Странник поневоле - Долинго Борис - Страница 27

Проклиная свою самонадеянность, юноша со злостью посмотрел на сгущающиеся тучи и стал готовиться встретить шторм. В общем, он понимал, что если буря разгуляется по-настоящему, шансов не так уж и много: несмотря на то, что судно строилось со всей возможной тщательностью, иллюзий относительно своих навыков корабела он не питал. Проверив, как надет спасательный жилет из коры, Богдан затянул крепления груза и убрал парус, который уже мешал, зарывая нос тримарана в волны.

Волны делались всё выше и выше, и вот одна встала настолько высоко, что накрыла тримаран, словно тот погрузился в пучину. Боковые поплавки затрещали, но удержали кораблик от переворота.

Через пару секунд волна схлынула пенными бурунами по стволам палубного настила центрального плота – Богдан переждал удар, вовремя схватившись за мачту. Для надёжности он привязал себя к ней за пояс, а также закрепил на себе всё самое необходимое из оружия и снаряжения: пробковый жилет позволит ему оставаться на плаву даже с этими предметами – это он проверил раньше.

– Что же, ты сам хотел этого! – зло прорычал он себе под нос, и вдруг, сам того не ожидая, запел песенку «Перекаты» Александра Городницкого. Богдан имел сильный голос, но неважный слух, любил иногда поорать у костра бардовские сочинения, и даже сам бренчал на гитаре. Сейчас гитары не было, но остался голос, который он и надрывал:

Когда кончались слова, Богдан орал что-то совершенно непотребное, символически сохраняя размерность песни. А потом вдруг перешёл на «Уток» Розенбаума:

Волны разошлись до высоты десятка метров – в Торцевом океане планеты бушевал настоящий шторм, словно неизвестный хозяин этого мира, повелитель гравитации и местных светил, проверял дерзкого пришельца на прочность: сколько он ещё выживет? После убаюкивающего суперкомфорта дворца буря на море казалась карой некоего местного «всевышнего».

Тримаран то взлетал на высоченные гребни, то проваливался в разверзающиеся ущелья среди пенных гребней. Если бы судно имело лодочный корпус, его давно бы уже залило водой и потопило, но набирать воду ему было некуда, а боковые поплавки пока спасали от переворачивания. Брёвна, крепившие поплавки, угрожающе трещали, но пока держались. Богдан мысленно поздравил себя с тем, что сделал их толще, чем планировал вначале, и заорал «Коней привередливых».

Сжимая одной рукой мачту, а другой длинную рукоятку руля, стараясь по возможности направлять тримаран по волнам, а не против них, Богдан стоял на коленях и орал песню за песней. Временами из-за свиста ветра он не слышал собственного голоса, но продолжал маломузыкально петь, в каком-то зачарованном исступлении стараясь перекричать рёв стихии.

Вдруг очередная волна, вздымающаяся перед ним, раскрылась, и из неё вынырнула огромная труба. Богдан замолк, словно в замедленной киносъемке наблюдая, как «труба» всё выдвигается и выдвигается из толщи вставшей на дыбы воды.

Это был один из обитателей местного океана, нечто вроде морского змея, о котором писал профессор Витт. Гладкочешуйчатое туловище диаметром метра в три венчала непропорционально маленькая голова, с торчащими по сторонам черепа то ли плавниками, то ли какими-то складками. На этом относительно небольшом черепе раскрылась пасть не менее метра в распахе, и послышался рык, словно чудовище наслаждалось буйством стихии, частью которой являлось само.

Заворожено глядя на змея, Богдан и не пытался выхватывать лучемёт, так как даже такое оружие вряд ли могло уничтожить этого гиганта быстро – в любом случае, если бы змей напал на тримаран, он успел бы разрушить судно.

Морда змея погрузилась в воду, войдя в следующую волну, а туловище ещё продолжало выныривать из гребня первой, образовав над тримараном гигантскую дугу. Последним мелькнул хвост с горизонтальным, как у дельфина, раздвоенным плавником, едва не стеганув по судну, и чудовище скрылось в воде целиком. По самой скромной оценке змей был в длину метров тридцать.

Богдан очнулся от ступора – и вовремя: он едва успел правильно повернуть руль, чтобы благоприятно встретить гребень волны и нырнуть вниз с высоты нескольких этажей.

Он не засёк момент начала бури, а теперь и вовсе потерял счёт времени и не мог сказать, сколько же уже продолжаются периодические взлёты и провалы в водяные глубины. Однако можно было смело утверждать, что бурное море играет тримараном уже не менее пары часов. Единственным положительным моментом творящегося хаоса волн и ветра было то, что нисколько не похолодало – в противном случае постоянно заливаемый с ног до головы Богдан давно бы начал мёрзнуть.

Неожиданно с высоты очередного водяного гребня, в неверном свете скрытого плотными облаками солнца Богдан заметил впереди землю. Довольно стандартного вида остров вздымался над каменисто-песчаным пляжем, окутанным пеной штормового прибоя. Волны несли тримаран прямо на берег, до которого оставалось не так уж много.

– Чёрт, – пробормотал Богдан, лихорадочно сжимая руль. – Чёрт, как же тут причалить?..

В любом случае, ему было ясно, что необходимо во что бы то ни стало пристать к берегу. Во-первых, сколько будет продолжаться буря, он не мог гадать – следующий встреченный морской змей может обратить на него внимание, и тогда несдобровать. Во-вторых, прекрасно пока державшийся тримаран может просто развалиться от удара очередной более сильной волны.

Направляя судно рулём, Богдан пытался придать ему некое осмысленное направление движения. Впереди вставали не большие, но вполне грозные при таком волнении скалы. Правда, между камнями имелись достаточно широкие проходы, но проскочить в них в этих условиях и на маломаневренном судне было само по себе лотереей.

Мощная волна подхватило тримаран и начала поднимать его, одновременно неся вперёд. Богдан поспешно перерезал верёвку, удерживающую его у мачты – в случае переворота судна среди скал ему не улыбалось оказать прикованным к палубе.

С почти безнадёжным отчаянием он замер, когда творение его рук вздыбилось над чёрным валуном, выступавшим из воды метра на три – волна проносила тримаран над скалой.

Богдан уже почти облегчённо вздохнул, так как пенный бурун опускал судёнышко в заводь, которая упиралась в песчаную кромку, как вдруг снизу ударило со страшной силой, под накатом палубных брёвен что-то обречёно захрустело, и центральный корпус тримарана разломился почти пополам. Богдан и его пожитки полетели от удара в разные стороны: под сравнительно тонким слоем воды здесь оказался ещё один камень, на который бросило и, как об колено, сломало судно.

Богдану повезло – он как по наклонной плоскости съехал по половинке корпуса в воду, счастливо избежав удара о скалу, который мог бы раздробить кости.

Лихорадочно загребая, он поплыл к берегу, до которого оставалось всего метров двадцать.

Лучемёт оставался в кобуре и к тому же был привязан верёвкой, нож – в ножнах, а гранаты, карта и разные самые главные штучки вроде запасных обойм, зажигалки, револьвера и прочего лежали в карманах комбинезона – а потому Богдан не слишком беспокоился за них. Последняя тетрадь профессора, где оставалось ещё много чистых листов, как и бинокль, лежала за пазухой в одном из непромокаемых карманов – на нескольких листах Богдан на всякий случай скопировал карту переходов. А вот все припасы, «маузер», лук, стрелы, копья, посуда, инструменты и прочее оказались в волнах или пошли на дно.