Дангу - Глыбин Леонид - Страница 59

• Предыдущая
• 59/67
• Следующая

— Да, хузур!

— Отправляйся сейчас же по падишахской дороге и хватай беглецов!

— Будет сделано, владыка!

— Я подъеду позже.

— Ачча хузур!

Здесь в рукописи еще одна выдержка из» Записок» Поля Жамбрэ.

«У меня просто рука не поднимается, чтобы описать то, что я увидел сегодня. Это ужасно! Казнь, на которую меня пригласил месье Бадмаш, была в тысячу раз страшнее всего, что только можно было себе представить. О Господи! Если бы я знал, каким жестоким чудовищем оказался месье Бадмаш, я бы, наверное, не согласился участвовать в заговоре. Бедняжка Айша! Как можно было так обращаться с женщиной, да к тому же пожилой? Жуткое варварство!

Этих несчастных — Хайдара и Айшу — совершенно бесцеремонно вытащили на улицу за ворота крепости. Они страшно кричали и цеплялись за своих палачей, упирались изо всех сил. У ворот уже стоял наготове слон.

Им связали руки за спиной и привязали за ногу каждого к одной из задних ног слона веревкой длиной примерно в шесть пье. Махаут начал уговаривать слона, чтобы он двинулся вперед. Все это делалось крайне медленно под нескончаемые вопли несчастных. Поначалу они не испытывали резких рывков и тащились по земле на ягодицах, раздирая их в клочья и оставляя за собой кровавую дорожку. Постепенно махаут начал ускорять ход слона, и тогда привязанные начали испытывать ужаснейшие рывки и толчки, так как это животное раскачивается при ходьбе, а сила его невообразима. Жертвы подскакивали во все стороны так, что после получасового таскания вдоль крепостной стены их тела превратились в сплошное бесформенное месиво из мяса и костей, внушавшее ужас даже мне, врачу.

И мне подумалось — то, что сделали с этими несчастными людьми, немыслимо в Европе. А еще несколько дней назад меня тоже изощренно пытали, но я, слава нашему Господу, остался жив. Ну что ж, это Восток. Как бы ни содрогалось все мое существо при виде подобных вещей, я должен всегда помнить одно, это — Восток! Пусть будет хотя бы слабым утешением то, что у нас подобное невозможно.

Для Айши все кончилось очень быстро: старость и слабость избавили ее от долгих мучений. Несчастный Хайдар долго кричал и вопил бы еще, если бы от удара о землю ему не оторвало нижнюю челюсть с языком. Он испустил дух после того, когда слон в очередной раз прошел мимо крепостных ворот, где мы с месье Бадмашем стояли на некоем подобии возвышения из бамбуковых палок, которое услужливо приволокли разбойники.

Потом трупы отвязали и бросили в канаву под стены крепости на съедение шакалам.

Может быть, месье Бадмаш, этот хитрый азиат, как-то и подозревал мою причастность к бегству русской девушки, но, поскольку я был ему нужен как врач, не подавал и вида? Только как бы показывая — смотри, как я расправляюсь с неугодными, и трепещи!

Не знаю! Не знаю!

К тому же, прямо перед казнью, группа всадников спешно отправилась куда-то. Ее возглавил Мурад — другой помощник месье Бадмаша. Мне ничего не сказали. Боюсь, что они отправились вдогонку за Надиром и мадемуазель. Я так волнуюсь, так волнуюсь! Вдруг их догонят! Это будет ужасно. Я уже видел, на что способен месье Бадмаш.

После казни разбойники устроили шумную пирушку. Я же удалился в свою комнату, сославшись на усталость и сильную жару, хотя месье Бадмаш и приглашал меня. Я перебирал в памяти все события, связанные с нашим заговором, и самые различные чувства попеременно овладевали мною — радость за русскую девушку Дарью, сожаление об ушедшем Надире, жалость к погибшей Айше и отвращение к жестокому афганцу и, не скрою, страх за свою жизнь.

К полуночи вдруг неожиданно поднялась ужасная суматоха и беготня по всей крепости. Ко мне прибежал Али и сказал, что меня вызывает месье Бадмаш.

В его комнате было много разбойников. Они все громко говорили, перебивая друг друга и жестикулируя. Все были очень возбуждены. Месье слушал их и иногда сам что-то говорил.

Потом месье и Али стали мне что-то объяснять. Я понял далеко не все. Однако главное было ясно — сюда идет какая-то армия, и нам всем этой же ночью во избежание неприятностей нужно бежать в Кашмир.

И буквально через полчаса вся банда двинулась по дороге. Мне дали лошадь, нового слугу, молодого парня по имени Фаиз, который взял мои вещи и медицинский сундучок. Месье Бадмаш приказал мне быть подле него».

Жаркий душный день был в самом разгаре, когда группа из нескольких десятков человек, растянувшись длинной нестройной цепочкой по пыльной деревенской улице, через которую проходила падишахская дорога на Дели, свернула по тропе в сторону видневшейся реки Мангли. Времени было достаточно, чтобы выполнить все, что положено. Путь к месту назначения был короткий, а для двоих последний. Одного, обернутого белой погребальной пеленой, несли на носилках четверо, второй человек шел сам. Это была совсем молодая женщина невысокого роста, скорее девушка, с юным, почти детским овалом лица, худенькими, еще не оформившимися плечами, тонкими руками. На вид ей было лет пятнадцать — шестнадцать. Черное вдовье сари и такая же косынка на голове усиливали бледность ее красивого лица с неподвижным отсутствующим взглядом и крепко сжатыми губами. Она двигалась неуверенной походкой, переставляя ноги как истукан, иногда спотыкаясь и оступаясь, и тогда идущие рядом женщины подхватывали ее под руки, помогая идти дальше.

Два дня назад неожиданно умер богатый шестидесятилетний деревенский ростовщик Наду Джатойя, оставив безутешной вдовой молодую жену Девику Ганготри. По решению панчаята деревни Потхар вдова должна была взойти на погребальный костер мужа.

Впереди процессии шли шесть обритых наголо брахманов и пурохита — домашний жрец храма Шивы. Это был рослый, крепкого сложения бородатый старик. Копну его густых черных волос оттеняли ритуальные ярко-белые продольные полосы на лбу с красной точкой посередине. Брахманы были одеты в белые одежды со священными белыми шнурами на левом плече. За ними тянулись немногочисленные родственники умершего, друзья, деревенские жители. Со стороны Девики не было никого. Она была родом из другой деревни, до которой нужно было добираться целую неделю.

На шмашане — этом печальном месте сожжения мертвых — у плоской речной террасы все было уже готово. Около невысокой, почти вровень с землей каменной платформы, устланной длинными жердями, были сложены несколько поленниц. На платформе стояла кабинка из сухой толстой просяной соломы. Рядом находилась круглая переносная жаровня с тлеющими углями. Около нее были положены длинные кочерги. В корзинке лежали жертвенная еда и цветы.

Тело ростовщика поднесли к реке и с громким пением прямо на носилках окунули в воду. Это было его последнее ритуальное омовение.

«Ом апнуван претья! Ом апнуван претья!..»

(Пусть после смерти приблизятся Вишну, Шива и Брахма)!.. —

разносился хор нестройных голосов над журчащими водами реки, отдаваясь эхом в прибрежных скалах.

Потом родственники отвязали тело, сбросили на землю верхнюю пелену и переложили почившего на длинные жерди платформы так, что его голова оказалась в кабинке. Затем пурохита, распевая речитативом мантры, отбросил с мертвого лица край савана и приложил к губам покойного кусочек дерева, смоченный в воде, потом снова закрыл лицо, и по команде пурохиты брахманы присыпали тело землей.

Начался священный обряд похорон — аньешти. Пурохита сделал знак рукой, подняв ее над головой и растопырив пальцы, давая всем команду пристроиться за ним, и начал медленно делать круги вокруг платформы, переступая особым шагом, задерживая каждый раз ногу перед тем, как ее опустить на землю.

«Ваюр анилам амритам, — звучала по шмашане мантра, — атхедам бхасмантам шарирам!.. Смара! Смара!.. (Пусть мое временное тело сгорит дотла, пусть воздух жизни сольется со всем остальным воздухом!) — выводил разноголосый хор.

— Смара! Смара!… (Вспомните! Вспомните!) — заученно подхватывали шедшие за пурохитой, поднимая вверх руки, сложенные ладонями наружу, и притопывая.

• Предыдущая
• 59/67
• Следующая