Знатные распутницы - Бенцони Жюльетта - Страница 19

В пятницу утром боли стали такими нестерпимыми, что врачи пришли в отчаяние и когда около двух часов открылось сильное кровотечение, начали освобождать несчастную, извлекая по кусочкам ее ребенка. Затем драма перешла в трагедию. В то время как фаворитка, едва избавленная от плода, корчилась в судорогах эклампсии, парижане окружили кольцом дворец и теснились, чтобы увидеть смерть королевской любовницы, крики которой были слышны до самого Лувра.

Несчастная выглядела так ужасно, что маршал д'Орнан и господин де Бельер вскакивают на коней и мчатся навстречу королю, которого встречают в Виль-Жюиф. Они заклинают его не ехать дальше.

– Ничего уже не сделать, сир! Она умирает и никого не узнает больше. Для вас лучше, чтобы образ вашей жены, которую вы любили, остался в памяти таким, какой вы видели ее в последний раз.

Генрих следует их совету и проводит ночь в ближайшем монастыре, в то время, как Габриэль умирает. В шесть часов вечера началась агония, а на рассвете в субботу 10 апреля 1599 года душа покинула измученное тело, которое до этого знало только удовольствия и радости.

Смертная оболочка от страданий стала неузнаваемой. Через несколько часов она делается темной и чернеет так быстро, что распространяется слух, будто черт приложил к этой страшной смерти свою руку. Или вмешалась человеческая рука в божественный план, чтобы изгнать с трона женщину, которую все так возненавидели?

В то время когда тело Габриэль накрывали покрывалом, в ее дворце царил хаос. Антуан д'Эстре, отложив свои отцовские слезы на будущее, распорядился, чтобы все имущество его дочери под покровом ночи и тумана было вывезено. При столь невосполнимой потере ущерб должен быть по возможности минимальным.

Кардинал Мазарини вновь думал о смерти, и это были неприятные раздумья! Он охотно повернул бы время назад, чтобы еще на какой-то период отодвинуть неотвратимое, поскольку в свои 59 лет считал бытие все еще стоящим делом.

Он также охотно продолжил бы свое дело во главе этого прекрасного королевства под названием Франция, для которого он сделал так много хорошего, что бы ни утверждали его противники. Он был за это щедро вознагражден, но было похоже, что его сказочные богатства не доставляют ему больше радости, поскольку природа отказалась ему помочь, и Бог, кажется, едва ли склонен предоставить ему отсрочку.

В возрасте, когда другие еще полны энергии и жизненной силы, он чувствовал себя полностью изможденным.

В действительности он был уже стар, и ему оставалось только привести все свои дела в порядок. После того как он передал власть в молодые руки неистового Людовика XIV, его важнейшей задачей стало распределение наследства. Кому он должен был передать огромное состояние?

Уже много лет тому назад кардинал пригласил из Италии членов своей семьи: сестру, племянника и своих восхитительных племянниц, которых он любил как собственных детей и с которыми связывал большие планы. И Бог свидетель, если не считать двух младших, то эти планы действительно осуществились.

Лаура, самая старшая, которую Бог позвал к себе четыре года назад, в начале 1661 года, была супругой герцога де Меркёр, вторая по старшинству и самая гордая – Олимпия – в течение четырех лет была графиней де Суассон. Мария, которую страстно любил молодой король и которую из-за этого пришлось сослать в Бруаж, чтобы заставить ее почитателя жениться на инфанте, была в тот момент супругой знатного дворянина в Риме – принца де Колонна. И, наконец, Филипп, единственный племянник, женатый на некой Гонзага, был герцогом де Невэр. Все это было хорошо и прекрасно, но кардинал хотел иметь прямого наследника, которому мог бы завещать свои имя и состояние. Оставались еще две племянницы, которые были совсем девочками. Одна из них должна была выйти замуж за человека, готового взять имя Мазарини. Младшей – Марии-Анне – было всего 14 лет. Следовательно, речь могла идти только о Гортензии Манчини, которой как раз исполнилось 17 лет. Она была самой красивой из всех его племянниц и смотрела на жизнь голодными глазами. Эти большие черные глаза были мягкими, как бархат, но за ними скрывались холод и расчет. Гортензия была его любимой племянницей, на которой отчаянно хотел жениться молодой Карл Стюарт, однако ему было в этом отказано.

– Здесь я сглупил, – признался сам себе Мазарини, не веривший тогда в восходящую звезду молодого принца. – Теперь Карл вернулся на английский трон и стал Карлом II, а Гортензия могла бы быть королевой…

Но ныне король не хотел и слышать о ней. Время поджимало. Нужно было искать выход как можно скорее. Если сказать честно, то Гортензия в течение уже более двух лет имела почитателя. Это был молодой маркиз де ля Мейерэ, дворянин благородного происхождения, богатый, красивый и почитаемый при дворе. Правда, между ними была большая разница в возрасте: Арману де ля Мейерэ было к тому времени, как он встретился с Гортензией, уже 28 лет, а ей только 15. Но это не было препятствием, тем более, что молодой человек, казалось, действительно был влюблен.

Уже почти три года Арман каждые две недели останавливался у кардинала, чтобы просить руки Гортензии, в чем она ему так же регулярно отказывала. Молодой маркиз не терял надежды. Он писал своей красавице письма, когда та вместе со своей сестрой почти погибала от тоски в болотах Бурже. В то время пламенные письма поклонника были для Гортензии единственным развлечением.

Тщательно взвесив все «за» и «против», Мазарини пришел к выводу, что решение всех проблем именно здесь. Это было единственное, что позволило бы ему без сожаления вступить в тот мир, где земные блага уже не имеют ценности. Оставался лишь вопрос, был ли Мейерэ влюблен настолько, чтобы согласиться на усыновление… В первые дни января маркиз получил приглашение во дворец Мазарини. Он увидел кардинала закутанным в меха, в которых почти терялось его ослабевшее тело. Над высоким пламенем камина он грел свои длинные, бледные руки, за которыми тщательно ухаживал и которые, несмотря на болезнь, сохранили свою несравненную красоту.

– Вы еще хотите жениться на Гортензии? – спросил он без вступления, не глядя на гостя.

– Вашему преосвященству должно быть известно, что это – мое сердечное желание! Моя любовь к ней возрастает с каждым днем.

– Я знаю, знаю. Только не говорите мне о любви: я полагаю, да простит меня Бог, что мне она известна, так же, как вам! Я только хотел бы знать, готовы ли вы пойти на некоторые уступки, чтобы жениться на моей племяннице?

– На какие?

– Я решил, что Гортензия станет моей наследницей. Я стар и болен и знаю, что дни мои сочтены! Не спорьте: я не терплю благочестивой лжи! Тот, кто женится на моей племяннице, станет моим наследником целиком и полностью. Под этим я подразумеваю, что он отказывается от своего имени и берет мое, как и мой герб. Другими словами: Гортензия станет герцогиней Мазарини. От вас зависит, хотите ли вы стать ее герцогом!

Чтобы жениться на Гортензии, Ля Мейерэ готов был бы пройти сквозь огонь и воду. Он был безмерно в нее влюблен, и это сильное чувство очень скоро приведет к роковым последствиям. Однако в этот момент он был вполне счастлив и без малейшего колебания подписал все, что потребовал от него его будущий дядя. Предварительно он даже не информировал своего отца. Но, последний, честно говоря, дал бы уговорить себя без всякого труда, поскольку всем было известно, как богат кардинал!

Почувствовав приближение своего конца, он ускорил ход дела, и 28 февраля договор был подписан. И какой договор!

Как наследница дяди, Гортензия принесла мужу миллион двести тысяч экю, к тому же налоговые поступления от соляных копий в Бруаже, административное управление в Бриссаке, Филиппсбурге, верхнем и нижнем Эльзасе, пост наместника в Агно, верховенство над ля Фэр и Винценс, герцогства Понье и Майен.

Арман, в свою очередь, тоже не был беден. Он привнес в брак, кроме своего поста маршала артиллерии и своей резиденции, ренту в двести тысяч фунтов, что соответствовало состоянию в двадцать восемь миллионов фунтов. Эта часть, в случае, если бы брак оказался бездетным, должна была отойти брату Гортензии, герцогу Филиппу Невэрскому.