Обман - Джордж Элизабет - Страница 59

Рейчел доехала до «Приюта на утесе» в полном изнеможении. Бросив велосипед рядом с клумбой пыльных бегоний, она, с трудом переставляя ноги, побрела вокруг дома на задний двор. Там было что-то вроде сада: узкая полоска высушенного солнцем газона, три узкие клумбы с поникшими васильками, верблюдкой и маргаритками; две каменные купальни для птиц и деревянная скамья. Рейчел с размаху плюхнулась на нее. Перед ее глазами были окна квартир, и они смотрели на нее с молчаливым упреком. Они будто выставляли напоказ то, что ей особенно нравилось: балконы наверху и веранды внизу, которые выходили в сад, с них был виден Южный променад, изгибающийся дугой над морем.

Ты потеряла нас, ты потеряла нас, казалось, говорили ей окна квартир «Приюта на утесе». Твои планы рухнули, Рейчел, и что с тобой теперь будет?

Рейчел отвернулась. Пересохшее горло саднило. Потирая ладонью горячий лоб, она вдруг представила себе, что ест лимонное мороженое, представила так живо, что почти ощутила во рту вкус желанного лакомства. Повернувшись на скамейке, она стала смотреть на море. Солнце палило без всякой жалости, вдали застыла узкая полоска полупрозрачной дымки, которая, похоже, давно уже приросла к горизонту.

Рейчел оперлась подбородком о сжатый кулак, пристроенный на спинку скамейки. Ее глаза сощурились, словно в лицо ей дул колючий соленый ветер; она часто мигала, плотно закрывала глаза, стараясь удержать слезы. Она предпочла бы сейчас оказаться в любом другом месте, но она была здесь, одна, и от этого в ее сознании все перемешалось: злость, обида, ревность.

Что это в действительности означает — посвятить всю себя другому человеку? Было время, когда она могла с легкостью ответить на этот вопрос. Это означает протянуть руку и взять в нее сердце другого человека вместе с тайнами его души и самыми заветными мечтами, обеспечить этому человеку безопасность и комфорт, предоставить ему такое убежище, где между двумя родственными душами царит полное взаимопонимание. Посвятить себя другому — это клятвенно заверить друг друга в том, что «мы равны» и «какие бы несчастья на нас ни обрушились, мы встретим их вместе». Вот что она когда-то думала об этом. Какими бесхитростными были ее обещания вечной преданности!

И ведь они действительно были равны, она и Салах, две школьницы, никак не подходившие для того, чтобы стать неразлучными подругами. Их никогда не допускали и не приглашали — да они и сами не решились бы пойти — на домашние праздники одноклассников или на танцы. Когда они учились в младшей школе, их скромно украшенные ко Дню святого Валентина коробки из-под обуви, которые дети ставили в дальний угол класса, оставались бы пустыми, не одаривай они друг друга. Уже тогда им было знакомо холодное чувство одиночества. Она и Салах, конечно же, начали дружить, как равные. А вот закончилось все так, что от прежнего равенства не осталось и следа.

Рейчел проглотила горький ком, стоявший у нее в горле. Ведь у нее и в мыслях не было навредить кому-либо. Она лишь хотела знать правду. Ведь это к лучшему, когда люди знают правду. Неужели лучше жить во лжи?

Но Рейчел понимала: настоящая ложь — это та, которую она вспоминает сейчас. А свидетельства располагались как раз за ее спиной, стоило лишь посмотреть на кирпичные стены, на занавески с рюшами на окнах, на красные буквы надписи «Продается», выведенной на широкой приклеенной к дверям ленте.

Ей не хотелось думать об этой квартире.

— Это последняя, — сказал ей тогда агент по недвижимости, многозначительно глядя на нее и изо всех сил стараясь не замечать уродства ее лица. — Как раз то, с чего начинается собственный дом. Держу пари, это именно то, что вам нужно. И кто же этот счастливец?

Но Рейчел не думала ни о замужестве, ни о детях, когда ходила по квартире, заглядывая в шкафы и останавливаясь около окон. Тогда она думала о Салах. Она думала о том, как они будут вместе стряпать, сидеть вдвоем перед электрическим камином, в котором будут полыхать искусственные поленья, пить чай на террасе весной, разговаривать, мечтать, оставаясь друг для друга тем, кем они были в течение прошедших десяти лет, — лучшими подругами.

Она и не думала специально заниматься поисками квартиры, когда неожиданно наткнулась на последний, только что законченный дом «Приюта на утесе». Она возвращалась на велосипеде домой от Салах. Встреча подруг ничем не отличалась от десятков других, ставших привычными за те годы, что они провели вместе: разговоры, смех, музыка, чай. Но уже тогда их общение часто прерывала Юмн, врываясь в комнату с какими-то требованиями. В тот день ей было нужно, чтобы Салах сделала ей педикюр. Немедленно. Сейчас же. Ее совершенно не трогало то, что у Салах гостья. Юмн повелевала и требовала полного подчинения. И Рейчел заметила, как Салах менялась в лице, слыша визгливый голос невестки. Веселая, жизнерадостная девушка превращалась в послушную служанку, покорную, готовую к услугам, и снова становилась похожей на ту испуганную школьницу из младшего класса, которую все дразнили, к которой приставали.

И когда Рейчел подъехала к рекламному щиту, на котором висело объявление «Завершение строительства! Квартиры со всеми удобствами!», она вдруг повернула велосипед на Уэстберри-уэй и въехала в проезд, ведущий к этому дому. Риелтор, вопреки ее ожиданиям, оказался вовсе не тучным, суетливым неудачником средних лет в залоснившемся галстуке — он выглядел так, словно продавал мечты.

Но мечты, как она поняла, имеют обыкновение разбиваться вдребезги и приводить того, в чьей голове они возникли, к черным пучинам разочарования. И все-таки это лучше, чем вообще не мечтать. Ведь когда ты научишься мечтать, ты…

— Рейчел!

Рейчел вздрогнула, оторвав взгляд от бескрайней и гладкой, как расстеленная по столу скатерть, поверхности Северного моря. Она резко обернулась. Перед ней стояла Салах. Плечи ее накрывала привычная дупата, лицо было погребально-грустным. Родимое пятно, похожее на ягоду клубники, потемнело, так бывало всегда, когда она нервничала.

— Салах! Как ты?.. Что ты? — Рейчел не знала, с чего начать, ведь им надо было столько сказать друг другу.

— Я зашла в магазин. Твоя мама сказала, что ты убежала после того, как к вам пришла эта женщина из Скотленд-Ярда. Я подумала, что ты, должно быть, здесь.

— Ты же знаешь меня, — печально произнесла Рейчел. Ее пальцы теребили золотую нить на юбке, которая поблескивала в красно-голубых узорах ткани, — знаешь лучше всех. Да и я тебя хорошо знаю.

— Я тоже всегда так думала, — сказала Салах. — А сейчас я в этом не уверена. Так же, как и в том, друзья мы еще или уже нет.

У Рейчел сжалось сердце, она не знала, что хуже: сознание, что она предала Салах, или боль от ответного удара, нанесенного подругой. Она не могла поднять глаза на Салах из боязни испытать такое страшное потрясение, которое она не сумеет вынести.

— Почему ты отдала этот чек Хайтаму? Я ведь знаю, Рейчел, от кого он получил его. Твоей матери незачем было это делать. Но я никак не могу понять — для чего?..

— Ты сказала мне, что любишь Тео. — Язык Рейчел с трудом ворочался у нее во рту, она лихорадочно искала в голове ответ на то, что ей самой казалось необъяснимым.

— Ты знаешь, я не могу быть с ним, моя семья никогда этого не допустит.

— И это разбило твое сердце. Ведь ты говорила, он — часть твоей души.

— Я не могу выйти за него замуж, несмотря на то, что между нами было, несмотря на все наши мечты, не могу, хотя хочу этого больше всего на свете и… — Голос Салах задрожал.

Рейчел наконец подняла глаза и посмотрела ей в лицо. Глаза Салах были полны слез. Она резко отвернула голову, вглядываясь в дальний конец пирса, туда, где, вероятно, находился Тео. Справившись с собой, она снова заговорила:

— Я сказала, что, когда придет время, я выйду замуж за человека, которого выберут мои родители. Тео потерян для меня навсегда. Ты же помнишь наш разговор. Так на что ты надеялась, отдавая чек Хайтаму?

— Но ты же не любила Хайтама.