнесбургские бонзы устроили себе место встреч на верхушке высочайшего небоскреба, есть что-то символическое. Здесь достаточно высоко и достаточно далеко, чтобы по ночам не видеть «компаундов», негритянских гетто и трущобных городков в предместьях с лачугами из жести и глины.

Там, на окраине города, — другое лицо «Малой Америки»: покрытое нарывами, истощенное голодом, втоптанное в пыль немощеных улиц. На каждую надушенную персону из «Радужного зала» приходится несколько тысяч людей, цветных и белых, проживающих в этих кварталах. После субботней получки окраины тонут в отвратительном смраде, опьянев от «скокьярма».

Что такое этот «скокьярм»? Это грозный бич беднейших рабочих кварталов Иоганнесбурга. Он состоит из кукурузного дестиллата (иногда даже смешиваемого безответственными самогонщиками с древесным спиртом), табачного экстракта и карбида. Да, да, карбида. Мы тоже поразились и переспросили. Эта смесь ядов под названием «скокьярм» может разрушить даже самый здоровый организм и стоила уже многих жизней.

«Скокьярм», пыль, грязь, отбросы и гниющие объедки овощей, лохмотья, давно потерявшие право называться одеждой, и масса неграмотных людей — вот что наполняет трущобные городки, рассадники нищеты и болезней.

В чем причина всего этого?

В беспримерной расовой дискриминации, в которой упрекает Южно-Африканский Союз и Организация Объединенных Наций. Не только некоторые представители западноевропейских государств, но даже представители стран Южной Америки, где тоже столетиями проводилась расовая дискриминация, считают ее масштабы в Южно-Африканском Союзе недопустимыми. Однако это только половинчатый ответ.

В стране Сметса и Малана существует не только дискриминация цветных народов. Количественно незначительная, но обладающая несоразмерной экономической мощью прослойка угнетает здесь рабочий люд без различия цвета кожи. Она проводит неслыханную социальную дискриминацию любыми средствами: политикой заработной платы, подкупом отдельных представителей профсоюзного руководства, полицейскими дубинками, пистолетами и пулеметами, а если потребуется, то броневиками, пушками и самолетами. И не в последнюю очередь своей школьной политикой.

В Южно-Африканском Союзе нет закона об обязательном школьном обучении. Сеть общедоступных начальных школ ничтожна. Низкооплачиваемые учителя этих школ не соответствуют назначению по своей подготовке, да и численность их незначительна.

Сколько-нибудь состоятельный белый не пошлет своего ребенка в такую школу. Не сделает он этого по двум соображениям: ребенок в общедоступной школе не многому научится и, кроме того, будет постоянно подвергаться опасности заразиться инфекционным заболеванием.

Самые богатые люди содержат для своих детей роскошно оборудованные частные школы, щедро жертвуют деньги церковным школам или же нанимают домашних учителей. А для завершения образования они посылают своих детей в Европу или в США.

Между тем миллионы бедняков не могут обеспечить своим детям не только такое образование, но даже и посещение общедоступных школ, либо потому что в них не хватает мест, либо из-за недостатка средств.

Народ долго терпел все это молча. Долго колебался он, раздираемый отчаянием, нищетой, ненавистью и остатками расовых предрассудков. Долгое время в Южно-Африканском Союзе существовали обособленные профсоюзные организации белых, индийцев и негров.

Первой организацией, которая сумела сплотить всех рабочих, безразличия цвета кожи, на одной общей основе, была Коммунистическая партия Южно-Африканского Союза.[9] Она повела их всех рука об руку на успешную борьбу за улучшение условий труда, за избирательные права, за школы, за более высокий материальный и культурный уровень.

Правительство Южно-Африканского Союза ответило на это арестами и преследованиями. Но трудовой народ уже увидел перед собой ясную цель. Он сплотился, окреп, закалился в огне первых коллективных выступлений. Борьба этих двух противостоящих миров приближается к кульминационной точке.

К правящему классу здесь, естественно, примыкает еще третья группа — прослойка белых торговцев, высшего чиновничества, рантье и интеллигенции. По экономическим возможностям этой группе, конечно, далеко до высшей общественной прослойки, однако ее материальный уровень довольно высок. Цветное население Союза она рассматривает лишь как средство повышения своего собственного материального уровня, и только.

Один интеллигент из Южно-Африканского Союза, побывавший в Бельгийском Конго и заметивший, что там часть негров, работающих в рудниках и в административных органах, получила хоть какое-то элементарное образование, не переставал выражать свое раздражение по этому поводу.

— К чему это приведет, если и у нас здесь будут образованные негры! Ведь и так уж они стили пролезать в учреждения, в банки, на места учителей в негритянские школы; они даже начинают разбираться в нашей литературе и газетах. Следят они уже и за разногласиями в нашей среде; этого мы здесь, в Союзе, ни в коем случае не можем допустить! Пусть себе работают в шахтах и в мастерских! Могут и в домашнем хозяйстве помогать. Но нельзя давать им такое образование, с которым они могли бы занимать ответственные посты…

• Предыдущая
• 8/74
• Следующая