Невеста из USA - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 29

• Предыдущая
• 29/64
• Следующая

Мне казалось, что таким образом я могу избавиться от укоров нечистой совести.

– Если нужно, мне недолго ее принести, – сказал я бодро. – Мигом смотаюсь, тут недалеко.

– Э-э… – Фусик пребывал в растерянности.

И я понимал, почему. Он уже давно толкнул мою находку, наварив на этой операции кучу бабок.

– Что вы сказали? – демонстративно воткнул я свое ухо в окошко.

– Нет-нет, ничего… – Фусик начал суетливо искать толстую конторскую книгу. – Посмотрим…

Запись он нашел быстро. Прочитав свой убористый каллиграфический почерк (старая школа; я вот пишу как курица лапой; иногда даже сам не могу разобрать, что накалякал), Фусик с деланным сочувствием сказал:

– Не могу вас обрадовать, молодой человек. Да-с… Не могу.

– Это почему?

– Все сроки вышли. Согласно нашим правилам, ваша подвеска реализована… чтобы покрыть убытки ломбарда. Мы не можем вечно хранить то, что нам сдают. Таков порядок.

– Ах, как жаль! – Я сокрушенно покачал головой. – Ну да ладно, Бог с ней, с этой подвеской. Такова ее планида. Но тогда мне хотелось бы получить за свою семейную реликвию ее истинную цену, а не жалкие гроши, которые вы ссудили мне от своих больших щедрот.

– Простите, но вы получили деньги согласно оценке…

– Фус Бениаминович! – Я склонился к окошку и жестко заглянул прямо в глаза Фусику. – Не надо мне лепить горбатого. В своей «оценке» вы нечаянно – я в это верю! – ошиблись. Решили, что подвеска – имитация драгоценного камня. И заплатили только за металл. Поэтому я прошу – нет, даже требую! – чтобы вы немедленно исправили свою оплошность.

– А-ва-ва… – Фусик растерялся.

Причина растерянности Фусика лежала, что называется, на поверхности – я назвал его настоящим именем.

Мало того, Фусом моего визави кликали в основном деловые, с которыми заведующий ломбардом проворачивал всякие темные делишки. И теперь Фусик предположил, что я тоже принадлежу к преступному миру.

А как решает подобные проблемы босота, ему было известно не понаслышке…

– Не слышу положительного ответа. – Я добавил в голос немного жестких ноток.

– Но я же сказал, что подвески уже нет! – наконец прорвало Фусика. – Она продана.

Он произнес это с трагическим выражением на сильно побледневшем лице.

– А я ответил, что это неважно. Я согласен на денежную компенсацию. На справедливую денежную компенсацию, – добавил я с нажимом. – Притом с процентами.

– К-к… С к-какими процентами!?

– Но вы ведь пользовались моими бабками все эти годы. А денежка счет любит. Вот счетчик и натикал мне хороший навар. Да будет вам, будет играть в непонятки! За ошибки нужно платить, уважаемый. И вы заплатите, в этом у меня совершенно нет никаких сомнений. А у вас? То-то же… Берите ваш арифмометр и начинайте крутить ручку. Да побыстрее, у меня времени в обрез.

– Это грабеж! – обречено пискнул Фусик.

– Грабеж был тогда, когда я вам сдавал подвеску. А сейчас идет всего лишь восстановление попранной справедливости. Что касается навара, то десять процентов годовых меня вполне устроят.

– Десять!? Что вы такое говорите!?

– Ладно, только из-за уважения к вашим сединам – семь. И точка! Дальнейший торг неуместен.

Я подошел к входной двери и повесил табличку «Закрыто».

– Чтобы нам никто не мешал, – объяснил я Фусику, который наблюдал за мной как лягушка за голодным удавом.

Он уже сдался, я это чувствовал. При советской власти в подобных случаях Фусик мог вызвать наряд милиции, и все проблемы решились бы очень быстро и в его пользу.

Но сейчас были другие времена. Ментовская «крыша» вполне могла оказаться дырявой. К тому же, общественный статус заведующего ломбардом не позволял заводить телохранителей. Это было бы чересчур.

А мое упоминание «счетчика» и вообще добило Фусика. Что это такое, нынешним бизнесменам объяснять не нужно…

– Может, мы договоримся как-то по-другому… – сказал он елейным голосом.

Поняв, что угроза для его жизни миновала, он осмелел и начал мыслить, как и должно хитровану, который сумел продержаться на такой хлебной должности без малого тридцать лет.

– Возможно, – не стал я упираться.

– У меня есть антики, – зашептал он доверительно. – За бугром они стоят бешеных денег. Я отдам их вам почти даром. Естественно, в пределах суммы, которую мы сейчас определим.

– Фус Бенедиктович, мне эти ваши антики до лампочки. Я готов забыть историю с подвеской, но при одном условии…

– Что за условие? – Фусика даже в пот бросило от моих слов.

Он сразу почуял, что может выйти из пикового положения с минимальными потерями. Что значит большой опыт в облапошивании ближних…

Касательно драгоценных изделий античной эпохи, коими Фусик начал увлекаться уже после развала Союза (я узнал об этом, когда мы расследовали одно небольшое дельце), когда в стране наступил полный бардак, то я поверил ему сразу. Некоторые изделия древних ремесленников и ювелиров благодаря грабителям старинных захоронений поступали и в ломбард – конечно, не вполне официально.

На этом Фусик тоже имел неплохой навар, особенно если удавалось через свои связи втюкать какой-нибудь древний раритет заезжему иностранцу. За границей антики и впрямь были в цене, и подъем по деньгам нередко был десятикратным. Так что в этом вопросе мой визави не врал.

Я молча протянул ему восстановленный залоговый билет.

– М-м… – пожевал губами Фусик. – Понятно… Мой документ. Кхе, кхе!… Должен вам сказать, что лично мне этот человек не знаком.

– Кто бы сомневался… – ответил я любезно.

– Но я знаю, кто он и где живет.

– Даже так? – Не скрою, я был приятно удивлен. – Тогда черкните мне его адресок.

– С большим удовольствием. – Фусик взял ручку, листок бумаги, но, прежде чем заняться упражнениями в каллиграфии, с трепетом спросил: – Значит, я даю вам адрес… этого гражданина – и мы квиты?

Я хохотнул.

– Конечно, – ответил я, продолжая лучезарно скалить зубы.

– Слово?…

– Заметано. Зуб даю.

Фусик облегченно вздохнул и быстро написал на листке несколько слов.

– Вот, – сказал он, просовывая через окошко свою цидулку. – Пожалуйста.

– Дзенкуе бардзо, – поблагодарил я Фусика, щегольнув знанием польского языка.

Года два назад я сподобился изведать прелестей заезжей польской паненки, которая между делом – то бишь, в перерывах между сеансами ублажения плоти – научила меня нескольким обиходным выражениям на своем родном языке.

Нужно сказать, что нам совсем не мешали натянутые отношения между Россией и Польшей. Мне довелось убедиться в очередной раз, что народная дипломатия гораздо эффективней и плодотворней официальной. Действительно, мир на Земле можно спасти только любовью.

– Итак, где живет господин Гаркавый, у которого, судя по всему, – тут я уколол Фусика, который поспешил изобразить на своей квадратной физиономии детскую невинность, беспощадным взглядом, – золотишко куры не клюют, мы знаем. Я почему-то думаю, что он ваш постоянный клиент. Не так ли? Можете промолчать, только кивните. А вот что он собой представляет, как личность, мне пока неясно. Хотелось бы получить объяснения и на сей счет.

Фусик немного помялся, но все же здраво рассудил, что надо колоться. Он обречено вздохнул и ответил:

– Гришан – бывший вор-щипач. Карманник. Он уже на пенсии.

– Ой ли?…

– Он сам мне говорил. Ему уже под восемьдесят.

– А часики откуда? Неужто он дошел до ручки, что сбагривает за копейки нажитое за долгие годы тяжелого и опасного труда? Судя по сумме, которую вы «отвалили» ему по старой дружбе, мужские золотые часы с браслетом (к тому же, фирменные) весили не более десяти грамм, что маловероятно. Вы обули старого вора как последнего фраера, что вызывает определенные сомнения. Уж он-то точно знал, на сколько тянет его рыжевье.

– Он мне никакой не друг! – отгрызнулся Фусик.

– Понял. Вопрос снимается. Суду и так все ясно. Господа присяжные заседатель удовлетворены. Значит, господин Гаркавый решил тряхнуть стариной и заработать себе добавку к пенсии. Похоже, «квалификация» у него высочайшая. Тиснуть золотые часики сегодня совсем не просто. Обычно они катаются в «мерседесах» и чаще всего с охраной. Кстати, а где эти часики? Неужто до сих пор лежат в вашем сейфе?

• Предыдущая
• 29/64
• Следующая