Выбери любимый жанр

Схватка с черным драконом. Тайная война на Дальнем Востоке - Горбунов Евгений Александрович - Страница 59

Изменить размер шрифта:

К 1933 году в ИНО сложилось негативное мнение о работе Шебеко как резидента. Никакой инициативы в работе. Как выразился Артузов, «проявлял сонливость». От него нельзя было добиться ясной оценки о возможности работы по разведке. Единственный агент японец, переданный ему на связь, не был им научен, и Центр не имел точной оценки ни о его надежности, ни о его перспективности. Шебеко ни разу не встречался с этим источником, и связь с ним поддерживалась через переводчиков посольства Клетного и Радова. Причина, может быть, была в том, что Шебеко, хотя и проучился два года на японском отделении Восточного факультета и потом проработал шесть лет в Японии, японского языка почти не знал. Возможно, что и рисковать при встрече с aгентом не хотел. Полицейский режим в столице империи был очень жестким. И хотя «Кротов» был у него на связи более года – точного представления о нем и о его качествах как агента у резидента не было. На все запросы Центра о единственном источнике Токийской резидентуры вразумительного ответа не было. Вся работа с источником сводилась к механическому получению от него документальных материалов, которые он без всякого анализа и оценки переправлял в Москву.

Поэтому в ИНО пришли к выводу, что Шебеко надо отозвать в Москву и направить в Токио более инициативного резидента, желательно япониста (изучавшего японский язык), хотя бы и молодого, с перспективой роста. Но, очевидно, в то время японистов в ИНО можно было пересчитать по пальцам, и свободной кандидатуры в центральном аппарате не нашлось. Пришлось искать подходящую кандидатуру на периферии, и обязательно на Востоке. В это время в Москву, после годичной стажировки в Иркутске, вернулся Димитрий Косухин. Это был выпускник института иностранных языков (изучал иностранный язык), распределенный в ИНО и отправленный в Полпредство Восточно-Сибирского края набраться опыта контрразведывательной и разведывательной работы. В Иркутске он был прикреплен к Гудзю, с которым и проработал вместе весь год. Участвовал в повседневной работе по операции «Мечтатели», во встречах и переговорах с японскими представителями на станции Маньчжурия (под видом корреспондента ТАСС). Гудзь привлек его к вербовке датского служащего, работавшего на промежуточной иркутской станции международной телеграфной линии Копенгаген – Шанхай. Год стажировки у Косухина был напряженным, и некоторый опыт работы он получил.

После возвращения в Москву он был определен на работу в дальневосточный сектор ИНО, начальником которого в то время был Юрий Куцин – бывший помощник резидента ИНО в Харбине. В ИНО учли полученный Косухиным опыт работы в Иркутске и было решено готовить его к работе в Японии. Предполагалось, что посылка его в Японию будет совмещена с направлением туда нового резидента на смену Шебеко. Куцин был в курсе операции «Мечтатели», и роль Гудзя в ней была ему хорошо известна. Очевидно, сыграла свою роль и положительная оценка работы. Вероятно, тогда и возникла в дальневосточном секторе идея отправить в Токио в качестве нового резидента Гудзя вместе с Косухиным, который неплохо знал японский язык. Такая связка опытного контрразведчика, имевшего к тому же навыки разведывательной работы, и молодого япониста считалась перспективной и могла дать положительный результат. Обратились к Артузову, и начальник ИНО, отлично знавший Гудзя, дал «добро». В конце 1933 года Гудзя вызвали в Москву, и его двухлетняя работа на Дальнем Востоке закончилась.

Работа резидента, в том числе и легального, в любой разведке покрыта покровом непроницаемой тайны. Дела любой резидентуры засекречены наглухо, упрятаны в недра архива разведки и никогда не выдаются исследователям. И единственная надежда узнать какие-либо подробности и проникнуть на «кухню» резидентуры – сам резидент и его память профессионального разведчика, хранящая не только факты, даты и имена, но и колорит того времени, дух эпохи и атмосферу работы резидентуры. И те запомнившиеся нюансы повседневной жизни страны пребывания, которые невозможно найти в пыльных папках на архивных полках. Для автора таким человеком, который может рассказать о прошлом, является старейший разведчик России Борис Игнатьевич Гудзь. Именно благодаря его уникальной профессиональной памяти и воспоминаниям мог появиться без использования архивных документов достаточно подробный очерк о работе Токийской резидентуры ИНО 1930-х годов и о людях, работавших в столице островной империи на самом переднем крае и за линией невидимого фронта.

Перед отъездом в Токио во время беседы Артузов отмечал, что новому резиденту придется выполнять не только разведывательные, но и контрразведывательные задачи. Надо прежде всего проверить состояние безопасности посольства, учитывая угрозу со стороны агрессивных военно-фашистских организаций. Нужно выяснить возможность взятия под контроль действий японских контрразведывательных органов (жандармерии и полиции), пытавшихся через японский обслуживающий персонал проникнуть в посольство и торгпредство. И главное: выяснить, есть ли какие-либо условия для ведения разведывательной работы и для успешных действий иностранной и японской агентуры. И при первой возможности ознакомиться с работой Сеульской резидентуры.

– Мы посылаем Вас в Японию, – говорил Артузов Гудзю, – не для того, чтобы Вы там изучали язык (пусть им занимается Косухин), а для того, чтобы изучить японские условия и выяснить возможность проведения там разведки, как под легальным прикрытием, так и нелегально. Другой важнейшей задачей будет ознакомление с историей вербовки «Кротова», установление его надежности и перспективности его дальнейшего использования. О намерениях Японии в отношении СССР, – продолжал Артузов, – мы должны знать не только в стратегическом, но и в тактическом плане. Все, что нам известно о целях японских спецслужб против нас, сейчас, при созданной японской военщиной опасной обстановке, недостаточно. Конечно, такие задачи, видимо, будут решаться частями, и может быть, с неожиданной стороны, в меру открывающихся, благодаря нашим усилиям, возможностей то тут, то там, и в том числе перед Вами, в Токио и Сеуле. Но при этом нужно постоянно помнить, что, – как бы не было заманчиво поскорее приступить к активной работе, – необходимо обдумывать, соизмерять каждый свой шаг с тем, чтобы не допустить провала. В сложившейся исключительно острой международной обстановке, и особенно напряженной в отношениях между СССР и Японией, провал может быть чреват самыми тяжелыми последствиями не только для резидента и его ближайших помощников лично и не только для нашего ведомства, но и для всего нашего государства.

Итак, предельная бдительность и предельная осторожность. Любая возможность провала должна была исключаться полностью. Конечно, упоминание Артузова о последствиях для резидента не было угрозой. Подобный стиль разговора не был характерным для этого начальника ИНО. Но предупреждение прозвучало серьезное. И новый резидент, хорошо запомнивший эту беседу, не забывал об этом во время своей двухлетней работы в Токио.

Артузов не скрывал, что среди некоторых иновцев укоренилось мнение, будто в Японии вообще невозможна активная разведывательная работа из легального аппарата (имелись в виду советское посольство и другие официальные учреждения в Японии), поскольку японские полицейские и жандармские органы применяют метод непрерывного наружного наблюдения за иностранцами, сковывающий любые их действия.

У агентуры ИНО и в Сеуле, и в Токио была определенная направленность, не свойственная агентуре военной разведки – источники в полицейских и жандармских органах. Чем же было вызвано такое специфическое направление вербовки? Еще в 1920-х годах в ИНО было известно, что обмен опытом и информацией внутри различных государственных органов Японии имел довольно широкое распространение. Эта практика имела, конечно, прогрессивное начало, и она получила применение в органах военного ведомства, жандармерии, полиции и японских военных миссий (филиалов органов военной разведки) на континенте. Сотрудники ИНО, работавшие во второй половине 1920-х в Харбине и Сеуле, установили, что этот метод был характерен и для разведывательных органов Японии. Они применяли рассылку, конечно под грифом «Совершенно секретно», очень важных документальных материалов: докладов, сводок, полученных в каком-либо разведывательном органе, по всем организациям разведки, расположенным на периферии.

Перейти на страницу: