Мона Лиза Овердрайв - Гибсон Уильям - Страница 12

• Предыдущая
• 12/66
• Следующая

– Но ты мог бы выяснить, если бы захотел?

Снова пауза.

– Не знаю. Если бы и мог, то не уверен, что стал бы это делать.

– Спасибо. До свидания, Хилтон.

– До свидания, Энджи.

Той ночью она сидела в темноте, наблюдая за танцем блох на освещенном песке. Сидела и думала о Бригитте и ее предостережении, о наркотике в кармане парки и о движке в аптечке. Думала о киберпространстве и о том печальном тюремном ощущении, какое она испытала с “Оно-Сендаи”, ощущении, таком далеком от свободы лоа. Думала о снах незнакомки, о свивающихся в лабиринт коридорах, о приглушенных тонах древнего ковра... Старик, голова из драгоценных камней, напряженное лицо с зеркалами вместо глаз... И голый, продуваемый ветрами пляж в темноте.

Другой пляж, не в Малибу.

И где-то в сумерках калифорнийского утра, за несколько часов до рассвета, среди коридоров, галерей, лиц, обрывков разговоров, которые она помнила лишь отчасти, проснувшись и увидев белый туман, окутавший окна хозяйской спальни, она вдруг поняла, что вырвала из сна что-то очень важное и унесла это важное с собой за границу яви.

Перекатившись на бок, порылась в ящике тумбочки. Нашла ручку “порше”, подарок каких-то ассистентов, и нацарапала драгоценные буквы на глянцевой обложке итальянского журнала мод:

Т-Э

– Вызови Континьюити [7], – приказала она дому за третьей чашкой кофе.

– Здравствуй, Энджи, – сказал Континьюити.

– Была одна пленка с орбиты, мы засняли ее два года назад. Яхта бельгийца... – Она глотнула остывающий кофе. – Как называлось то место, куда он хотел меня отвезти? Робин тогда еще решил, что это дешевка.

– Фрисайд, – сказала экспертная система.

– Кто из наших там работал?

– Тэлли Ишэм записала на Фрисайде девять эпизодов.

– Для нее это была не дешевка?

– Это было пятнадцать лет назад. В то время Фрисайд был в моде.

– Достань для меня эти эпизоды.

– Сделано.

– Пока.

– До свидания, Энджи.

Континьюити писал книгу. Энджи об этом рассказал Робин Ланье. Она спросила, о чем книга. Не в том дело, ответил он. Книга закукливается в саму себя и постоянно мутирует. Континьюити пишет ее бесконечно. Она спросила “почему?”, но Робин уже потерял интерес к разговору. Континьюити – ИскИн, а ИскИны всегда делают что-нибудь подобное.

Обращение к Континьюити стоило ей звонка от Свифта.

– Энджи, что касается этого физического...

– Разве ты еще не составил расписание? Я хочу вернуться к работе. Сегодня утром я вызывала Континьюити. Подумываю о съемке нескольких эпизодов на орбите. Собираюсь просмотреть кое-что из того, что делала Тэлли. Может, возникнут какие-нибудь идеи.

Молчание. Ей хотелось рассмеяться. Не так просто лишить Свифта дара речи.

– Ты уверена? Это замечательно, Энджи, но ты действительно этого хочешь?

– Мне гораздо лучше, Хилтон. Я чувствую себя просто прекрасно. Каникулы закончены. Пусть приедет Порфир уложить мне волосы перед тем, как я покажусь на люди.

– Знаешь, Энджи, – сказал Свифт, – это осчастливит всех нас.

– Вызови Порфира. Составь программу осмотра. Coup-poudre. Кто, Хилтон? Может, ты сам? А ведь у него была такая возможность, подумалось ей полчаса спустя, когда она взад-вперед вышагивала по укутанной туманом веранде. Ее зависимость от наркотиков не ..угрожала “Сенснету”, поскольку никак не отражалась на “продукции”. Ведь никаких побочных эффектов не было. В противном случае “Сенснет” ни за что бы не позволил ей даже попробовать. “Модельные наркотики, – думала она. – Уж сам-то моделист знает, что в них”. И никогда ей не скажет, даже если удастся с ним как-то связаться, в чем она сомневалась. Предположим, размышляла она, ведя ладонью по шершавой ржавчине перил, что это был не моделист. Что кто-то другой смоделировал молекулу в своих собственных целях.

– Твой парикмахер, – сказал дом.

Она вошла внутрь.

Порфир ждал, задрапированный складками мягкого джерси – последняя новинка парижского сезона. Его лицо, гладкое и спокойное, как полированное черное дерево, при виде ее раскололось в радостной ухмылке.

– Мисси, – проворчал он, – ты выглядишь как самопальное дерьмо.

Энджи рассмеялась. С досадой хмыкнув, Порфир шагнул к ней, чтобы с наигранным отвращением запустить длинные пальцы в ее шевелюру.

– Мисси была дурной девочкой! Порфир говорил ей, что это ужасные пилюли!

Энджи пришлось запрокинуть голову – Порфир был очень высок и, как она знала, невероятно силен. Этакая гончая на стероидах, как сказал про него однажды кто-то. Его безволосый череп являл Собой неизвестную в природе симметрию.

– Как ты? – спросил он уже совсем другим тоном, нарочитое брио [8] отключилось, как будто кто-то повернул выключатель.

– Прекрасно.

– Больно было?

– Да. Больно.

– Знаешь, – сказал он, легонько касаясь ее подбородка длинным пальцем, – никто никогда не понимал, что ты находишь в этом дерьме. Было такое впечатление, что оно даже улететь тебе не дает.

– И не должно было. Это вроде как ты одновременно и здесь и там, только не нужно...

– Что-то чувствовать?

– Да.

Он медленно кивнул.

– Тогда это был действительно дрянной кайф.

– Черт с ним, – ответила Энджи. – Я вернулась.

Снова ухмылка.

– Пойдем помоем тебе голову.

– Я только вчера ее мыла!

– Чем? Нет! Не говори мне! – Взмахами огромных ладоней Порфир погнал ее к лестнице.

В выложенной белой плиткой ванной парикмахер втер ей что-то в кожу головы.

– Ты в последнее время виделся с Робином? Порфир уже промывал ей волосы холодной водой.

– Миста Ланье сейчас в Лондоне, мисси. Миста Ланье и я не разговаривать друг с другом в настоящее время. Сядь прямо.

Он поднял спинку кресла и обернул вокруг ее шеи полотенце.

– Почему? – спросила она, настраиваясь выслушать последние слухи “Сенснета”, что было у Порфира второй специальностью.

– Потому что, – ровным голосом сказал парикмахер, тщательно зачесывая ей волосы назад, – он наговорил всем гадостей о некой Анджеле Митчелл, пока та была на Ямайке, наводя порядок в своей маленькой головке.

Этого она никак не ожидала.

– Гадостей?..

– Чего он только не говорил, мисси. Порфир принялся подстригать ей волосы ножницами, это было одним из его профессиональных бзиков: Порфир неизменно отказывался от лазерного карандаша, заявляя, что никогда к нему даже не прикоснется.

– Ты шутишь, Порфир?

– Нет. Мне бы он ничего такого не стал говорить, но Порфир многое слышит. Порфир всегда слышит. Он уехал в Лондон на следующее утро после того, как ты прибыла сюда.

– А что именно ты слышал?

– Что ты сошла с ума. Не важно, под кайфом или без него. Что ты слышишь всякие голоса. Что психиатры “Сенснета” об этом знают.

Голоса...

– Кто тебе это сказал? – Она попыталась повернуться в кресле.

– Не мотай головой. Вот так. – Он вернулся к работе. – Не могу сказать. Доверься мне.

После отъезда Порфира еще несколько раз звонили – это рвалась сказать “привет” её съемочная группа.

– Сегодня больше никаких звонков, – приказала она дому. – Эпизоды Тэлли я посмотрю наверху.

Отыскав в глубине морозильника бутылку “Короны”, Энджи забрала ее с собой в спальню. Стиммодуль в тиковом изголовье кровати был снабжен студийными тродами. Когда она уезжала на Ямайку, таких тут еще не было. Техники “Сенснета” периодически обновляли оборудование в доме. Глотнув пива, она поставила бутылку на столик и прилегла с тродами на лбу.

– Поехали.

В дыхание Тэлли, в плоть Тэлли.

“Как я могла заменить тебя? – удивилась она, захваченная физическим существом бывшей звезды. – Приношу ли я людям такое же наслаждение?”

Тэлли-Энджи смотрит вниз в увитую виноградом пропасть, которая одновременно и бульвар, поднимает глаза вверх на опрокинутый горизонт, скользит взглядом по далеким теннисным кортам. Над головой – “солнце” Фрисайда, осевая нить ярчайшего накала...

• Предыдущая
• 12/66
• Следующая