Невский проспект - Вересов Дмитрий - Страница 9
- Предыдущая
- 9/63
- Следующая
Старика зацепило. Теперь они шли бок о бок, разговаривая, словно старые знакомые, и таким манером вышли на Некрасова. В одном из домов на этой узкой и запруженной транспортом улице Николай Павлович и обретался вместе со всей своей библиотекой. Возле парадной он замолчал, очевидно, все еще опасаясь приглашать малознакомого человека к себе в дом, но потом гостеприимство перевесило. Было и еще кое-что помимо этого гостеприимства – Переплет вспомнил очень точное замечание насчет коллекционеров. Они подобны мужчине, обладающему красивой любовницей, которую из ревности боится показать остальным, но которой, с другой стороны, нестерпимо хочет похвастаться.
Еще он подумал, что следует благодарить своего отца – за то, что наградил интеллигентной и внушающей доверие внешностью. Бедняге Дрюне с его незамысловатой физиономией на его месте было бы куда труднее, даже если бы тот мог прочитать наизусть «Слово о полку Игореве» и «Евгения Онегина» в придачу. Впрочем, Переплет сомневался, что Григорьев способен запомнить что-либо более сложное, чем «В лесу родилась елочка». Так что проблемы, по сути, не существовало.
Зато проблема была у Николая Павловича – он целых пять минут не мог открыть старую рассох-шуюся дверь, сменить которую не удосужился по той же причине, по которой до сих пор носил обветшалый плащ, – ему было все равно. Акентьев справился с ней без труда, был соответствующий опыт – сначала нужно потянуть вверх, если сил, конечно, хватит, а уже потом дергать.
Две комнаты, старые солидные книжные шкафы и минимум прочей мебели. Чая не было. Был кофе и довольно паршивый – Николай Павлович экономил на всем. Зато библиотека, собранная благодаря этой экономии, и правда заслуживала внимания. Правда, книг по эзотерике в ней было не так уж и много. И многие из книг нуждались в переплете, но говорить об этом с хозяином было явно бесполезно – он вряд ли станет тратить на это деньги. Переплет готов был в этом случае поработать бесплатно, однако мастерская принадлежала не ему и даже не Федору Матвеевичу. Принадлежала она государству, и, как это ни странно, у нее был свой план, который нужно было выполнять. Да и старик скорее всего отнесся бы подозрительно к такому предложению.
– А вот это что за вещь, Николай Павлович? – Акентьев выудил из ряда книг тонкую книжицу в кожаном переплете.
– «Таинственные черви»! – гордо объявил Николай Павлович. – Весьма редкое издание, большая часть тиража сгорела в Нюрнберге.
Переплет вздохнул. Книга была написана на немецком, а в этом языке он был не сильнее гоголевского поручика Пирогова. Гутен морген, гутен таг, хлоп по морде – вот так-так!
– Так вы тоже коллекционер?! – осведомился Николай Павлович.
– Не совсем. Средства пока не позволяют, – чистосердечно признался Переплет. – Но благодаря работе, к счастью, имею возможность изучать, наблюдать…
Он перелистывал том с золотым обрезом – французское издание Парни с весьма фривольными картинками на вкладках, прикрытых папиросной бумагой. Любопытно, сколько стоит вся эта коллекция, защищенная всего лишь хлипкой дверью, которая если и служит препятствием, то только для самого хозяина квартиры!
На прощание Николай Павлович еще раз доказал отсутствие меркантильности, вручив Акентьеву в подарок томик «Гамлета», изданный в середине прошлого века – «для почину», как он выразился. Акентьев сердечно поблагодарил, подумав, что, возможно, и в этом есть какой-то скрытый знак. Только вот смысл его пока неясен.
Если совминовцы возвращали книгу в тот же вечер, то остаток его Переплет посвящал ее изучению. В противном случае приходилось ждать следующего дня. Клиенты не жаловались на задержку, хотя Акентьев нарочно затягивал с работой. Все компенсировалось качеством, которое удовлетворяло даже беспощадного в этом вопросе Федора Матвеевича. У последнего интерес Переплета к оккультным изданиям вызвал двоякую реакцию.
– Эти книги – памятник тем, кто пытался проникнуть в тайны мироздания… Само стремление похвально и заслуживает внимания. Только вы этими теориями не увлекайтесь, Саша, – ни к чему повторять ошибки прошлого. Все это лишь ступени, и вели они в никуда. А мы с вами живем, выражаясь газетным языком, в атомном веке. Может, это не самый лучший век, но мракобесием заниматься ни к чему… Относитесь к этому, как к памятнику человеческим заблуждениям.
Акентьев на это согласно кивал и думал, что кое-кто в высшем руководстве самого материалистического государства относится к этим заблуждениям вполне серьезно. А это кое-что да значило.
Он пролистывал страницы толстых фолиантов, заинтересовавших его партнеров из гэбэ. Со старинных страниц, украшенных затейливым орнаментом, на Переплета смотрели причудливые монстры, затейливые формулы по уверениям авторов были способны дать овладевшему ими и богатство, и власть, и деньги. Все, о чем можно мечтать. Однако авторы отчего-то собственными рецептами воспользоваться не смогли. Возможно, расположение звезд было неудачным?
Акентьев недоверчиво качал головой и ухмылялся. И недоверие его было адресовано не столько давно почившим в бозе магам, сколько тем, кто сейчас решил выудить что-то полезное из их фантазий.
Для себя он завел собственный реестр, в который вносил те книги, которые интересовали его нанимателей из гэбэ. Очень интересный получался список. Как-то субботним вечером, спустя месяц после начала сотрудничества с Раковым, Переплет просматривал его, сидя в кресле и покуривая. За окном накрапывал летний дождь, а в квартире стояла благословенная тишина и запах сигарет.
На его столе лежали еще два тома, которые Переплет решил придержать на выходные для изучения. Обе книги были изданы в конце восемнадцатого века, то есть почти двести лет назад, и Акентьев рассудил, что еще несколько дней не играют роли. Он не успел начать чтение, когда в дверь позвонили.
Это был, несомненно, Дрюня со своей дурацкой привычкой вызванивать похоронный марш. Первой мыслью владельца квартиры было послать Григорьева подальше и не открывать, но тот наверняка уже заметил с улицы свет в его комнате. Пришлось впустить. Дрюня сразу расположился в кресле Переплета, посопел обиженно по поводу сорвавшейся затеи с буржуйскими текстами, потом посокрушался из-за того, что не удалось продвинуть Акентьева по комсомольской линии.
– Во-первых, с текстами я тебе ничего железно не обещал! – отвечал на это Переплет. – Это, брат, не так-то все просто. Нет у меня, оказывается, таланта стихотворца. Более того – даже таланта стихо-плетца… А про комсомол даже и не заикайся. Хотя, – он задумался и посмотрел на книги на столе, – я тебе все-таки благодарен.
– Это за что же? – заинтересовался Дрюня.
– За урок, – сказал Переплет, дабы Григорьев не вздумал записать его в должники. – Буду теперь держаться подальше от твоих дружков! В жизни такого убожества не видел!
– Ничего ты, Саня не понимаешь в жизни! – махнул рукой Дрюня. – А я тебя еще хотел свозить в Кронштадт. Там у нас намечается кое-что!
– Благодарю покорно! У меня, Дрюня, морская болезнь!
– Эх ты, крыса сухопутная! – вздохнул комсомольский вожак.
Затем последовали жалобы на трудности работы в нынешнее время, когда всякие ВИА плодятся, как грибы после дождя, и за всем нужен глаз да глаз.
– Ты еще попытайся разок со стишками-то! – попросил он. – Или, может, знаешь какого-нибудь свободного поэта? Это же легкие деньги, блин!
Акентьев задумался.
– Знал я, Дрюня, одного поэта, – сказал он наконец, – но было это давно и неправда…
– Стоп, стоп! – всполошился комсомольский вожак. – Где он сейчас?
Переплет опять помолчал, вдруг поняв, что сам не знает, как ответить на этот вопрос. Еще недавно он не сомневался, что дурак Невский покончил с собой после выпускного. Любовь-морковь, стихоплет несчастный. Но с некоторых пор стало ему казаться, что все не так просто.
– Кто его знает,… – сказал он наконец.
– Если в Питере, то найдем! – заверил его Дрюня. – Ты мне только фамилию скажи! Я его и под землей отыщу!
- Предыдущая
- 9/63
- Следующая
