Зловещее проклятие - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/32
• Следующая

По дороге в управление Белейко никак не мог отделаться от мысли, что где-то уже встречал эту женщину.

Он мучительно пытался вспомнить, кого напоминает ему внешний облик сдатчицы – невысокая, пышная, с развязными манерами, с импонирующей собеседнику безоговорочной верой в его россказни…

Сдатчицей оказалась небезызвестная милиции мелкая воровка Басалыго Алина Фроловна, 29 лет, которая чуть более года назад возвратилась по амнистии из ИТК.

Отыскав ее данные в картотеке управления, Белейко порадовался – все-таки память не подвела его.

Старшему лейтенанту уже приходилось заниматься похождениями этой шустрой сверх всякой меры девицы в связи с делом ее первого мужа, который угонял автомашины и продавал их на запасные части.

Предъявив для опознания фотографию Басалыго девушке из приемного пункта и еще двум женщинам, которые стояли вместе со сдатчицей ворованных вещей в очереди, старший лейтенант окончательно убедился в правильности своих первоначальных предположений – в скупке была именно Алина Кошкин Глаз (такую кличку дали ей подруги-воровки).

Белейко не удержался и посетил квартиру, где жила Басалыго.

Но дома ее не оказалось.

Прослонявшись под окнами Алины почти до полуночи, старший лейтенант в расстроенных чувствах отправился восвояси – она так и не появилась…

Утром следующего дня хорошо отдохнувший Белейко встретил Дубравина радостной улыбкой.

– Никак что-то раскопал? – догадался майор.

– От тебя ничего не скроешь. Держи… – Он протянул бумаги Дубравину.

Майор, не раздеваясь, принялся читать.

– Ну как? – спросил Белейко, довольно потирая руки.

– Бронек, а ты уже был у Басалыго?

– Конечно. Вот только дома ее не оказалось.

– Небось, спрашивал у хозяйки, у соседей, где ее нелегкая носит…

– Само собой… Только у хозяйки, по-моему, не все дома в голове.

– Эх, Бронек, Бронек, и куда ты все торопишься? – покачал головой Дубравин.

– Почему?

– Да потому, что я сомневаюсь теперь, найдем мы в скором времени Басалыго или нет. Эта птичка уже пуганая и отнюдь не глупа. А ты ее гнездышко потревожил и ждешь, что она, закрыв глаза и уши, сама припрыгает в твою клетку. Понаблюдать нужно было денька два-три, чтобы заодно прихлопнуть и того, кто ей эти вещицы оставил.

– Вот голова садовая! – постучал себя кулаком по лбу Белейко. – Не додумал…

– Ладно, не огорчайся. Тем более, что у меня есть некоторые сомнения.

– По какому поводу?

– Понимаешь, что-то не похоже это на Семку-Заику. Вспомни его прежние дела. У Семки ведь есть железное правило: ни в коем случае не реализовать ворованное там, где он “работает”. А тут… Что-то не вяжется.

– Может, кто-то другой?

– Не исключено. Но очень сомнительно. Басалыго, насколько мне известно, была хорошо знакома с Заикой через своего мужа. И я подозреваю, что в своих поездках по городам и весям она сплавляла заодно и то, что Семка наворовал. Хотя он на следствии ее имени и не упоминал, но, похоже, так оно и было.

– Ты думаешь?…

– Именно. Видимо, это ее личная инициатива, о причинах которой можно только гадать. Так что теперь Семка Заика на пушечный выстрел не подойдет к квартире Басалыго.

– Если узнает, что она ходила в скупку…

– Узнает. Не сомневайся. Осторожный, бес. И ее куда-нибудь спровадит.

– Уже спровадил…

Белейко, глядя на Дубравина, встал, подошел к окну.

– Соседка Басалыго рассказала, что поздним вечером, позавчера, у нее был какой-то мужчина. Кто – не знает, но слышала, что они скандалили. А затем, примерно через полчаса, ушли. И с тех пор ее не видели.

– Вон как… Значит, все-таки, Семка. По крайней мере, очень на него похоже.

– И что теперь?

– Пойдем по накатанной дорожке. Больше ничего другого не придумаешь. Санкцию прокурора на обыск – и на квартиру Басалыго. Хотя я очень сомневаюсь что мы там что-либо найдем…

Убедив прокурора в необходимости обыска, Дубравин вместе с Белейко и экспертом ЭКО вскоре были в квартире, где жила Басалыго.

Она снимала комнату у своей дальней родственницы, совершенно глухой старухи, сгорбленной, подслеповатой и с запавшим беззубым ртом.

Старуху появление оперативников вовсе не удивило. Беседа у них не получилась. Старуха лишь что-то шамкала в ответ на вопросы Белейко, невнятно и монотонно.

Минут пять старший лейтенант кричал, будто его резали, а старуха кивала головой, как китайский болванчик.

Не добившись от нее ни единой связной и понятной фразы, Белейко, потный и охрипший, с отчаяния попросил закурить у одного из понятых.

Обыск не дал нужных следствию результатов – похищенных из ларца Ольховской вещей в квартире Басалыго не оказалось.

Но порадовал эксперт-криминалист. Несмотря на то, что Алина Кошкин Глаз явно перестаралась с уборкой – протерто было все от пола до потолка, – ему удалось обнаружить, пусть весьма слабые, но вполне читаемые для современной аппаратуры отдела следы пальцев рук вора-рецидивиста Чугунова.

А это значило, что Семка Заика в городе. И что все эти нераскрытые кражи, скорее всего, его рук дело.

Дубравин торопился на похороны Новосад. Они немного задержались с обыском у Басалыго, и теперь майор ехал на городское кладбище на таксомоторе.

И все же опоздал – могилу уже готовились засыпать землей.

Людей было много: артисты театра, жильцы дома – Дубравин некоторых узнавал – родственники.

Майор с удивлением отметил про себя, что здесь был и Ольховский – неестественно прямой, задумчивый, с аккуратно подстриженной бородкой, в тщательно отутюженных брюках.

Он один из немногих не торопился надеть шапку, хотя снег сыпал, не переставая, и его не по сезону легкое пальто уже изрядно промокло.

С не меньшим удивлением Дубравин узнал в мужчине, который плакал, не стесняясь окружающих, того самого симпатичного молодого человека, товарища Ольховского.

“Не Тихов ли?” – подумал майор.

И протиснулся к Ольховской – она поддерживала совершенно обессилевшую от слез Алифанову.

– Простите…

Майор дотронулся до рукава пальто Ольховской.

– Это Артур Тихов? – спросил он актрису.

И кивком головы указал на плачущего молодого человека.

– Он…

К Тихову майор так и не подошел, хотя сначала намеревался.

Дубравин лишь посетовал на себя – он вызвал его сегодня повесткой к концу дня в управление. Но что можно было спрашивать у него в таком состоянии?

Впрочем, менять что-либо было уже поздно, да и не хотелось – неумолимо подстегивали сроки.

Положив на могильный холмик букет живых цветов, Дубравин направился к автобусной остановке…

Тихов все же явился в управление, правда, с получасовым опозданием.

– Извините… Я вот…

Он нервно хрустел пальцами.

– Ничего… – сказал Дубравин.

И с пониманием ободряюще кивнул.

– Раздевайтесь, – сказал майор. – Садитесь…

Тихов, сумрачно посмотрев на Белейко, – тот начал копаться в бумагах, – снял черный кожаный плащ с меховой подстежкой, повесил его на спинку стула и сел, безвольно опустив руки на колени.

Даже сейчас, с осунувшимся и каким-то потускневшим лицом, он был очень красив. До неприличия красив, с неожиданным неприятием подумал Дубравин.

Казалось, что молочно-белой бархатной кожи на щеках Тихова никогда не касалась бритва.

Резко очерченные губы, немного тонковатые для удлиненного овала лица, были свежи и будто накрашены блестящей помадой.

Прямой, правильной формы нос был ни велик, ни мал – в самый раз.

Светлые глаза (Дубравин никак не мог понять, какого они цвета; временами глаза казались ему серыми, а иногда голубели холодными льдинками) смотрели на майора с выражением горестного недоумения, изредка прячась под припухшие веки, опушенные длинными ресницами.

С крепкой шеей, ладно скроенный – изысканный дорогой костюм темно-синего цвета с искрой плотно облегал широкие, мускулистые плечи, – он был живым воплощением идеального мужчины в представлении Дубравина.

• Предыдущая
• 21/32
• Следующая