Мародер - аль Атоми Беркем - Страница 48

• Предыдущая
• 48/74
• Следующая

В один из визитов на торжок Ахмет еще издали отметил необычное оживление.

– Глянь, Серег. Че там за кипиш?

– Метелят кого-то. Да крысу[97] поди поймали.

Подойдя поближе, Ахмет засомневался – если крысу, то не многовато ли там крыс? Вон из клубка дерущихся вылетел один с разбитой мордой, второй… Если это крысы и есть, то кого метелят сейчас? Еще одну? Навряд ли… Над густеющей толпой стоял злобный гам.

– Да прихуярьте его кто-нибудь!

– Виталь, ты ж с ружьем, мочи его!

– Да куда стрелять-то, дура?!

– Не стрелять, бараны! Там же наши!

– Вон татарин угловой пришел, с волыной! Эй, борода, ебни-ка вон того! А то тут все с дробоганами, наших еще зацепим!

Попытки выяснить, в чем, собственно, дело, ни к чему не привели – сразу несколько разбитых морд наперебой орали что-то свое, из-за боевого азарта крайне путаное и абсолютно непонятное. Кто-то кому-то перевернул прилавок, “а он ебнул, такой, а тут Вася”, “а тот дрыну хватать” – короче, без пузыря не разобраться. Тем временем в туче поднятой пыли все так же топтались, вскрикивали, рычали, из тучи порой слышались полновесные плюхи. Ахмет на мгновенье замер и прислушался к миру. Нет, вмешательство неприятностями не грозило. …Ладно. Эх, жалко патроны, да хуй с ним; подзаработаем немного авторитета… Поднял ствол и дал очередь.

При выстрелах автоматического оружия клубок драки распался, обнажив центр событий. Этим самым центром оказался здоровенный худой мужик, прижатый торговцами к забору – весь в крови, на теле остались какие-то лохмотья; видно, досталось ему не хило, но руки держит, не опускает. Ахмет с Серегой аккуратно приблизились, держа его на прицеле.

– Э, мужик. Ты че тут быкуешь?

Мужик качнулся вперед, но Серый тут же отсек два патрона в пятачок рядом с его развалившимися берцами – стой, типа, где стоишь. Мужик понял, снова привалился к забору, однако поза его продолжала выражать безнадежную дерзость.

– Тебя спрашиваю. – Ахмет поднял волыну повыше, наведя мужику в грудь.

Из толпы начали орать – давай стреляй, да хули ты с ним базаришь, и все такое.

– А ты типа тут шентшовой(центровой)? Шпра-а-ашивает он… – передразнил мужик, шамкая разбитым ртом.

– Типа. – Ахмет подвыбрал спуск, и мужик заметил это, только среагировал как-то странно: склонил голову набок, точно всматриваясь в ствол, из которого сейчас вылетит смерть.

– Ни хуя ты покрутел, шапер(сапер). Шенштштавой, шмашри ты…

– Че ты там кашляешь?

– Че, че… Манчо… Не ужнал, шапер?

– Еб тя за ногу… Жирик?

– Хуирик. Штарший лейтенант Кирюхин Игорь Штепаныч, бля, а не Ширик.

– Бля, сказал – Жирик, значит Жирик, – облегченно выдохнул Ахмет, опуская ствол. – Слышь, “не Жирик”, а я ведь чуть тебя не привалил.

Мужик, точнее Жирик, тоже расслабился и сполз по забору, осев на корточки. Видно, наподдали ему хорошо, держался на одном гоноре.

Серый, не обращая внимания на кровь, щедро мажущую его чистый пуховик, поднял Жирика, Ахмет подхватил с другой стороны, и они увели его сквозь строй разочарованно галдящих торговцев. Жирику еще хватило завода обложить их мимоходом, и он радостно шепелявил им что-то матерное, брызгая кровью на Ахметову телогрейку.

– Эй, успокойся ты нах, клифта мне всего законтачил! – прикрикнул на него Ахмет. – Не, Жирик ты и есть, самый настоящий, в цвет тебя погнали[98]…

Оказалось, его выперли Нигматовские. Пока мылся да менял окровавленные тряпки, успел промеж сплошного мата объяснить, что с кем-то из помогальников зацепился, и когда почуял, что дело вплотную подошло к анонимному выстрелу в спину, свалил из Дома. Помытый, с наливными бланшами, Жирик сожрал половину ужина на четверых. Все уже давно выпили чай и закурили по второй, когда он наконец оторвался от миски.

– Та-ак, че курим-то? Ух ты. Э, хозяин, кучеряво живешь!

Закурил, блаженно откинувшись в мягкой опелевской седухе. Тут же взял вторую, прижег, кратко обрисовал канву событий: свалил от Нигмата, поджился у знакомых чертей, попытался завести бизнес на торжке – выгнал весового, но до полудня так никто выручки ему и не сделал. Потом пришел бывший весовой с какими-то козлами, ну, а дальше вы знаете. Милостиво позволил:

– А теперь вопросы, товарищи, пока я не уснул.

– А че так, в чем был, и подорвал[99]?

– Дык че делать-то оставалось. Хорошо, с вечера один цинканул[100], а то к утру бы я точно сотни сложил[101]. Че там, долго, что ли, подошел, ткнул свинорезом. Эх, патроны с волыной прожрал, а то б эти васи у меня умылись…

– А че там у Нигмата, как житуха?

– Да как, вроде нормально. Половина всегда в Барабаше, возит, да на карауле у шахты сидит. Лафа там, жрать захотел – взял, сколько хочешь. Мы там в карауле до рыготины отъедались. А если в город привезенное тронешь – пиздец, Нигмат, падла, сразу вздернет. В принципе, логично: пока через Пыштымских провезешь, все удвоится, утроится; бензин опять же. Знаете, бензин почем? Ебануться – один к трем, к тушенке. В смысле, по весу.

– А где, говоришь, ныкался?

– Да черт один тут есть, он мне вроде как должен. Вон, Серб должен помнить – слышь, Серег, помнишь, как при Коне еще у Маяковского пидоров-то каких-то обложили? Ваши еще тогда не справились, за нами послали.

– Да, было. Сколько там, три, или четыре даже тройки собрались… Мухину тройку тогда всю положили, пацаны-то сразу, а Муха еще до вечера протянул…

– Ну, вот, слушай дальше. Мы подтянулись, этих троечников плюшевых поставили прикрывать…

– Бля, Жирик! Ты пизди, но в меру, понял! У нас по пятку патронов на рыло оставалось, а эти, отморозь ебаная, с полным еще цинком сидели, не забыл?

– Ладно, ладно, патрули – терминаторы, никто не спорит, все зассали и кнокают[102]. Короче, поставил я этих терминаторов картонных окна давить, мои маслят им подкинули, ну, и зашли мы в адрес. Дверь РГНкой вынесли, да накидали этим отмороженным полну жопу огурцов. Из пятерых говно повыбило, а один, прикинь, остался. И даже не шибко контуженный, бодрый такой. Парням его кончить не дал, думаю, отведу Коню – пусть вздернет гада. Ну, на ствол его посадил[103], вывожу – а там черти собрались, смотрят, как этих крюками выволакивают, радуются – натерпелись. И мужик один – раз такой ко мне. Командир, говорит, дай мне его. И другие черти тоже орут, дай ему, типа. Я мужика спрашиваю, че он тебе сделал? А мужик, прикиньте, только плачет да рычит, ни бэ ни мэ. Ну, мне сказали, че – семью привалил, и привалил не по-людски. Неохота мне это за столом пересказывать; короче, отдать его выходило очень даже правильно. Ну, я и отдал, думаю, перебьется Конь. Тот его взял, да бережно так, смотрит на меня, как ебнутый – и плачет, и смеется, и на козла этого нехорошо так щерится – все враз. Тот, пацаны, не поверите – обосрался и обоссался, обвис, как гандон с поносом, и шары как у вареной рыбы – а хули делать, накосорезил, надо отвечать… Ну, я как ушел, куда, думаю, пойти перекантоваться? А потом и вспомнил – а вот же, к черту этому и пойду! Должен он мне или как? Пожил у него, в детсаде. Бля, парни, вот кто сосет! Их там с полвзвода, мужики в основном, но и бабы есть, и дети даже бегают какие-то. Че они жрут, пацаны! У них нет ни-ху-я! А этот, Ильич, он тронулся по ходу. Сидит целый день, пиздит че-то себе под нос – но его все кормят, жалеют за семью. Ну, я попытался крысоловам этим мозги прочистить, типа давайте, пожрать-то надо добыть, но бесполезно, сплющило их, насовсем.

Зашла баба, поморщилась – типа, накурили, хоть топор вешай. Спросила глазами – винца принести, нет? Ахмет кивнул, продолжая вслушиваться в оживленный разговор. Разлил, успокоил Витька – мол, первый караул сам отстою, пей спокойно, и продолжал дымить, ничего не спрашивал, только слушал. Наконец, Жирик выдохся и начал клевать носом: вино, хоть и слабенькое, плохо ложится на свежеполученные пиздюли. Жирика отправили спать, и сходняк угловых рассосался по своим делам.

• Предыдущая
• 48/74
• Следующая