Через Кордильеры - Ганзелка Иржи - Страница 29

• Предыдущая
• 29/94
• Следующая

Устрашающие громады гор быстро исчезали во мраке ночи. Сначала скрылось из виду дно пропастей. Потом растворились во тьме и уходящие в поднебесье склоны, и ночь, наконец, покрыла самые неприступные башни Анд.

Мы остались одни среди ночи, в неведомых нам горах.

Неизвестно, куда ведет тебя дорога и какой она будет за ближайшим поворотом; не видно пропастей, от незащищенных краев которых машина проскакивает в каком-нибудь полуметре. Чувствуешь себя слепцом, прощупывающим белой палкой каждый свой новый шаг. Лишь яркие снопы фар прорезают ночной мрак, выхватывая из него ленточку драматического фильма.

Это всего лишь фильм, фантастическая кинолента, которая разматывается по километрам, движимым секундами ночи. Сцена за сценой, как бредовый сон, как видения взбудораженного воображения. Только глаза нестерпимо горят и веки налиты свинцом. Эта неспокойная панорама усыпляет; картина на ветровом стекле раскачивается из стороны в сторону, пляшет перед глазами на ухабах. Что это? Фильм? Действительность? Сон раскидывает свои сети и затягивает тебя в глубины забытья. Он охватывает тело щупальцами осьминога, и тщетно противиться ему.

Картина раскачивается, раскачивается…

Три метра дороги, поворот; за ним — уже, пожалуй, в пятидесятый раз — где-то глубоко в долине то с одной, то с другой стороны мелькает пламя костра, как роковое знамение, как блуждающий огонек.

Поворот — то ли тысячный, то ли двухтысячный; над ним стена красного камня, занявшая почти весь кадр, — интересная композиция; на мгновение обнажается и скалистый обрыв под поворотом, как бы висящим в густой тьме. Обочина дороги скруглена, смыта водой; обвалившаяся каменная глыба сужает дорогу на повороте до двух и меньше метров: этого недостаточно для машины. Разве что срезать угол над пропастью… Ужасно смонтированный фильм. Ускоренная съемка… картина проваливается в бездонную тьму; чувствуешь, как колеса прижимает к покатой обочине одной лишь центробежной силой.

Схваченные тормозами колеса заскрипели в щебне дороги.

— В чем дело? Что случилось?

— Ничего, ничего. Все уже в порядке… Ты заснул?

— Нет. Только чуть-чуть прикрыл глаза. Тебя сменить? — Сейчас не нужно. Немного погодя.

— Почему ты так тормозил?

— Там, на дороге, была скала. На повороте. Остановиться уже было нельзя. А я… я немножко побыл дома…

— Странно все-таки, а? Боливия, Кордильеры, ночь, вот эта вот дорога… А дома уж, верно, закончили жатву и начинают копать картофель. Скоро отец станет собирать сливы в садике…

И снова мы как на ледяных горах: вверх — вниз, вверх…

— Мотор не тянет, еле-еле берет на второй скорости. Остановка; отдых глазам, нервам и мотору. Две свечи оказались забитыми нагаром и маслом.

— Вот оно что, посмотри! Как же ему тянуть, если он задыхается!

Обе решетки воздушных фильтров были залеплены слоем пыли, глины и песка с нагорья. Оставалось лишь несколько свободных отверстий, через которые в карбюратор просачивался слабый поток воздуха. Обиваем барабан с фильтрами торцовым гаечным ключом. После этого мотор вздохнул полной грудью.

— Нечего было удивляться. Воздух разреженный да еще и малыми дозами…

Свет карманного фонарика снова бросил белый круг на страницы путевого блокнота, где выстроились столбцы цифр и стенографических заметок. Сквозь пелену усталости до нашего сознания доходяг лишь два ряда записей: время и количество проделанных километров. Проходит целая вечность, пока на счетчике спидометра одна цифра сменится другой.

Было далеко за полночь. Стрелка высотомера опустилась до 2 600 метров. Самая низкая точка за весь день. Путаница притоков и рукавов широкой реки, блуждание по вымершим дорогам без указателей, без единой живой души, которая помогла бы нам найти тот самый путь, что привел бы нас к цели.

Два часа назад мы мерзли от ледяного ветра, а сейчас термометр остановился на 15 градусах выше нуля. Две тысячи метров по высоте отделяют теплую долину от гребней восточных Кордильер.

Хребет засохшей грязи и камней между колеями дороги скребет по днищу машины: это охлаждает наше нетерпение, вынуждает нас ехать со скоростью пешехода и усиливает усталость. Прошло двенадцать часов, как мы покинули Оруро с надеждой провести спокойный вечер в боливийских субтропиках.

Еще 30 километров мимо спящих селений. А потом замелькали до горизонта гроздья огоньков — предвестники Кочабамбы, второго по величине города Боливии. Проезжаем казармы, до города уже рукой подать, но нашим приключениям еще нет конца. Световые конусы фар уперлись в гладь реки. Не может же это быть въездом в город!

Возвращаемся к часовому у ворот казармы.

— Рог favor, где проходит дорога на Кочабамбу? Тот молчит, не понимает. Повторяем вопрос:

— Как проехать в Кочабамбу? Где Кочабамба?

Часовой просветлел, и мы тут же сообразили, почему он с таким трудом понял нас. Он махнул рукой куда-то в темноту и продемонстрировал нам первый образчик шепелявого кочабамбского произношения испанского языка:

— Аки, шеньор, донде шале эль шоль! — Здесь, сеньор, где восходит солнце!

Остроумная информация, особо полезная в два часа ночи.

И снова мы гоним машину вброд, в последний брод перед финишем.

Другой дороги до второго по величине города Боливии, до столицы провинции Кочабамба, здесь нет.

Было четыре часа утра, когда мы, до неузнаваемости перемазанные пылью, смешанной с потом, нашли, наконец, отель в городе, погруженном в глубокий сон. Но мы достигли цели — на несколько недель обеспечили себе рабочее место в теплой долине, хотя она и лежала на высоте вершин Татр.

Первый день в субтропической Кочабамбе был подобен пробуждению ото сна, от кошмарного сна после драматической ночи, которая перекинула невидимый мост между альтиплано на крыше Боливии и теплой долиной реки Рочи.

Утро настежь распахнуло окна в иной мир — в цветущий край, полный солнца и зелени эвкалиптов, в сады и кукурузные поля. Легкие, за долгие недели привыкшие к разреженному воздуху, вновь досыта насладились кислородом. Сады пестрели красками экзотических цветов, и колибри собирали с них утреннюю порцию сладкого нектара. Над краем, раскинувшимся на боковых устоях готического собора Кордильер, ощущалось глубокое дыхание жизни.

Долина Кочабамбы окаймлена с запада венцом синеватых гор с величественным пиком Тунари, на вершине которого по утрам часто искрится снежный покров. А с противоположной стороны долина ступенями спускается к тропическим восточным низменностям, покрытым зарослями девственных лесов, к другой части Боливии, где многим областям до сих пор еще подходит название «terra incognita» — «неведомая земля».

Более чем триста семьдесят лет назад в долину реки Рочи вторгся первый завоеватель — капитан Себастьян-де-Пандилья с бандой вооруженных испанцев. Он проник сюда через хребты Анд по приказу лимского вице-короля, чтобы основать под горой Тунари новый город.

Вскоре по стопам испанских солдат в кочабамбскую долину потянулись группы совершенно иных людей. Сюда переселились целые испанские семьи, чтобы здесь, в теплом уголке еще неведомой страны, создать себе новую родину. Так зародилось ядро города, которому переселенцы сумели придать облик родной Андалузии. Вокруг площади выстроились правильным четырехугольником богатые храмы и частные дома с солнечными патио.

Для Кочабамбы наступил век бурного роста. Она разбогатела и принялась ревностно охранять свое богатство. Она перестала быть покорной налогоплательщицей испанского трона и превратилась в один из очагов сопротивления. В числе первых городов она поднялась против вице-короля в Перу и против испанской короны.

Вместе с гражданами Кочабамбы время бурных предреволюционных лет переживал и тот человек, чье имя с уважением произносят, как в Боливии, так и во всем мире науки — Тадеаш Генке. Он родился в Хршибской. Изучив естествознание и медицину в Праге и Вене, он всю свою жизнь посвятил работе в Новом Свете. Тридцать лет плодотворно трудился он на земле Южной Америки и умер в 1817 году в имении Буксакаксеи, неподалеку от Кочабамбы. Тадеаш Генке — тот самый человек, который обнаружил залежи селитры на тихоокеанском побережье этого материка. Он и не подозревал, какие революционные последствия будет иметь его открытие. Помимо многочисленных открытий в области естественных наук, Тадеаш Генке первым показал миру царицу водной флоры — Викторию регию.

• Предыдущая
• 29/94
• Следующая