Левиафан - Акунин Борис - Страница 14
- Предыдущая
- 14/49
- Следующая
– Меня т-тогда еще на свете не было, – простодушно признался он и подрезал Клариссе крылья.
После этого все пошло вкривь и вкось. Кларисса попробовала повернуть на живопись, но запуталась, не смогла толком объяснить, почему прерафаэлиты называют себя прерафаэлитами. Наверное, он подумал, что она полная идиотка. Ах, какая теперь разница!
Возвращалась к себе в каюту печальная, и тут произошло страшное.
В полутемном углу коридора колыхнулась гигантская черная тень. Кларисса неприлично взвизгнула, схватилась за сердце и со всех ног бросилась к своей двери. В каюте долго не могла унять бешено бьющееся сердце. Что это было? Не человек, не зверь. Какой-то сгусток злой, разрушительной энергии. Нечистая совесть. Фантом парижского кошмара.
Она немедленно прикрикнула на себя: все, на том поставлен крест. Ничего не было. Дурман, наваждение. Сама дала себе клятву – не казниться. Теперь новая жизнь, светлая и радостная. И пусть блаженною лампадой чертог твой будет осиян.
Чтобы успокоиться, надела самое дорогое из дневных платьев, еще ни разу не опробованное (белый китайский шелк, сзади на талии бледно-зеленый бант), на шею – изумрудное ожерелье. Полюбовалась блеском камней.
Ну, немолода. Ну, не красавица. Зато не дура и с деньгами. А это гораздо лучше, чем немолодая глупая уродина без единого пенни за душой.
В салон Кларисса вошла ровно в два, но вся компания уже была в сборе. Странное дело, но сногсшибательное позавчерашнее объявление комиссара не разъединило, а скорее сплотило виндзорскую публику. Общая тайна, которой ни с кем другим нельзя поделиться, связывает прочнее общего дела или общего интереса. Кларисса заметила, что ее сотрапезники теперь собираются за столом раньше времени, установленного для завтрака, обеда, файф-о-клока и ужина, да и задерживаются подолгу, чего прежде почти не случалось. Даже первый помощник капитана, имевший к этой истории отношение косвенное, не торопился по служебным делам и вместе с остальными подолгу просиживал в «Виндзоре» (впрочем, не исключено, что лейтенант действовал по поручению капитана). Все виндзорцы словно стали членами некого элитарного клуба, закрытого для непосвященных. Кларисса не раз ловила на себе быстрые взгляды, брошенные украдкой. Взгляды эти могли означать одно из двух: «А не вы ли убийца?» или «А не догадались ли вы, что убийца – это я?» Всякий раз, когда такое происходило, откуда-то изнутри, из самой утробы сладкой судорогой подкатывало острое ощущение, смесь страха и возбуждения. Перед глазами явственно возникала улица Гренель – какой она была по вечерам: вкрадчиво тихая, пустынная, и черные каштаны покачивают голыми ветвями. Не хватало еще, чтобы комиссар каким-нибудь образом разнюхал про «Амбассадор». При одной мысли Клариссе делалось жутко, и она исподтишка косилась на полицейского.
Гош восседал за столом верховным жрецом этой тайной секты. Каждый постоянно помнил о его присутствии, наблюдал боковым зрением за выражением его лица, а Гош, казалось, этого совершенно не замечал. Он изображал из себя добродушного резонера и охотно рассказывал свои «историйки», выслушивавшиеся с напряженным вниманием.
По молчаливому уговору. Это обсуждали только в салоне и только в присутствии комиссара. Если двое из виндзорцев случайно сталкивались где-нибудь на нейтральном пространстве – в музыкальном салоне, на палубе, в читальном зале – об Этом ни в коем случае не говорили. Да и в салоне возвращались к манящей теме не всякий раз. Обычно это случалось само собой, из-за какого-нибудь совершенно постороннего замечания.
Сегодня за завтраком, например, общей беседы вообще не сложилось, зато теперь, когда Кларисса села на свое место, обсуждение было уже в полном разгаре. Она со скучающим видом принялась изучать меню – вроде бы запамятовала, что заказывала на обед, однако знакомое возбуждение было уже тут как тут.
– Что не дает мне покоя, – говорил доктор Труффо, – так это вопиющая бессмысленность этого преступления. Получается, что столько людей погубили совершенно напрасно. Золотой Шива оказался в Сене, а убийца остался с пустыми руками.
Фандорин, который в обсуждениях участвовал редко, а больше помалкивал, на сей раз счел нужным высказаться:
– Не совсем так. У преступника остался п-платок.
– Какой платок? – не понял доктор.
– Индийский, расписной. В к-который, если верить газете, убийца завернул похищенного Шиву.
Эта шутка была встречена несколько нервным смехом. Врач картинно развел руками:
– Ну разве что платок.
Внезапно профессор Свитчайлд встрепенулся и сдернул с носа очки – этот жест обозначал у него сильное волнение.
– Вы зря смеетесь! Я ведь интересовался, какой именно из платков похищен. О, господа, это весьма необычный кусок материи, с ним связана целая история. Слышали ли вы когда-нибудь об Изумрудном Радже?
– Кажется, это какой-то легендарный индийский набоб? – спросила Кларисса.
– Не легендарный, а вполне реальный, мадам. Так называли раджу Багдассара, правителя Брахмапурского княжества. Княжество расположено в большой плодородной долине, со всех сторон окруженной горами. Раджи ведут происхождение от великого Бабура и исповедуют ислам, однако это не мешало им на протяжении трехсот лет мирно править своей маленькой страной, большинство населения которой составляют индуисты. Несмотря на религиозные различия между правящей кастой и подданными, в княжестве ни разу не было восстаний и распрей, раджи богатели, и ко времени Багдассара брахмапурский род считался самым богатым во всей Индии после хайдарабадских низамов, которые, как вам, конечно, известно, затмевают богатством всех монархов, включая королеву Викторию и русского императора Александра.
– Величие нашей королевы не в размерах ее личной сокровищницы, а в богатстве ее подданных, – строго сказала Кларисса, несколько уязвленная этим замечанием.
– Безусловно, – согласился Свитчайлд, которого уже понесло – не остановишь. – Однако богатство брахмапурских раджей было совершенно особого рода. Они не копили золота, не набивали сундуки серебром, не строили дворцов из розового мрамора. О нет, на протяжении трехсот лет эти владыки знали только одну страсть – драгоценные камни. Известно ли вам, что такое «брахмапурский стандарт»?
– Кажется, какой-то тип огранки алмаза? – неуверенно предположил доктор Труффо.
– «Брахмапурский стандарт» – это ювелирный термин, которым обозначают алмаз, сапфир, рубин или изумруд, ограненный особым образом и размером с грецкий орех, что соответствует ста шестидесяти тандулам, то есть восьмидесяти каратам веса.
– Но это очень большой размер, – удивился Ренье. – Такие камни встречаются крайне редко. Если мне не изменяет память, сам алмаз «Регент», украшение французской государственной сокровищницы, ненамного больше.
– Нет, лейтенант, алмаз «Питт», он же «Регент», больше почти вдвое, – с авторитетным видом поправил моряка профессор, – но восемьдесят каратов, особенно если речь идет о камнях чистой воды, – это очень много. Так вот, дамы и господа, представьте себе, что у Багдассара таких камней, причем самого безупречного качества, было пятьсот двенадцать!
– Это невозможно! – воскликнул сэр Реджинальд. А Фандорин спросил:
– П-почему именно пятьсот двенадцать?
– Из-за священного числа 8, – охотно объяснил Свитчайлд. – 512 это 8 х 8 х 8, то есть восьмерка в трех измерениях, в кубе, так называемое «идеальное число». Здесь, безусловно, проявляется влияние буддизма, относящегося к восьмерке с особым почтением. В северо-восточной части Индии, где находится Брахмапур, религии переплетены весьма причудливым образом. Но самое интересное, где и как хранилось это сокровище.
– И где же оно хранилось? – с любопытством спросила Рената Клебер.
– В простом глиняном ларце, лишенном каких-либо украшений. В 1852 году, еще молодым археологом, я был в Брахмапуре и встречался с раджой Багдассаром. На территории княжества, в джунглях, обнаружили развалины древнего храма, и его высочество пригласил меня дать оценку находке. Я провел необходимые исследования, и что вы думаете? Выяснилось, что храм этот был построен еще во времена царя Чандрагупты, когда…
- Предыдущая
- 14/49
- Следующая
