История советской литературы. Воспоминания современника - Леонов Борис Андреевич - Страница 40

Василий Петрович Росляков однажды навестил в Переделкино Павла Филипповича Нилина. Его дача была рядом с дачей Петра Александровича Сажина, они считались старинными друзьями. Как правило, увидев где-нибудь в собрании Нилина можно было тут же отыскать и Петра Александровича…

— А тут вижу, что между ними вроде кошка пробежала, рассказывал Василий Петрович. — Сажин вдали на участке согнулся под кустом смородины. Даже не глядит в нашу сторону. Спрашиваю: «Павел Филиппович, вы что, поссорились с Петром Александровичем?» «Да нет… Правда, ваще, видишь ему гараж уже под крышу подвели, а мне только котлован вырыли…» «А чего тогда разбежались?» Нилин не ответил.

Тут Василий Петрович позвал Петра Александровича.

Тот подошел, поздоровался с Росляковым и снова склонился под каким-то кустом, как бы выщипывая траву из-под него.

— А вы что, не разговариваете, что ли? — спросил Росляков у Павла Филипповича.

— Да нет вроде, — ответил тот, — разговариваем… Правда, последнее время я все больше разговариваю с их собачкой Томкой. Намедни спрашиваю: «Ну, как, Томка, жизнь?» А собачка мне в ответ «Ваще, тяжко. Последнее время мы с хозяином, ваще, философский роман пишем… из жизни феллахов».

Тут Сажин не выдержал, распрямился:

— Вы все ерничаете, Павел Филиппович!? Я же вам много раз говорил, что вернулся из Севастополя, привез несколько ящиков документов, пишу «Севастопольскую хронику».

— Ваще, может ты и пишешь, — спокойно отреагировал Павел Филиппович, — а вот Томка, ваще, говорит — из жизни феллахов…

Владимир Алексеевич Солоухин записал свой разговор со старообрядцем.

— Павел Михайлович, а что же вы с церковью-то никак не поладите? Бог у вас один, Христос один…

— Нет, Лексеич, нам с ними никак нельзя.

— Почему же?

— Сам посуди: мы говорим и пишем Исус, а они уж Иисус… Так куды нам с ними!..

Писатель Дмитрий Валентинович Евдокимов рассказал, как однажды к нему в кабинет, а был он тогда главным редактором издательства «Московский рабочий», пришла главбух издательства и тихо проговорила:

— Дмитрий Валентинович, не слишком ли вы завышаете гонорар этому писателю?

Речь шла о каком-то периферийном авторе.

— А что вас смущает? — глянул на нее Евдокимов.

— Смущают расценки. Мы таких гонораров своим авторам не выплачивали.

— Но ведь речь-то идет не о служебной и не о специальной литературе, а о художественной.

— Тем более, — подхватила главный бухгалтер. — Что тут особенного? Автор что хочет, то и пишет.

Дмитрий Валентинович спокойно сказал:

— Печатный лист — это двадцать четыре машинописных страницы. Тридцать строк, в строке шестьдесят знаков. Вот вы попробуйте разлинуйте эти страницы и на каждой строке просто пишите какое-нибудь слово или набор из нескольких слов, типа «дурак, дурак, дурак», или «я тебя люблю». И так по тридцать строк на каждой странице из двадцати четырех. А ведь писатель помимо всего прочего не просто заполняет страницы, а еще и подолгу выискивает необходимые слова, изводит ради одной страницы десятки страниц.

Подумав, главный бухгалтер заметила: — Пожалуй, вы правы…

Иван Стаднюк не долго ждал возможности отомстить Михаилу Алексееву за розыгрыш с Нобелевским лауреатством.

Николай Матвеевич Грибачев, известный поэт, главный редактор журнала «Советский Союз» пригласил друзей на рыбалку на родную Брянщину. Согласились. Стаднюк поехал тут же с Грибачевым, а Алексеев обещал приехать вскорости, поскольку в Москве задерживали дела. Правда, попросил дать ему телеграмму, если рыбалка будет удачной.

В Брянске к Грибачеву и Стаднюку присоединился местный поэт Иван Швец.

И вот они в поселке Усух. Расположились в деревенской избе. Рыба ловилась плохо. Тем не менее Стаднюк пошел на почту и отправил Алексееву такую телеграмму: «Приезжай немедленно. Клев бешеный. Нет соли. Страдают местные рыбаки тоже. Привези как можно больше».

На другой день почтальон принес телеграмму из Москвы: «Приезжаем с Сережей Смирновым. Встречайте». Речь шла о поэте Сергее Васильевиче Смирнове — тоже заядлом рыболове.

Сказано — сделано.

В назначенное время на райкомовском газике они с Грибачевым приехали встречать друзей.

Поезд в Суземах стоит всего лишь две минуты.

И вот в дверях вагона появились Алексеев и Смирнов с двумя объемными чемоданами.

— Соль привезли? — первым делом опросил Стаднюк, когда поезд остановился.

— А как же, привезли, — из тамбура крикнул Алексеев.

— Будь она проклята! — в сердцах добавил Смирнов. — Надорвались пока втянули в вагон…

После устройства вновь прибывших в обжитой Грибачевым со товарищи избе все вместе отправились в сельпо.

Магазин разместился в бывшем амбаре. В нем ничего не было, кроме водки, черного хлеба и каких-то консервов. Но зато на полу, начиная от порога и до самого потолка, высилась гора соли. Алексеев не обратил внимания на гору и попросил отпустить ему водки и хлеба.

Подойдя к нему, Иван Стаднюк толкнул его на соль, он упал на эту гору. И оглядевшись, понял, что лежит на соли. А товарищи его хохотом от души даже испугали продавщицу: в своем ли уме эти здоровые дядьки…

Николай Иванович Никандров долгие годы был связан с Союзом писателей как куратор этой организации по линии Комитета госбезопасности. И потому не раз и не два делился интересными случаями, происходившими с ним при встречах с известными литераторами. Вот один из таких случаев.

В скором поезде Москва-Ташкент в вагоне-ресторане он сидел за столиком с Евгением Ароновичем Долматовским, которого мы знаем по песням «Любимый город», «Все стало вокруг голубым и зеленым», «Случайный вальс», «Сормовская лирическая» и многим другим. О своей комсомольской юности он рассказал в романе в стихах «Добровольцы». Он ведь тоже был среди добровольцев-комсомольцев, которые строили Московское метро.

Евгений Аронович рассказывал Никандрову про эпизод из жизни Константина Георгиевича Паустовского, который доживал последние дни на нашей грешной земле.

И вот умирающий Паустовский попросил домработницу вынуть из мешка непрочитанных писем, что лежит на антресолях, любое наудачу и подать ему.

Он распечатал конверт и стал читать: «Вы плохой писатель, не соответствуете в своем творчестве методу социалистического реализма. И вообще от вас толку нет — сплошная болтовня».

Константин Георгиевич смотрит на конверт: «Рязань, Солженицину» и горько вздыхает:

— И этот хлопочет о соцреализме… А ведь я за Солженицына заступался…

Во время встречи с молодыми литераторами в Дубултах Виктор Борисович Шкловский много говорил о роли книги в жизни писателя.

— Не верьте, — повторял он, — что занятие книжным чтением мешает писателю самовыражаться. Напротив, она, книга, создает прекрасный климат для самовыражения, для обогащения души и разума.

И в качестве примера привел историю из своего личного опыта, когда он осознал важность книги в жизни человека вообще…

Ему понадобились сведения о литературном окружении великого русского живописца Павла Андреевича Федотова, автора таких известных полотен, как «Сватовство майора», «Вдовушка», «Анкор, еще анкор» и других.

Он обращался ко многим известным искусствоведам, ученым мужам, но никто из них не мог удовлетворить просьбу Шкловского.

И тут он вспомнил об одном знакомом библиофиле, страстном любителе книг. Именно он и ответил Виктору Борисовичу на все интересовавшие того вопросы.

— Тогда я ему сказал, что звонил многим в Москве, но никто, кроме вас, не мог мне поведать о друзьях-товарищах Павла Андреевича. Теперь я вижу, что не только вы собирали книги, но и книги собирали вас…