Знатные распутницы - Бенцони Жюльетта - Страница 37

Эта история началась в особенно мягкий и солнечный сентябрьский день, которые нередко выпадают на благословенных берегах Женевского озера.

Молодой Бенжамен де Констан де Ребек, французский дворянин, прошлым вечером прибыл в свой родной город Лозанну. До этого он исполнял обязанности камердинера при небольшом дворе в Брауншвейге. В этот день он узнал сенсационную новость: сказочная и знаменитая Жермена де Сталь, наконец, возвратилась из поездки в Англию и с недавнего времени вновь обреталась на берегах Женевского озера. Она опять поселилась в замке отца Коппет, находившемся в нескольких милях от Лозанны, и можно было с уверенностью сказать, что все ближайшие почитатели искусства бросятся в эту Мекку литературы и остроумия.

Молодой Констан поклялся себе, что будет там одним из первых. Он непременно хотел завоевать дружбу этой блестящей женщины, – для человека, приверженного к искусству, это было подтверждением собственного авторитета.

На рассвете Бенжамен взлетел на коня и помчался как дьявол, не глядя по сторонам, пока не увидел высокие башни замка Коппет.

Однако, поднявшись по ступеням к замку, он пережил разочарование: госпожи баронессы не было дома.

– Ее нет дома? Она вернулась в Англию? – спросил он. Принявший его управляющий позволил себе улыбнуться.

– Госпожа баронесса не живет в Англии, монсеньор. Она только что отбыла в Нион, это в одной миле отсюда. Разве вы не встретили ее, когда ехали сюда из Лозанны? На этом участке дороги невозможно разминуться. Как могло случиться, что монсеньор не узнал госпожу баронессу?

– Я, к сожалению, никогда ее раньше не видел, мой друг. Но если вы будете так любезны описать мне ее карету…

Это было сделано тем более любезно, что знатный господин, задавая вопросы, вынул свой кошелек. Получив нужные сведения, он вновь вскочил на коня и умчался прочь.

В полумиле от Ниона он нагнал карету и бросился к ней, будто хотел взять ее штурмом.

– Мадам! – крикнул он, стоя в поднятой пыли, когда из окна высунулась украшенная страусиными перьями голова женщины. – Меня зовут Бенжамен де Констан де Ребек, и я горю желанием выразить вам почтение и предложить свои услуги.

Мадам де Сталь с интересом рассматривала этого красивого молодого блондина. Он выглядел несколько женственно, но был полон обаяния и элегантности и смотрел на нее влюбленным взглядом.

– Я знаю вас, – сказала она очаровательным голосом. – Это вы пишете большое произведение о политеизме?[5]

Бенжамен, красный от жары, от гордости еще больше покраснел. Он действительно уже несколько лет собирался написать достойную внимания книгу «История политеизма», у которой, правда, не было перспективы на внимание широкого круга читателей, но появление которой посвященные в эту проблему люди ожидали с большим нетерпением и вниманием. И теперь знаменитая Жермена с неподдельным интересом напомнила ему об этой работе.

– Садитесь же в мою карету, – сказала эта богиня. – Мои люди позаботятся о вашей лошади, а мы с вами перекусим!

Лед был сломан, если он вообще был. Молодой Бенжамен не только сел в карету, но и вернулся с ней вместе в Коппет… и с тех пор они стали неразлучны, поскольку спонтанная встреча на пыльной дороге вскоре вылилась в нечто гораздо большее.

На Бенжамена Констана, обладавшего сильным вулканическим характером, любовь свалилась внезапно, будто черепица с крыши. Несмотря на маленькую разницу в возрасте (ему было двадцать семь лет, ей двадцать восемь), Жермена воплощала для него идеал силы и материнства и могла удовлетворить его потребности в нежности (юноша лишился матери в раннем детстве). Жермена де Сталь не была привлекательна внешне, но обладала высокой культурой, интеллигентностью и талантом. И, наконец, Бенжамен постоянно восхищался философскими и либеральными взглядами дочери господина Неккера.

Когда же он увидел ее вблизи, то оказался полностью выбитым из равновесия и воспылал страстью. Жермена де Сталь спустя четыре месяца после их первой встречи еще не осознавала, насколько глубоко молодой гость проник в ее сердце. Он ей нравился, и она любила его слушать. К тому же ее забавляло, что он сразу же сделался безмерно ревнивым, хотя для этого не было ни малейшего повода.

Многочисленные любовники, которых, справедливо или нет, ей приписывало общественное мнение, приводили его в состояние постоянного беспокойства, и он все время жил с чувством «безымянной боли», которой он давал различные названия в неиссякаемой реке своего красноречия.

Конечно, баронесса ценила эту словоохотливость, так же как и стиль, которым Бенжамен ежедневно говорил ей о своей страсти. Но как добропорядочная швейцарка, она ценила свое драгоценное здоровье. Она считала, что прежде всего необходимо в достатке спать, и установила порядок, чтобы вечерние беседы (которые, как правило, выливались в длинные монологи Бенжамена) в любом случае заканчивались в двенадцать часов, а именно с шестым ударом часов, стоящих в зале.

В один из январских вечеров 1795 года философские рассуждения Бенжамена были особенно блестящими. Круг слушателей был избранным. Поэтому он очень разозлился, когда его прервали фатальные часы.

– Они спешат! – крикнул он и с отвращением посмотрел на них. Чтобы доказать свою правоту, он вынул из кармана свои часы – шедевр швейцарских мастеров. К сожалению, они показывали то же время, что и часы, стоявшие в салоне.

– Они идут, мой друг. Мои часы всегда идут точно! Идем спать и продолжим этот интересный разговор завтра.

Но Бенжамен не мог успокоиться. Он настолько рассвирепел и чувствовал себя таким несчастным, что готов был разбить проклятые часы, однако, не решившись на это, удовлетворился тем, что раздавил каблуком свои собственные, после чего выбежал из комнаты и разозленный отправился спать…

Час спустя обитатели замка были разбужены страшными криками и стенаниями.

Двое гостей Матье де Монморанси и барон Шатавье выбежали в ночных рубашках и колпаках из Своих покоев и смотрели друг на друга.

– Кричат в комнате бедного Констана, – сказал первый. – Может быть, он заболел!

– Заболел? Можно поклясться, что его убивают. Идем быстрее.

Оба побежали к комнате Бенжамена и распахнули дверь. Бедняга корчился в смертельных муках, во всяком случае такое впечатление он производил. Он был смертельно бледен, на лбу выступил пот, при этом он издавал душераздирающие крики и, всхлипывая, метался по кровати.

– Несчастный! – воскликнул Шатовье. – Что вы сделали? Дрожащей рукой умирающий показал на колбу, стоявшую на ночном столике.

– Я умираю… известите… баронессу… скажите ей прощай… В отчаянии мужчины бросились за помощью.

Тем временем прибежали слуги, чтобы позаботиться о больном, а Монморанси осторожно пытался разбудить хозяйку дома, которая, видимо, спала крепче остальных.

Прибежав в слезах, она кинулась к изголовью того, кто, как она предположила, умирает.

– Несчастный, – стонала она, – убить себя из-за каких-то часов!

В действительности, Бенжамен совсем не собирался умирать. То, что он проглотил, ни в коей мере не оправдывало ни разыгравшейся драмы, ни его криков. Это было не что иное, как опиум, но доза была несколько велика и ему стало плохо. Своими воплями он добился того, что охваченная ужасом и состраданием Жермена прибежала среди ночи к его постели. А какая женщина, даже самая знаменитая, не почувствовала бы себя польщенной тем, что из-за нее хотел покончить с собой мужчина?!

В порыве охватившего ее страха мадам де Сталь поняла, что любит Бенжамена Констана, и предприняла все, чтобы спасти его от смерти.

Ему налили молока, положили в постель теплые камни, сделали массаж и дали понюхать ароматной соли. Бенжамен, конечно, был спасен, и Жермена осталась у его постели, чтобы удостовериться в том, что он больше не попытается сделать то же самое. Едва придя в себя, он позаботился о том, чтобы вновь обрести вкус к жизни, а она, не медля больше, стала его любовницей, даже не пытаясь скрывать эту новую любовь, к большому огорчению ее бывшего любовника Монморанси.