Преисподняя - Гоник Владимир - Страница 11
- Предыдущая
- 11/79
- Следующая
Снаружи гарнизонный забор окружали громадные голые пустыри. Они напоминали пустыню или лунный пейзаж: мёртвая, усыпанная камнями земля, песчаные плеши, и если поднимался ветер, пыль застила солнце.
Прежде это место занимала зелёнка — густые заросли, кусты, виноградники с упрятанными глубоко под землю от пересыхания родниками и арыками. Это была древняя оросительная система, спокон веку окружавшая кишлаки. Она покрывала целые долины, и при желании по ней можно было добраться из одной области в другую, не выходя на поверхность.
С устройством в кишлаке гарнизона зелёнку решено было для безопасности убрать. Чтобы противник не мог скрытно подобраться к кишлаку, как объяснили шейхам через переводчиков сведущие политработники. И убрали, конечно, срыли, свели подчистую. Мощные машины проутюжили заросли, родники и арыки, и на глазах у плачущих крестьян превратили цветущую долину в безжизненный пустырь.
«Да поймите, мы о вас печёмся, о вашей безопасности», — твердили жителям политработники, выполняя приказ о работе с населением, и досадовали на их непонятливость: те никак не хотели оценить заботу.
В одну из ночей кишлак исчез. Нет, на месте остались дома, лавки, амбары, дувалы, кузницы, даже мечеть осталась на месте — исчезли жители. Население ушло в горы, только ветхие старики и старухи да немощные калеки, не способные передвигаться, молча взирали из тёмных дверных проёмов.
С тех пор гарнизон пребывал при пустом кишлаке, охраняя безлюдные улочки и пустые дома. Начальник гарнизона доложил по начальству, что безопасность обеспечена полностью, в гарнизоне многие получили боевые награды.
После демобилизации Ключникова несколько месяцев мучили ночные кошмары. Навязчиво и неотвязно повторялся один сон: черноусые улыбчивые афганцы в длинных белых рубахах, жилетах и шароварах приближались беглым шагом, он же не мог двинуться с места.
Они быстро шли тесной толпой — ближе, ближе, он отчётливо видел их смуглые белозубые улыбающиеся лица. Пора было открывать огонь или бежать, но автомат почему-то заклинило — как ни бился, он не мог с ним сладить, а ноги не слушались, и Ключников сквозь сон чувствовал, как твёрдый ледяной ужас распирает грудь.
Он просыпался в холодном поту и долго не мог отдышаться.
2
С обочины колеи ступеньки поднимались в общественные туалеты, расположенные по обе стороны от тоннеля. Вход прикрывали раздвижные решётки, но никто их не запирал, стоило толкнуть, и они разошлись.
Туалеты были устроены по всем перегонам на случай войны, ими ведала гражданская оборона: с началом войны тоннели превращались в убежища для населения; туалеты располагались каждые пятьсот метров и были рассчитаны на массовое использование.
Першин остановил разведчиков и послал патруль из двух человек осмотреть просторные, облицованные белым кафелем, помещения, откуда доносилось журчание воды: сантехника на секретных объектах была худая, как повсюду в стране.
Изготовив автоматы, патруль обошёл туалеты, заглянул в кабины, но ничего подозрительного не обнаружил.
Першин взглянул на часы: доходил третий час ночи. Уже час почти разведка пребывала в пути, однако хвастать было нечем: половины перегона не одолели. Приходилось осматривать кабельные коллекторы, понизительные подстанции, электрощитовые — любое помещение, какое встречалось на пути. Но нет, никого пока не обнаружили, хотя случалось иногда, забегала в тоннель изредка собака, ненароком залетала птица и уж совсем редко неисповедимо забредал человек. И хорошо ещё, если ночью, потому что днём он был обречён: восемьсот вольт в контактном рельсе, а не убьёт напряжение, зарежет поезд, токосниматель моторного вагона выступает с двух сторон на четверть метра.
Раньше, правда, тоннели строили пошире, на обочине можно было укрыться. По технике безопасности многие линии имели предохранительный мостик — нечто вроде узкой полки, которая тянулась вдоль боковой стены тоннеля. Расположенный на высоте вагонных окон мостик служил для высадки пассажиров в случае аварии, и окажись в тоннеле человек, он мог, стоя на мостике, переждать поезд.
Получив задание, Першин стал выяснять, каким способом человек может попасть в систему метро. На станции вход в тоннель стерегли приборы, стоило кому-то направиться туда, срабатывала сигнализация.
После закрытия станцию осматривала милиция, однако сведущий человек мог исхитриться и дождаться двух часов, когда снимали напряжение в контактном рельсе и отключали сигнализацию. На перегонах работали ремонтные бригады, сновали дрезины и мотовозы, ходили связисты, электрики, водопроводчики, и человек, имеющий умысел, вполне мог сойти за одного из них и затеряться.
Иногда посторонние попадали в тоннель через наземный вентиляционный киоск. Решались на это редкие смельчаки, спуск был сродни сошествию в ад. На ужасном ветру в гуле и грохоте огромных вентиляторов, похожих на авиационные моторы, нужно было спуститься в верхний коллектор, из него попасть в ствол шахты и долго спускаться в бездонный пролёт по отвесной стене, вдоль которой тянулась лестница из железных прутьев. При глубоком заложении тоннелей ствол шахты прорезал землю на высоту тридцатиэтажного дома. Как говорится, устанешь падать.
Начав спуск, смельчак вскоре понимал, что поступил опрометчиво. В темноте ничего не стоило сорваться, да и вообще, на висячей лестнице всякое могло стрястись: соскользнёт ли с перекладины нога, рука ли занемеет, сил ли не хватит или испугаешься высоты — и все, одним жильцом на свете меньше.
До нижнего коллектора доползали с трудом, отвесная лестница — это тебе не лифт: от усталости дрожат руки, ноги не держат.
Из нижнего коллектора по воздушным каналам можно было попасть в тоннель и даже ниже, на перекачку, в дренажную систему, ветвистую, как лабиринт.
Схожий способ существовал для проникновения через силовые и понизительные трансформаторные подстанции: кабельные коллекторы шли во всех направлениях, связывая метро с поверхностью.
Першин взглянул на часы: время таяло. В пять тридцать утра в контактный рельс подавали напряжение, звуковая и световая сигнализация срабатывали ещё раньше: пора, пора, убирайся восвояси, уноси ноги подобру-поздорову.
…школу Першин закончил в Москве, учился прилежно, каждый из родителей питал надежды, что сын пойдёт по его стопам: мама-филолог, папа-математик.
О, горе, горе! — горе для семьи, сын приличных родителей математике и филологии предпочёл воздушный десант.
Виной тому были американские фильмы: кассеты ходили по рукам, он в избытке насмотрелся их на квартирах одноклассников.
Ах, как сокрушительны эти мускулистые мужчины, нет им равных в стрельбе, в драке, в благородстве, какая умопомрачительная жизнь, не то, что унылое советское существование.
В Рязань, где находилось воздушно-десантное училище, Першин отправился на пароходе. Он мог добраться поездом, но это было скучно: душные переполненные вагоны и мешки, мешки — Рязань возвращалась с добычей после удачного набега на Москву.
Уже многие годы владимирские полки, суздальские ратники, смоленские ополченцы и дружины из Калуги, Сергиева Посада, Твери и прочих, прочих мест ходили на Москву, опустошая её почище монгольской конницы. Соседи ходили на Москву по той простой причине, что родная держава провиант из этих мест доставляла в столицу, и чтобы его отбить, жители с мешками отправлялись в поход. Першин купил билет в четвёртый класс, без места, хочешь — в трюме, а хочешь — на палубе. Это было романтично для домашнего сосунка — ни угла, ни крыши над головой, он мнил себя бродягой, искателем приключений.
Они отплыли из Южного порта в Нагатине, закатное солнце медью отражалось в окнах уступчатых домов за Москвой-рекой. Редкие пассажиры гуляли по палубе, одинокие женщины за неимением спутников заглядывались на рослого юношу — блондин, верзила, косая сажень в плечах, румянец, кровь с молоком.
- Предыдущая
- 11/79
- Следующая
