Юджиния - Минчин Александр - Страница 37

• Предыдущая
• 37/69
• Следующая

Чудо пило и не спешило закусывать, во все ушки слушая россказни его друга о разных стадионах и уголках мира. Она была так увлечена, что и не помнила о нем, забыв про все на свете. Он чувствовал себя лишним и уж думал, не уйти ли, оставив ее другу, но останавливала эта невинность на лице и эта непорочность во взгляде. Он не хотел, чтобы ее кто-то имел. Она была невинна и чиста. Будь она не девушка, он бы оставил ее другу. Раз она хотела. Но, слава богу, настало время уходить, и он вынес ее из воспламеняющегося дома друга. В дверях, про-щаясь, тот сказал: «Только не испорть ребенка». Он бы и не осмелился ее коснуться.

Было половина одиннадцатого. Они шли. Неожиданно она взяла его руку и сжала пальцы. Это было удивительно, тем более не имело никакой связи с предыдущим. А разве все должно иметь связь? И он подумал…

— Ты хочешь посмотреть мою квартиру? — спросил он.

Он снимал квартиру через мост от квартиры друга. Куда привозил своих «любимых».

— А там есть простыни? — почему-то спросила она. Он едва не бросился на дорогу, под машину, но

сдержал себя. Так как, признаться, думал, что этот вечер — последний. Судя по ее отношению.

Он сдавался: он не мог удивить этого ребенка.

Ехать надо было через мост, всего два километра, и таксист с трудом согласился.

Сдерживая дыхание, он поднялся на четвертый этаж. Она была безразлична. Войдя в комнату, он включил приглушенный свет, сразу же ожидая ее возражения, чтобы свет был полный. Но она никак не отреагировала.

Спросил, что она хочет, и она взяла конфету. После конфеты она посмотрела ему в глаза и сказала:

— Мне понравился Афанасий. Его друг.

— Я рад, — сказал он, хотя не был уверен.

— Но ты — больше, в тебе что-то есть.

Он даже не представлял, что этот ребенок разбирается в мужчинах.

— Поздно, — вдруг сказала она и посмотрела на него.

Он впервые смешался.

— Я могу отвезти тебя домой, если…

— Дом далеко, — никак сказала она.

— Ну, если… ты хочешь… ты можешь остаться здесь… я не буду…

Она даже не обратила внимания:

— Надо позвонить маме и что-то наврать. Почему я не приеду домой. У него дрогнуло сердце и замелькало в глазах. Он не поверил…

— Можно сказать, что у подруги день рождения, — спокойно рассуждала она. — Все остаются гулять до утра.

— Да!., да!.. — как вдогонку за убегающим поездом бросился он.

Пытаясь удержать в голове сотни разбегающихся, мечущихся мыслей. Он догонял паровоз, не догоняя… Она спокойно встала, доела конфету, процока-ла к телефону, напрягла губки и сняла трубку.

— Мама, это я, — сказал детский голосок. Такой сладкой лжи, явной и профессиональной, умелой и отрепетированной, он не слышал никогда. Тем паче от этого невинного ребенка. Александр сидел в углу дивана, забившись, и верил и не верил. Кажется, впервые сознавая, что она делает это ради него. Но ошибся. Она повесила трубку.

— Все в порядке. Она сказала, чтобы я не пила много.

Он ошарашенно смотрел на нее.

— Кто? — не понял он.

— Мама. Разве ты не слышал разговора?

— А… да. — Он пришел в себя. И небрежно спросил: — А ты разве много пьешь?

— Когда как. А что здесь особенного?! Ты на меня смотришь, как в зоопарке на павлина. Ты никогда не видел пьющих девушек?

— Нет, да, но…

— Спать хочется, — не дослушав его, вдруг зевнула она.

— Да, да, — засуетился он, — я сейчас постелю… — и замер.

— Я пойду в ванную. Каким полотенцем можно вытереться?

Он, все не веря своим ушам и глазам, прошел в ванную и показал.

Она хмыкнула, сказала «спасибо» и закрыла дверь.

Он стоял на кухне и не соображал. Он не знал, что делать и как все это понимать. Что можно и что нельзя? Она была нецелованным ребенком, так ему казалось. Только во время телефонного разговора он слегка заколебался, потом подумал, что это детская игра. Она играла, для него. Он не верил, что она могла быть женщиной. Что-то знающей. Или понимающей.

Он услышал шорох снимаемой одежды, звук воды, шелест мытья, мытье; он задрожал, его в первый раз трясло. С одной стороны, он понимал, что женщина моется для того, чтобы… По крайней мере, в России… С другой стороны, он не мог поверить, что она — сядет на него… или он войдет в отверстие, аркой соединяющее эти тонкие стройные ножки… Тысячи мыслей бились и рвались, разрывались в его мозгу. Такого с ним еще не было.

Он прислонился головой к окну — довольно банально. Стало еще горячей и тревожней.

«Господи, как этот ребенок завел меня», — подумал он.

Раздался хлопок двери, щелчок света и цоканье заветных ножек. Потом он услышал скрип разломленного дивана, всплеск одеяла, — и она легла.

Он зябко передернул плечами и еще минуту постоял. Он не верил, что сокровище лежало, пока что без его вмешательства. Он был не в себе. Потом он сделал первый шаг. Кто-то должен…

Она лежала, укрывшись одеялом до горла. Волосы блестели смолью, оттененные белизной подушки. Теперь он не знал, что ему делать, как вести себя, и стоял. Она спокойно взглянула на него и без эмоций спросила:

— Ты не собираешься ложиться?

Он боялся только одного — чтобы не было видно, как его колотило и трясло изнутри.

— Нет, я не… — Он хотел сказать, что собирается.

Идиот, она уже в твоей постели!

— Нет?! — рассмеялась она.

— То есть да, — сказал он сжатым голосом.

— Тогда ложись, — просто сказал ребенок.

У него вдруг ослабли, обессилев, ноги, и он сел, благо рядом стояло кресло. Она смотрела в потолок.

— Отвернись, пожалуйста, — попросил Александр. Он сбросил с себя все, оставшись в полупрозрачных трусиках.

— Это почему? — не поняла она. И даже не стала слушать ответа. — Пожалуйста.

Она отвернулась. Остыв, как холодный труп, в мгновение он скользнул в постель, забыв выключить приглушенный свет, который разливала лампа. Приподняв одеяло, он даже не глянул под него, как обычно… бесшумно опустившись рядом. Скрипнул диван. Между ними все еще была маленькая, совсем небольшая полоска, в два сантиметра, — они не касались друг друга, — но какая она была широкая. Полоса. Его бросало то в жар, то в холод. Буквально. Он даже не поворачивал головы. Сколько ей лет?.. Она же, повернувшись, спокойно смотрела на него. Просто — как смотрят дети на больших.

— У тебя есть музыка? — детским голосом спросила она.

— Что?.. — не понял он.

— Музыка, ну, которая играет?

— А, да, есть, конечно. — В эту секунду ему как раз стало жарко, потом опять холодно.

— Так включи.

— Обязательно, — сказал он и побежал к аппаратуре. Он забыл на минуту, как включать музыку, вспомнил, включил и вернулся. Что-то заиграло. Кто-то запел.

Лежа рядом, он не знал, голая она или нет. И решил применить свой старый прием: как бы поправляя и вскидывая одеяло, укладывая его внутренние изломы, переходящие во внешние, как бы нечаянно и невзначай скользнул касанием по ней, она была в трусиках.

Она, отвернувшись, повернулась снова. Хорошая «девочка», подумал он. В эту же секунду ему стало жарко и холодно одновременно: она коснулась его плеча. Таким мягким и тонким пальчиком. Он аккуратно повернулся и, как будто потеряв, поискал что-то в ее глазах.

— Тебе ничего не мешает? — спросила она. — Нет, — быстро ответил он, не подумавши.

— Я погашу свет.

Она встала, и распущенные волосы упали вдоль спины. До зада. Он оторопел. Он даже не представлял, что она так выглядит раздетой. Длинные волосы мягко окутывали чуть смуглую кожу, едва касаясь неожиданно выпуклых сильных бедер. Оттопыренная попка, продолжение их, казалось, звала разорвать ее на две части и впиться внутрь. Она медленно повернулась и посмотрела на него.

Высокие груди с полными пятнами сосков бросились ему в глаза, худые ребра подсвечивали, натягивая смуглую кожу изнутри, тонкие руки уже ласкали, стоило взглянуть на них, плоский живот с изящным пупком скрывался почти в самом низу прозрачными французскими трусиками, едва прикрывающими лобок и чуть не падающими от движения бедер с них, через которые смуглел переплетенный узор черных колечек. Он даже не представлял, что такое совершенство было скрыто одеждой. И теперь…

• Предыдущая
• 37/69
• Следующая