Мессия. Том 2 - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо" - Страница 16

Хотел бы я, чтобы вы считали ваш рассудок и ваши влечения двумя дорогими гостями в своем доме. Ведь не будете вы оказывать одному гостю больше почестей, чем другому; ибо тот, кто более внимателен к одному, теряет любовь и доверие обоих.

Я слыхал о человеке, который любил двух женщин. Обе женщины хотели уверенности и гарантии: «Будь честным и скажи, на ком ты собираешься жениться». А для бедняка это было трудной задачей, потому что одна из них, очень красивая женщина, была совсем бедна, а другая, весьма невзрачная, была безмерно богатой, и все это богатство доставалось ему. Можете представить себе его положение.

Они поехали кататься на лодке, наслаждались морем и солнцем. Вдруг богатая женщина сказала ему: «Останови лодку здесь, посреди океана. Я не могу ждать дольше. Ты должен решить. Скажи нам, кого ты любишь?»

Этот человек, видимо, был очень разумным. Он сказал: «Что за вопрос ты задаешь? Я люблю каждую из вас больше, чем другую». И обе женщины были бесконечно довольны.

Когда вы сидите среди холмов, в прохладной тени серебристых тополей, разделяя мир и спокойствие с дальними полями и лугами, — пусть тогда ваше сердце промолвит в тишине: «Бог покоится в разуме».

Когда разразится буря, и могучий ветер начнет сотрясать деревья в лесу, а гром и молния возгласят величие неба — пусть тогда ваше сердце воскликнет в трепете: «Бог движется в страсти».

И раз вы - дыхание в Божьем мире и лист в Божьем лесу, то и вы покойтесь в разуме и двигайтесь в страсти. Это величайший синтез, который необходим человеку — и необходим немедленно, потому что все человечество прошлого упустило этот синтез, эту синхронизацию. Но я хочу, чтобы мои люди наслаждались Богом всегда: днем Бог — свет, а ночью Бог — темнота. Не создавайте никак конфликтов.

Когда-нибудь вы перестанете быть полем битвы, вы станете храмом, и вы не будете покупать Божью статую, чтобы лелеять ее в храме. Живой Бог всегда входил в существо человека, который превратился в святое место, которое стало священным.

У вас есть все необходимые составляющие.

У вас есть все требуемые возможности.

Если вы упустите их, никто иной не будет отвечать за это, кроме вас.

Бог просто ждет у двери, но вы в таком беспорядке, что кому захочет входить внутрь? И даже если Он стучит к вам в дверь, вы не услышите... там по-прежнему столько борьбы, что вы и не собираетесь прислушиваться к слабому стуку в дверь. Нет сильного электрического звонка на вашей двери, который бы Бог мог нажимать... Он все еще пользуется старым человеческим способом — стучать Своей собственной рукой. Это показывает Ему, подготовлены ли вы, готовы ли воспринять Его — или не готовы; стали ли вы хозяином — чтобы Он мог стать гостем?

— Хорошо, Вимал?

— Да, Мастер.

21 января 1987.

Возлюбленный Мастер,

Потом просила женщина: «Скажи нам о Боли».

И он сказал: «Ваша боль — это раскалывание раковины, которая заключает ваше понимание.

Как косточка плода должна расколоться, чтобы ее сердцевина предстала солнцу, так и вы должны познать боль.

Если бы ваше сердце не уставало изумляться каждодневным чудесам жизни, то ваша боль казалась бы вам не менее изумительной, чем ваша радость;

И вы приняли бы времена года своего сердца, как всегда принимали времена года, проходящие над вашими полями. И вы безмятежно смотрели бы сквозь зимы своей печали. Многое из вашей боли выбрано вами самими.

Это горькое зелье, которым лекарь в вас исцеляет ваше больное Я.

Поэтому доверьтесь лекарю и пейте его лекарства в молчании и спокойствии:

Ибо его руку, пусть тяжелую и жесткую, направляет заботливая рука Незримого,

И хотя обжигает вам губы чаша, которую он подносит, она сделана из глины, которую Гончар смочил своими святыми слезами».

Оказывается, очень трудно, даже человеку масштаба Халиля Джебрана, оставить глубоко укорененную мужскую шовинистическую позицию. Я говорю это потому, что его изречения — устами Альмустафы — в некотором смысле справедливы, но все же в них упущено кое-что очень существенное.

Альмустафа забывает, что вопрос задан женщиной, — и его ответ, слишком общий, применим и к мужчине, и к женщине. Но истина в том, что боль и страдания, через которые прошли женщины мира, в тысячу раз сильнее тех, которые когда-либо знал мужчина. Вот почему я говорю, что Альмустафа отвечает на вопрос, но не тому, кто его задал. А если отвечают не вопрошающему, то ответ остается поверхностным — как бы глубоко он ни звучал. Мне хочется, чтобы вы всегда помнили: везде, где я вижу, что маленькая фраза, а иногда только слово, могут углубить его, сделать более правдивым, более сострадательным...

Ответ оказывается академичным, философским. В нем нет понимания того, что мужчина натворил с женщиной, — а это вопрос не одного дня, а тысячелетий. Он даже не упоминает об этом. Напротив, он продолжает делать то же самое, что священники и политики делали всегда, — давать утешения. За прекрасными словами нет ничего, кроме утешения. А утешение не может заменить истину.

Просила женщина...

Разве не удивляет, что из всей толпы никакой мужчина не спросил о боли? Просто случайность? Нет, безусловно, нет. Очень уместно, что женщина задала вопрос: «Скажи нам о боли», — потому что одна женщина знает, сколько ран она перенесла, сколько рабства — физического, умственного и духовного; она страдала, и до сих пор страдает. Женщина задета в глубочайшей сердцевине своего существа. Никакой мужчина не ведает глубины боли, могущей войти в вас и уничтожить ваше достоинство, вашу гордость, саму вашу человечность.

Альмустафа сказал:

«Ваша боль — это раскалывание раковины, которая заключает ваше понимание».

Очень бедное изречение — настолько поверхностное, что мне даже стыдно за Халиля Джебрана. Любой идиот может сказать такое. Это не Достойно Халиля Джебрана:

Ваша боль — это раскалывание раковины, которая заключает ваше понимание. Слишком простое и общее утверждение.

Как косточка плода должна расколоться, чтобы ее сердцевина предстала солнцу, так и вы должны познать боль.

Я ненавижу это изречение; в нем утверждается та идея, что вы должны испытывать боль. Это трюизм, но не истина. Это простой факт — зерно должно пройти через великое страдание, потому что пока зерно не умрет в своем страдании, дерево ни за что не родится, и замечательная листва красота цветов никогда не войдут в существование. Но кто помнит, то зерно - это его решимость умереть ради того, чтобы неведомое родилось?

То же самое верно, если раковина, которая заключает ваше понимание, проходя через страдание, ломается, дает свободу вашему пониманию тут есть определенная боль.

Но что такое раковина? Вот так поэты бежали от распятий; он должен был объяснить, что такое раковина, — все знания, вся ваша обусловленность, весь процесс вашего воспитания, ваше образование, ваше общество цивилизация — это они составляют раковину, которая держит вас и ваше понимание в заключении. Но он не упоминает ни единым словом о том, что он подразумевает под «раковиной».

Очевидно, никакая религия не осуждала Халиля Джебрана. Если бы он был более искренним и честным, он и сам узнал бы, что такое боль. Его только хвалили за его прекрасные поэтические сказания, но за этой похвалой есть какая-то слабость; что-то от труса все еще таится во мраке его души.

Если бы он сказал: «Ваша религия, ваша философия, ваша политическая идеология, ваша национальность, ваша раса — все это составные части вашего тюремного заключения», — тогда вместо международного почета уважения он был бы осужден всеми религиями, всеми нациями, всеми расами — то есть почти всем миром. Я проходил через такую боль всю свою жизнь, поэтому, когда я говорю это, то говорю на основании своего собственного опыта.