Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 1 - Гитин Валерий Григорьевич - Страница 89
- Предыдущая
- 89/142
- Следующая
Но самым, пожалуй, нелепым, самым трагически бездарным эпизодом правления Тиберия была казнь в далекой провинции Иудея странствующего проповедника Иисуса Христа.
Прокуратор Иудеи Понтий Пилат повел себя в этой истории довольно странно, как-то не по-римски. Ведь Иисус не совершил никакого преступления против империи, следовательно, его конфликты с иудейским духовенством, торговцами, которых он выгнал из храма, и прочими представителями местного населения являлись в принципе их внутренним делом. Понятно, они хотели расправиться с возмутителем их спокойствия чужими, римскими руками, но зачем Пилат позволил использовать себя столь пошлым образом? У него ведь были достаточно серьезные сомнения касательно этого подозрительного во многих отношениях дела, тогда почему же фактический хозяин провинции так послушно исполняет роль орудия в руках тех, чьими судьбами он имеет полное право распоряжаться по своему усмотрению?
Он опасался волнений, беспорядков? Да, подстрекаемая духовенством толпа требовала казни Иисуса, ну и что? Уж ему-то, прокуратору, было хорошо известна простая истина: никогда не следует выполнять требования толпы! Стоит ей ощутить свою силу, и эти требования будут расти подобно снежному кому, расти безостановочно и беспредельно. Толпу нужно останавливать в ее разрушительном порыве, останавливать любыми средствами, даже самыми радикальными.
КСТАТИ:
«Нельзя попустительствовать беспорядку ради того, чтобы избежать войны, ибо войны все равно не избежишь, а преимущество в ней утратишь».
Никколо Маккиавелли
Так оно и произошло через некоторое время, когда при императоре Веспасиане вспыхнула Иудейская война, которой могло бы и не быть, отреагируй римская администрация адекватно на бесчинства толп… Так что если бы Понтий Пилат, окружив площадь перед своим дворцом тяжелой конницей, а на крышах расставив лучников, объявил толпе, что не ее свинячье дело — жизнь или смерть проповедника Иисуса Христа, кто знает, какой была бы мировая История в течение последующих двух тысячелетий…
Если бы Иисуса не распяли тогда, кто знает, говорило бы о чем-нибудь это имя среднему американцу или европейцу XXI века…
Да и такого хлопотного в наше время явления, как ислам, тоже бы не наблюдалось…
Никогда не следует торопиться казнить проповедников. Это сомнительное удовольствие потом обходится очень дорого.
АРГУМЕНТЫ:
«Греки взирали на своих богов не как на своих владык и не сознавали себя их рабами, подобно иудеям. Они видели в них как бы лишь отражение самых удачных экземпляров своей собственной касты, т.е. идеал своего собственного существа, а не его противоположность…
Христианство совершенно раздавило и сломило человека и как бы погрузило его в глубокую тину; среди сознания полнейшей отверженности оно внезапно бросало свет божественного милосердия, так что изумленный, оглушенный благодатью человек испускал крик восторга и на мгновение, казалось, ощущал в себе само небо… Христианство хочет уничтожить, сломить, оглушить, но оно не хочет лишь одного — меры, — и потому оно в глубочайшем смысле слова имеет варварский, азиатский, неблагородный, негреческий характер».
Фридрих Ницше. «Человеческое, слишком человеческое»
А с Тиберием, как утверждают летописцы, 16 марта 37 года нашей эры случился глубокий обморок. Решив, что он умер, приближенные начали было распоряжаться освободившимся «святым местом», когда император вдруг начал подавать признаки жизни. Тогда они его задушили…
Римляне выражали бурное ликование.
По улицам Рима бегали радостные горожане с воплями: «Тиберия — в Тибр!» и тому подобными требованиями посмертной расправы над тираном. Вспоминается, как в году, скорее всего, пятьдесят шестом, после публичного осуждения «культа личности» Сталина его преемниками, имела место такая картина: рабочий с характерной пролетарской внешностью яростно громит кувалдой скульптурное изображение уже бывшего «вождя и учителя», долгие годы простоявшее у заводской проходной… Еще одна деталь. Низвержение идола производилось в присутствии толпы тружеников завода, которые громкими криками и энергичными телодвижениями подбадривали своего коллегу с кувалдой, надо сказать, довольно искренне (если учесть, в какой стране и когда это происходило).
КСТАТИ:
Первая страсть человека толпы — сотворение себе кумира.
Вторая его страсть — низвержение его при удобном и безопасном случае.
И третья страсть — мечты о новом кумире.
Долго мечтать и ждать, как правило, не приходится: было бы стадо, а пастух уж как-нибудь отыщется…
Римлянам тоже не пришлось долго ждать. На арену Истории вышел 25-летний Гай Калигула (12—41 гг. н.э.), смазливый молодой человек, дальний родственник и Тиберия, и Августа.
Тиберий как-то заметил по его поводу, что этот юноша «живет на погибель и себе и всем».
Если после Юлия Цезаря процесс деградации римской власти имел довольно динамичное развитие, судя по Августу и Тиберию, то Калигула сделал его поистине обвальным.
Калигула запечатлен на скрижалях Истории в образе кровавого психопата, поистине изверга рода человеческого. Его имя стало синонимом изощренного разврата и столь же изощренной жестокости.
В ранней юности он вступил в кровосмесительную связь со своими сестрами. Одна из них, Друзилла, видимо, обладала какими-то уникальными сексуальными достоинствами, потому что его привязанность к ней можно было уверенно назвать маниакальной. Калигула возводил Друзиллу в ранг божества. Их связь не прекращалась и во время недолгого замужества, недолгого потому, что став императором, Калигула сразу же отнял ее у мужа и впредь держал при себе как вторую законную жену. Женат он был постоянно, сменяя «подруг жизни» стремительно и непредсказуемо.
Например, подруга по имени Цезония, которая, как утверждают современники, не блистала красотой и пребывала далеко не в юном возрасте, тем не менее надолго привлекла к себе внимание императора. Говорят, его восхищала ее феноменальная развращенность. Калигула зачастую вместе с нею принимал военные парады, а на пирах демонстрировал голую своим приближенным.
А вот сестер своих (кроме Друзиллы, разумеется) он любил отдавать в пользование всем, кому хотел выказать свое капризное расположение.
Правда, Калигула приказал римлянам заканчивать всякое клятвенное заверение словами: «И пусть я не люблю себя и детей моих больше, чем Гая и его сестер!»
А еще он приказал обожествить себя, что было выполнено весьма оперативно. Из Греции привезли скульптурные изображения олимпийских богов и с них со всех, включая и Зевса, сняли головы, чтобы заменить их мраморными головами Калигулы. В храмах стояли его статуи. На них молились, им приносили жертвы.
Он казнил своего брата по нелепому подозрению в нелояльности.
Он казнил сотни, тысячи ни в чем не повинных людей просто так, для острастки, чтобы остальным римлянам, как говорится, жизнь медом не казалась.
Он лично клеймил людей каленым железом, лично заталкивал их в клетки с голодными хищниками, лично распарывал животы и выпускал внутренности.
Калигула собственноручно перепиливал осужденных пополам, собственноручно выкалывал им глаза и собственноручно отрезал женщинам груди, а мужчинам — члены.
Он требовал, чтобы при палочной казни применялись не слишком сильные, но частые и многочисленные удары. При этом Калигула любил повторять свой печально знаменитый приказ: «Бей, чтобы он чувствовал, что умирает!»
Он часто приказывал подвешивать за гениталии осужденных мужчин.
Целуя в шею очередную любовницу, он любил приговаривать: «Такая красивая шея, а прикажи я — и она слетит с плеч!»
- Предыдущая
- 89/142
- Следующая
