Княжич - Гончаров Олег - Страница 56

• Предыдущая
• 56/78
• Следующая

— Жив, сынко? — услышал я отца.

— Жив, батюшка, — я в ответ ему.

Подбежал он ко мне. Глаза горят. Под скулами желваки от злости играют. Обнял меня крепко. Говорит:

— Вот, держи. Дедов меч. Помнишь, как с Зеленей за него на стогне бился?

— Как же забыть?

— Твой он теперь. По праву твой.

Взял я в руки оружие и понял, что теперь оно в моей руке не дрогнет. Поднял его над головой и пошел варягов крушить…

Айвора я нашел возле воза с последней непочатой бочкой браги. Он вола пытался из телеги выпрячь.

— Что, потаскухин сын, на нем, что ли, бежать удумал? Так на воле далеко не уедешь.

Он обернулся быстро. Вижу, лук поднял и тетиву натянул. Наконечник стрелы мне в грудь уставился.

— Уйди, щенок! — крикнул он мне.

— Разве так смерть свою встречают? — сказал я спокойно.

Понял он, что по добру не дам ему уйти.

— Один! — закричал он и тетиву спустил. Стрела в полет отправилась. Прямо в сердце мне.

Да не достала. Помнил я, что в кольчуге, и если Асмуд кинжалом ее не пробил, то стрела и вовсе не прошьет. Только рука у меня сама собой дернулась. А в руке меч дедов. Отбил я стрелу. Она по клинку скользнула и прочь ушла.

А Айвор уж за новой стрелой к колчану тянется. Не буду же я ждать, когда он ее на тетиву положит. Поднялся меч.

— Прими, Даждьбоже! — я с ударом выдохнул.

Покатилась голова варяжская по земле и остановилась под задним колесом телеги. Глаза, выпученные, на меня таращатся. Рот открыт, точно сказать что-то хочет. Только взгляд мутнеть стал. И веки опустились. Навечно.

А тело еще мгновение постояло, из шеи обрубленной кровью побрызгало. Рухнуло под копыта воловьи. Мне босые ноги горячим заляпало.

А вол ноздрями воздух втянул, кровь учуял. Рванул воз в страхе. Только треск из-под заднего колеса раздался. Точно орех-лещина на зубах лопнул. А это еще больше напугало животину. Замычал вол да в ночь рванул.

— Достанется волкам на съедение, — пожалел я его.

Повернулся и пошел Ингваря искать…

17 сентября 945 г.

На рассвете все было кончено.

Что не позволила сделать Путяте княгиня Древлянская три лета назад, сделал ее муж. Мой отец…

Только Ингваря оставили в живых. Слишком много он должен был земле Древлянской, чтобы умереть легкой смертью.

Его связали, как меня совсем недавно, забили в рот кляп, чтоб не болтал много, и на воз бросили. А бочку с брагой вниз скинули. Да дно ей выбили. Не пропадать же добру. Да и повод есть. И повод немалый. Выпили за радость древлянскую. За горе кагана Киевского.

А воз тот самый, что ночью по голове Айворовой проехал. Вон, на заднем ободе, волосы его рыжие клочком топорщатся. Запеклись в месиве. Присохли.

Значит, не достался вол волкам. И то славно.

Других телег в становище уже не было. Еще вчера, до подхода наших, ушел обоз в Киев.

— То-то Ольга обрадуется, — смеялся Куденя, — когда увидит, что меха-то все паршой побиты.

— Меду жалко, — сказал я. — Мед славный был. Ятвигский.

— Не жалей, сынко, — сказал подошедший отец. — Еще Велемудр пришлет. А то и сами соберем. Главное, что земля Древлянская снова свободной стала. Только что с тобой-то случилось?

А я на земле сижу и встать не могу. Вчера впопыхах с ожогами босым по стану варяжскому бегал да врагов крушил. А сегодня огнем пятки горят. Горячка боя отхлынула, а боль вернулась.

— Знахаря сюда! — Отец меня с земли поднял. Точно маленького на руках держит.

Тут и знахарь подскочил. Взглянул на ноги мои. Изругался.

— Как же ты с такими ранами сразу меня не позвал? — корить меня начал.

— Некогда было, — отвечаю.

Еще пуще ругаясь, Белорев смазал мне пятки.

— Три дня тебе не ходить, — говорит. — А потом посмотрим. Ты его, княже, вот сюда. На воз к Ингварю сажай.

— Не поеду я с ним! — заартачился я. — Лучше на четвереньках до дома поползу!

— Как не поедешь? — не любил Белорев, когда ему перечили. — Еще как поедешь! Скажи ему, княже.

Но тут Путята верхом подъехал. За меня вступился.

— Я его за спину посажу, — сказал. — Давай, княже, подсаживай.

Посадил меня отец болярину за спину.

— Терпи, сынко, — сказал. — Собираемся! — крикнул так, что все живые в становище его услышали. — А то в Коростене нас небось заждались!

Варягов хоронить не стали. Будет чем зверям лесным порадоваться. Палатки варяжские собрали — |все в хозяйстве сгодится, — шатер сложили да и в обратный путь тронулись. А Ингварь на возу лежал стреноженный. Ни дать ни взять — волк после облавы. Одёжа на нем разодрана. Во рту кляп. Глаза только лупырит да мычит что-то зло…

А нам его мычание в радость.

Не было еще на земле большей радости. Древляне песни запели. Смеялись воины, точно дети. Славили князя и меня, сына его, заодно.

Жалели только об одном. О том, что Асмуду удалось уйти. Отец даже поругал меня за то, что предупредил я его. Путята обиделся. Только я им рассказал, о чем мы с ним ночью говорили. Поняли они меня. Простили…

21 сентября 945 г.

Ингваря вывели на Большое крыльцо.

Зашумел народ, к детинцу ринулся. Хотело вече на куски кагана разорвать. Не дали дружинники бесправие учинить. Сдержали огнищан.

Каган Киевский совершенно равнодушно наблюдал за тем, что происходило. Он знал, что виновен. Он смирился со своей участью. И немного жалел только о том, что не увидит больше ни жены, ни сына. И еще обидно было за Асмуда. Всю жизнь его советы слушал. Как себе доверял. Не ждал, что бросит его старый варяг в злой миг. Не ждал.

Гостомысл вперед вышел. Поправил большую кожаную суму, висевшую на его плече. Руки кверху поднял. Крикнул громко:

— Тише, люди вольные! Не дело нам, древлянам, сегодня, когда день равен ночи, а коло в равновесие пришло[142], беззаконие творить. По Прави с ним, — указал он на Ингваря, — поступить надобно!

Всколыхнулся народ. Крик поднял. Да понимали все, что месть в деле Прави не советчица. Успокоились.

Вышел отец. Поклонился до земли людям. Сурово взглянул на кагана. А потом спросил у Гостомысла. Громко спросил, чтобы слышали:

— А что Веда Прави про то говорит?

Ведун вынул из сумы кожаной толстый деревянный складень. Он был очень старым. Дерево совсем потемнело от времени. И от многих ладоней, которые касались его за многие лета.

Гостомысл положил складень на руки, отцом подставленные. Перевернул несколько дощечек. Задержал свой взгляд на мгновение. Понял, что не там читает. Перевернул еще одну досочку. Кивнул и прочитал:

— «И спросил Богумир Учителя Мудрости[143], как же быть с гостем непрошеным? И ответил Лесной Хозяин[144]: „Гость непрошеный тоже гость. Прими его, как желанного. Накорми. Напои его. Спать уложи, коль остаться пожелает. Утром в путь проводи"…» Так ли поступила княгиня Древлянская? — оторвался Гостомысл от чтения и спросил у веча.

— Точно так, — ответили люди.

— Да будет так, — кивнул ведун. Перевернул еще одну доску. Губами пошевелил,

разбирая написанное. Потом огласил:

— «…аще ты гость, и принял тебя хозяин, как Правь требует, веди себя скромно. Разора хозяину не чини. Богов его уважай. Предков его чти. Жену почитай. Чад не бей…» Так ли поступил Ингварь, князь Киевский? — снова спросил ведун у веча.

— Нет! — закричали люди.

— Да будет так, — кивнул ведун и продолжил: — «…аще ты нарушил Правью данный закон. Злым ответил на предоброе. Дом хозяйский разорил. Жену его с чадами побил или жизни лишил… будет тебе кара смертная. Кара жестокая. Бо не гостю так поступать позволено, но захватчику». — Ведун закончил читать, сложил досочки вместе и спрятал складень в суму. — Был ли захватчиком в Коростене Ингварь Киевский? — посмотрел ведун на Путяту.

• Предыдущая
• 56/78
• Следующая