Дама с рубинами - Марлитт Евгения - Страница 3

Под липами между тем поднялся довольно громкий разговор. Маргарита положила подобранные ею розы на садовый стол – «пока не придет фрейлейн Ленц на галерею», – заметила она, становясь коленями на скамейку около маленького брата.

– Посмотри, Грета! – сказал Герберт, показывая на грифельную доску, он все еще был красен и говорил слегка дрожащим, точно не своим голосом. «Вероятно, со зла», – подумала девочка и увидела, как Герберт, вероятно опять по рассеянности, спрятал розу в карман.

Всегда сдержанный молодой человек стал неузнаваем. Бледный, со злыми глазами схватил он маленькую ручку, прежде чем она успела дотянуться до цветка, и отбросил, как вредное насекомое.

Девочка пронзительно закричала, а Рейнгольд, испуганный, вскочил со скамейки.

– Что у вас тут такое? – спросил господин Лампрехт, который только что передал лошадь подоспевшему работнику и подходил к столу.

– Он не смеет, это все равно, что украсть! – кричала девочка, у которой еще не прошел испуг. – Розы эти принадлежат фрейлейн Ленц.

– Ну и что же?

– Герберт взял белую, самую красивую, и спрятал в карман!

– Что за шалости! Какие глупые шутки, Герберт, – сказала в сердцах советница.

Лампрехт казался разгоряченным от верховой езды, точно вся кровь бросилась ему в голову; он молча подошел к Герберту, помахивая хлыстом, который все еще держал в руках. С оскорбительно высокомерной, насмешливой улыбкой смерил он покрасневшего, смущенного юношу взглядом прищуренных глаз, которые, однако, метали искры.

– Оставь его, малютка! – проговорил он, наконец, небрежно пожимая плечами. – Герберт стянул розу для школы, завтра во время урока ботаники он представит своему учителю прекрасный экземпляр «Роза Альба».

– Болдуин. – Голос молодого человека прервался, как будто кто-то схватил его за горло.

– Что с тобой, мой мальчик, – обернулся к нему с иронической поспешностью господин Лампрехт. – Разве я говорю неправду, что лучший ученик школы, самый честолюбивый из всех, может думать перед выпускным экзаменом только о школьных занятиях? – Он насмешливо рассмеялся, потрепал молодого человека по плечу и хотел уйти.

– Мне надо поговорить с тобой, Болдуин, – закричала ему вслед советница, берясь в который раз за стойку с любимым попугаем.

Лампрехт почтительно остановился, хотя не мог скрыть своего нетерпеливого желания уйти. Однако он взял птицу из рук тещи и понёс ее в дом, куда впереди них пробежал как сумасшедший Герберт: было слышно, как он в несколько диких прыжков очутился на верху каменной лестницы.

– Герберт опять оказался прав! – проворчала Маргарита, ударив с сердцем ручкой по столу. – Я не верю тому, что он должен принести учителю розу. Папа пошутил, это, конечно, глупости.

Она собрала остальные цветы, завязала их стебли лентой, которую сняла с головы, и побежала к пакгаузу, чтобы бросить маленький букет на деревянную галерею. Он упал на балюстраду, но никто не протянул за ним руки, нигде не виднелось кисейного платья, и не произнес «благодарю» голос, который так приятно было слышать.

Девочка с недовольным видом вернулась под липы. Во дворе стало необыкновенно тихо. Тетя Софи и Бэрбэ, сняв последнее белье, отнесли доверху наполненные корзины в дом, работник, заперев конюшню, ушел с какими-то поручениями со двора, а маленький тихий мальчик опять сидел на скамейке и с завидным терпением выводил буквы на грифельной доске.

Маргарита села около него и, сложив на коленях худенькие загорелые руки, стала болтать беспокойными ножками, следя живыми глазами за полетом ласточек.

Между тем вернулась Бэрбэ, обтерла тряпкой садовый стол, постелила скатерть и поставила поднос с чашками. Затем начала снимать и сматывать веревки. Время от времени она бросала сердитые взгляды на девочку, которая, совершенно не стесняясь, упорно смотрела на окна верхнего этажа страшного дома: старой кухарке это казалось дерзким вызовом, который нагонял на нее легкую дрожь.

– Бэрбэ, Бэрбэ, обернись скорей, посмотри, там кто-то есть, – закричала вдруг малютка, спрыгнув со скамейки и указывая пальцем на одно из окон комнаты, где умерла Доротея. Невольно, как будто ее толкнула какая-то посторонняя сила, Бэрбэ быстро повернулась к указанному месту, выронив от страха из рук клубок веревок.

– Боже мой! Занавеска качается, – пробормотала она.

– Вздор, Бэрбэ, если б она только качалась, так это от сквозного ветра, – наставительно сказала Маргарита. – Нет, там посередине, – она опять указала на окно, – занавеска раздвинулась, и кто-то выглянул, но как же это могло быть, ведь там никто не живет.

– Видно, опять привидение взялось за свое – та женщина, чей портрет висит в гостиной, – пробормотала Бэрбэ. Не смей рассказывать глупости детям, Бэрбэ, тетя Софи не велит, – закричала рассерженная Маргарита, затопав ногами. – Посмотри, как испугался Гольдхен! – Она обвила руками шею мальчика, слушавшего с широко открытыми, полными страха глазами, и начала его успокаивать, как взрослая. – Поди ко мне, бедный мальчик, не бойся, не слушай того, что говорит глупая Бэрбэ. Привидений не бывает на свете, это все вздор! В эту минуту пришла из дома тетя Софи, принесла кофе и поставила на стол большой круглый, посыпанный сахаром пирог.

– Гретель, дитя мое, что у вас тут такое – спросила она, между тем как Бэрбэ побежала за укатившимся клубком веревок.

– Там в комнате кто-то был!

Тетя Софи, начавшая уже разрезать пирог, вдруг остановилась. Она обернулась и бросила быстрый взгляд на окна флигеля.

– Там наверху? – спросила она, чуть-чуть улыбаясь. – Да ты грезишь наяву, дитя.

– Нет, тетя, там, правда, был кто-то. В том месте, где занавеси краснее, они раздвинулись, я видела даже белые пальцы, которые их раздвигали, и на мгновение мелькнула голова с белокурыми волосами!

– Это солнце, Гретель, ничего больше, – хладнокровно возразила тетя Софи, продолжая равномерно нарезать пирог. – Оно играет на стеклах и вводит в обман. Если бы у меня был ключ, мы бы сейчас же вошли туда с тобой и убедились, что там никого нет, и тебе только показалось, глупышка. Но ключ у папы, с ним теперь бабушка, и я не пойду им мешать.

– Бэрбэ говорит, что выглянула женщина, портрет которой висит в красной гостиной, что она бегает по дому и пугает людей, – жаловался Рейнгольд плаксивым голосом.

– Вот оно что! – сказала тетя Софи и, положив нож, посмотрела через плечо на старую кухарку, которая старательно наматывала веревки на свой исполинский клубок. – Ну, уж хороша ты, Бэрбэ, – настоящая подколодная змея! Что тебе сделала бедная женщина в красной гостиной, что ты пугаешь ею правнуков? – строго сказала тетя Софи. Она налила детям кофе, положила им по куску пирога, потом пошла, высвободить розовый куст из веревок, которыми его замотала рассвирепевшая Бэрбэ.

– Но как Бог свят, это было не солнце! Уж я разузнаю, кто это бродит по коридору и прокрадывается в комнату! – прошептала про себя скептически малютка, сидя за кофе и уплетая кусок пирога.

– Мне надо поговорить с тобой, Болдуин, прошу тебя, удели мне несколько минут, – сказала советница, а с тех пор, как господин Лампрехт имел честь назваться ее зятем, ее просьбы равнялись для него приказаниям, которые он всегда почтительно исполнял.

Советница направилась к одному из маленьких, стоявших в глубоких оконных нишах кресел, полускрытых складками и кружевами шелковых гардин. Она привыкла видеть отсюда зятя за маленьким письменным столом с изящным письменным прибором.

– Ах, как это восхитительно! – воскликнула старуха, остановившись около письменного стола и глядя на лежащий, на нем портфель.

Действительно, на медальоне, украшавшем портфель, с изумительным искусством были изображены акварелью переплетающиеся нежные ростки папоротника и просвечивающая сквозь них низкая лесная поросль.

– Оригинальная идея и прелестное выполнение, – прибавила советница, рассматривая рисунок в лорнет. – Вот колокольчик тянется из своей чашечки и ягода земляники. Удивительно мило! Вероятно, это работа женских рук, не правда ли, Болдуин?