Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2 - Гитин Валерий Григорьевич - Страница 86

• Предыдущая
• 86/145
• Следующая

Но Бог с ними, с составителями учебников, хотя ой как опасно недооценивать их рвение…

А во Францию вторглись не австрийские, а прусские войска. Радикальное большинство Законодательного собрания, называемое жирондистами, провозгласило 11 июля 1792 года лозунг «Отечество в опасности!», хотя при чем здесь отечество? В опасности были они, по ком плакала виселица, и нечего было отождествлять себя с отечеством. Впрочем, такой лозунг выдвигали и Ленин, и Сталин, и Гитлер…

Вот тогда-то капитанКлод Жозеф Руже де Лиль (1760—1836) написал свою «Боевую песню Рейнской армии», вскоре названную «Марсельезой», мелодия которой со временем стала Государственным гимном Франции.

Наполеон часто повторял, что «Марсельеза» — самый выдающийся генерал республики.

Все это не помешало революционному Конвенту в 1793 году арестовать Руже де Лиля за роялистские симпатии, и он чудом не закончил свою карьеру на эшафоте. Он дожил до 1836 года и умер в крайней нищете.

Такова благодарность революции.

Россия, закончив в январе 1792 года войну с Турцией, немедленно взялась за Польшу, конституция которой раздражала Екатерину Великую не менее, чем французская. Войско Польское под командованием племянника короля Юзефа Понятовского (1763—1813 гг.) и Тадеуша Косцюшко (1746—1817 гг.), ветерана американской войны за независимость и основателя военной академии в Уэст-Пойнте, держалось не только стойко, но и одержало ряд побед над российскими корпусами, однако с тыла, с запада, нанесла свой удар Пруссия, и Польша вынуждена была согласиться на очередной раздел своей территории.

Правда, через два года Косцюшко возглавит польское восстание, однако его потопит в крови фельдмаршал Суворов, неплохой в принципе человек, но вынужденный то подавлять восстания, то героически преодолевать Альпы, когда в этом отпала необходимость.

Французская революционная армия терпела поражение за поражением, хозяйство пришло в полный упадок, в общем все происходило именно так, как и должно было в этих условиях происходить, но кто-то должен же был за все это ответить…

В ночь на 10 августа 1792 года началось очередное восстание в многострадальной столице Франции. Вооруженные отряды так называемых «санкюлотов» (то есть «бесштанников») двинулись к дворцу Тюильри — резиденции короля.

Гвардия с готовностью предала того, кто ее содержал и кого она обязана была защищать до последней капли крови, а небольшому отряду швейцарцев, решивших стоять насмерть, король приказал покинуть дворец во избежание бесполезного кровопролития.

Толпа захватила Тюильри.

Королевская семья арестована и брошена за решетки тюрьмы Тампль.

Но явным, бесспорным достижением революции была машина для отсечения голов, названная гильотиной по имени доктора Жозефа-Игнаса Гильотена (1738—1814 гг.), который убедил Национальное собрание Франции утвердить массовое применение этой машины, изобретенной его коллегой доктором Антуаном Луи (1723—1792 гг.).

«При помощи этой машины, — убеждал депутатов доктор Гильотен, — можно отрубить голову в мгновение ока, без малейших страданий осужденного».

После ряда испытаний на трупах преступников машина была признана единственным средством совершения казни.

Первое ее испытание «вживую» состоялось 25 апреля 1792 года, когда был казнен какой-то уголовник. Присутствовавшие на церемонии депутаты в своих докладах отметили техническое совершенство новой машины и гуманность, с которой она лишает человека жизни.

Народ (настоящий, то есть чем-то занятый) подтрунивал над машиной, называл ее «Petite Louisau», но все же наиболее прочно закрепилось за ней название «гильотина», несмотря на протесты доктора Гильотена.

Всему свое время, и гильотина была внедрена как раз к тому времени, когда вторая волна революционных деятелей, среди которых уже не было ни маркиза де Лафайета, ни графа Мирабо, заведя ситуацию в тупик, начала лихорадочно искать виновных в том, что неизбежно должно было наступить. Их нужно было судить революционным судом и казнить публично, чтобы показать народу: революция не мстит, она справедливо наказывает отступников, предателей, вредителей и т.п.

Ситуация была действительно сложной. Разрушительное пламя охватило всю Францию. Те, кого принято называть отбросами общества, громили, грабили поместья, дворцы и просто дома, резали, мучили, насиловали и устраивали дикие оргии на пепелищах сожженных ими шедевров архитектуры.

Их патологическая ненависть к гармонии в любых ее проявлениях дошла до того, что во Франции были поголовно истреблены борзые собаки. Видимо, аристократическая грациозность этих животных была непереносима для тех, кто убивал своих сограждан только лишь за то, что на их руках не было мозолей или иных свидетельств грубого, неквалифицированного труда (то есть того, чего, по идее, должен стыдиться цивилизованный человек: чем меньше мозгов, тем больше приходится применять руки).

Естественное течение цивилизации было направлено вспять. Люди ждали Божьей кары, которая бы уничтожила всех и вся на этой некогда благодатной земле, всех потому, что те, кто допустил эти ужасы, ничуть не лучше тех, кто их творил. Но Божья кара не приходила. Впрочем, может быть, она пришла в свое время, но в формах, которые не соответствовали сложившимся стереотипам, только и всего…

А новые хозяева страны, провозглашая лозунги, принимая законы и выступая с рецептами спасения отечества, тем временем лихорадочно набивали собственные карманы, создавая таким образом класс «новых французов», как это бывает во все времена, когда под предлогам перестройки старых форм бытия происходит перераспределение жизненных благ в пользу людей, которые при старом режиме никогда бы не были допущены к политической деятельности по причине низкого уровня общей культуры, а в экономической по той же причине они не могли бы подняться выше директора какого-нибудь подпольного цеха.

Теперь же они, эти люди, выступают в роли «отцов нации», продолжая делать все то, что они умеют и любят делать: тянуть все, что плохо лежит, а если кто будет мешать… пусть скажет свое веское слово революционная законность!

Они образовали новый законодательный и исполнительный орган — Национальный Учредительный Конвент, в выборах которого принимали участие все, включая, естественно, и люмпенов, так что можно себе представить состав этого Конвента…

Но дело не в этом, а в том, что Конвент взял на себя всю полноту власти и отменил во Франции монархию. Просто так взял и отменил. И провозгласил Францию республикой. И не иначе.

Из 750 депутатов Конвента 165 составляли фракцию жирондистов, выступавших за свободу торговли и неприкосновенность частной собственности, а немногим более ста человек назывались монтаньярами, теми, кто стремился к тотальному революционному господству. Их возглавили Дантон, Робеспьер и Марат. Остальные депутаты были так называемым «болотом», то есть нейтральными, если такое вообще возможно.

Ясно как день, что конфликт между монтаньярами и жирондистами был неизбежен, и пробным камнем этого конфликта были сорокачасовые дебаты по поводу смертного приговора Людовику XVI, в котором это воинствующее отребье усмотрело источник всех своих неудач.

• Предыдущая
• 86/145
• Следующая