Маг-новобранец - Горбенко Людмила - Страница 21

• Предыдущая
• 21/78
• Следующая

Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

На наше с напарницей счастье, ветер в этот день дул только в одном направлении, а именно с юга. Сцепив зубы, мы шаг за шагом уходили от заданного участка на север, обследуя придорожный бурьян и заросли крапивы, которой вокруг кустилось видимо-невидимо.

Чертенка не было.

– Пройдите еще немного вперед! – командовал куратор.

– Никого!

– Еще на пару метров!

– Никого!

– Вы хорошо смотрите или халтурите?

Обстановка постепенно накалялась. Конечно, я допускал, что ветер мог подхватить слабое тельце и откатить его за границы участка. Но не на километр же! Ни один черт в жизни не причинил мне столько неудобств, как этот мертвый младенец, честное слово!

Самым простым выходом из тупика являлся просмотр записи «глаза», который летает в заданном квадрате, что я и предложил. Удивительно, но куратор на это вполне дельное предложение начал мяться, неестественно откашливаться и наконец признался: записи нет. Именно в тот момент, когда с чертенком что-то случилось, в «глаз» попала пчела, и он некстати моргнул. И открылся спустя минуту или две, что уже, как я сам должен понимать, безнадежно поздно.

Вот такая невезуха.

– Дальше ходу нет, там чертополох,– нахмурилась Вторая и с наивностью новичка доложила: – Возвращаемся на базу!

Ага, как же! Куратор металлическим голосом зачитал нам инструкцию, в которой говорилось, что тело любого черта принадлежит Организации живым или мертвым, должно быть доставлено по первому требованию в течение суток, и потребовал искать чертенка до победного конца. Причем запретил сворачивать с заданного направления, даже если придется пересечь вброд реку со святой водой. (Обещанного синоптиками дождя, кстати, еще не было и в помине.)

Спустя минуту наши комбинезоны были покрыты репьями, как шкуры бездомных собак. Стиснув зубы, мы прошли сквозь чертополох плечом к плечу и внизу холма были вознаграждены романтической пасторалью: голубая речушка, мельница, дружное семейство ужинает за столом, накрытым клетчатой скатертью, солнце медленно садится за городской стеной.

– Конец поискам, это граница,– сказал я, падая в душистый стог сена.– Жрать хочу – умираю, готов съесть даже пучок клевера!

– Где-то я уже видела похожий пейзаж,– задумалась Вторая, пожевывая пухлыми губами травинку.– Хоть убей, не помню.

– Хорошо-то как… – блаженно сообщил я, зарываясь поглубже.– Присоединяйся, Вторая! Отдохни на мягком…

– Вспомнила! Вспомнила! Смотри, что будет, когда сядет солнце! Вот сейчас, смотри!

Кажется, Третий утверждал, что все существа женского пола любят романтику? Вернусь на базу, плюну ему в рожу.

Неохотно приподнявшись, я проследил за простертой вдаль рукой напарницы и молча икнул. Хотелось снять с лица повязку, чтобы насладиться зрелищем, так сказать, в полном стереообъеме, но и половина картинки вполне впечатляла. С террасы дома, где расположилось дружное семейство, раздался крик – мельник тоже заметил неладное.

Почтенная труженица-мельница, в движениях которой до сего дня были только покой, надежность и уверенность в завтрашнем дне, вдруг ускорила свой ритмичный ход. От деревянных лопастей колеса пахнуло жаром, и они на наших глазах превратились в нечто новенькое.

Мельник выронил изо рта недожеванную булку и крепко зажмурился.

– Однако… – сказал я.

– Что… что это? – слабым голосом вопросил небо мельник, убедившись, что наваждение не пропало.

Первыми, как это часто бывает, отреагировали дети. Дочь мельника тихонько прыснула в ладошку, старший сын молча покраснел. Только младшенький как самый юный и поэтому непосредственный выпалил:

– Неужели ты не видишь, папа? Это же голая по…

Твердая рука матери зажала рот малышу. Другая ее рука, не менее твердая, отвесила старшему сыну затрещину.

– А ну идите отсюда! Что уставились?

Мельник сглотнул застрявший в горле ком и вяло опустился на услужливо подставленную женой табуретку.

Уста младенца высказали (хотя до конца высказаться им не дали) суровую истину: это действительно была она. Огромная, розовая, раздвоенная, выпуклая и гладкая. Но самое похабное состояло в том, что эта своего рода телесная конструкция еще и вращалась!

Раз оборот – и дети радостно визжат из окна комнаты, два оборот – и жена уходит в дом, чтобы отогнать малышню и задернуть шторы, три оборот…

Мельник воровато оглянулся и рысцой поскакал к дому.

– Куда это он? – удивилась напарница.

– Ну как тебе сказать? – криво улыбнулся я.– Вспомнил о своих семейных обязанностях. Решил детей наказать, а заодно и жену проведать.

– Понятно,– ухмыльнулась Вторая.– Как тебе моя задумка?

– Гениально,– искренне сказал я.– А в чем, собственно, смысл? Сегодня по столичному календарю День святого Валентина, и ты решила таким образом намекнуть мне?..

– Да нет же! – возмутилась Вторая.– Сею в городе страхи, как приказано! По эскизам Филиппа Стульса! Я ведь тебе показывала план.

Вылетевший из наушника звук был похож на рев раненого крокодила:

– Порнухой развлекаемся?! Тебе, Вторая, что было поручено? Навести ужас! Город должен погрузиться в панику, понятно? А ты что творишь? Способствуешь приросту населения?! Немедленно ликвидируйте этот стриптиз и возвращайтесь в исходный квадрат! Оба!

Пока я с некоторым сожалением по кусочку удалял наведенный на мельницу морок, напарница взмыла в воздух, не дожидаясь меня. От ее обиженного лица исходили волны гнева, а из пальцев во все стороны летели искры. Походя сорвав с угодившего под горячую руку дерева сразу всю листву, она пнула каблуком самую толстую ветку, раздробив ее в труху. Невинные пылинки разлетелись в стороны стайкой бабочек с острыми, как ножи, крыльями и недобрыми улыбками наемных убийц.

– Не бери в голову,– успокоил я напарницу, едва сумел догнать.– По-моему, отличная мельница получилась. Готов поклясться: когда мельник выйдет из дома и увидит старое скучное колесо, то будет горько разочарован. Да что там разочарован – он обкусает себе локти с досады!

– Еще насмотрится твой мельник.– Вторая смахнула со щеки злую слезинку и неожиданно хихикнула.– Каждый вечер на закате сможет любоваться.

– Жаль тебя разочаровывать, но я самым добросовестным образом снял морок,– охладил я ее пыл.– Не знаю, как в столице, а у нас приказы куратора лучше не нарушать.

– Это был не совсем морок,– скромно потупилась напарница и, увидев мое недоумевающее лицо, пояснила шепотом: – Понимаешь, опыта работы с такими крупными объектами у меня не очень много, тем более при совмещении с вымышленным, нарисованным образом. Вчера полдня без толку билась: я материализую мельницу – она ни в какую, я с удвоенной силой – она как была деревянная, так и стоит. Ну я и… по-обещай, что никому не скажешь!

– Могила!

– А как же куратор?

Выразительным жестом прикрыв микрофон, я пресек ее сомнения.

– Ну!

Вторая подняла на меня честные голубые глаза.

– С мельницей у меня так ничего и не получилось, поэтому я отнесла рисунок в отдел к ландшафтным дизайнерам и наврала, что из столицы приказали в порядке эксперимента изменять ежевечерний вид с холма.

– И?

– Они засунули картинку в сканер.

– И!

– Машина поставила превращение мельницы на автомат…

Почему Джульетта настаивала на том, чтобы Оскар покинул трактир именно вечером, он понял слишком поздно.

Не успела лошадь отдалиться от трактира и повернуть за угол, как сразу несколько пар рук вцепились в ее гриву и загубник.

– Стой! Спешивайся и доставай кошелек!

Черные фигуры, окружившие лошадь, ступали неслышно, как бестелесные призраки. Оскар невольно вздрогнул – с мертвых, словно вылепленных из непроницаемой черноты лиц за ним пристально наблюдали вполне живые и даже насмешливые блестящие глаза, отчего фигуры казались еще более жуткими.

• Предыдущая
• 21/78
• Следующая