Мост через огненную реку - Прудникова Елена Анатольевна - Страница 2

«Много они думают о женах, жеребцы, ни одной самой затрепанной юбки не пропустят», – невольно подумал Энтони Бейсингем, вслушиваясь в слова песни.

Он тряхнул головой, отгоняя соблазнительные мысли о юбках, верхних, а пуще того нижних. Оглянулся, подумал, что надо бы собрать авангардный полк в колонну, но лишь лениво махнул рукой – зачем? Победа ведь! Это на войну надо ехать строем, а с войны можно и так – трава по колено, песни, и знойный воздух колышется над дорогой… Жарко!

Он бы и сам разделся, по примеру стражников, но воспоминания о приличиях, еще сохранявшиеся где-то в уголке разомлевшего от жары мозга, удерживали: не подобает полководцу, едущему во главе победоносной армии, уподобляться полудиким степным коневодам. Так что Бейсингем скинул только мундир. Пропотевшая рубашка липла к телу – жаль, дамы не видят! Мокрая ткань куда лучше, чем нагота, подчеркивает телесную красоту. А уж чем-чем, а этим лорд Бейсингем, герцог Оверхилл, мог законно гордиться.

Любимица Марион шла, как лодочка по тихой воде. Боевой конь генерала следовал в обозе, а во всех прочих случаях жизни он ни на кого бы не сменял свою гнедую кобылу, да и в бою менял ее не потому, что не доверял Марион, а потому, что берег. Он взбодрил лошадь, пустил ее легкой рысью – и вдруг рванул галопом, и тут же слева от дороги с гиканьем сорвались обрадованные стражники. Проехав полмили, Бейсингем снова перешел на шаг, пытаясь утереть мокрым насквозь рукавом мокрое лицо. Как же все-таки жарко…

Вот уже два дня, как они пересекли границу, везя в обозе победу в виде пары вражеских знамен и трофейного оружия. Неброская кампания – ни громких сражений, ни славных побед, ни особой добычи. Ну, да солдат не обидят, слишком выгодной для страны была эта война. Не за безопасность державы и честь короны, а за серебряные рудники и угольные шахты. А командующего наверняка ждет еще один орден, хотя, по правде сказать, давать его не за что: победа досталась даже и не легко, а попросту даром. Интересно, что на сей раз привесит ему король? Для таких войн следовало бы учредить Орден Большой Мошны, было бы справедливо… Все королевские награды у него уже есть, даже Звезда Трогара, которую лет пятьдесят никому не давали. Семь знаков на орденской цепи – больше он видел только однажды: двойную цепь с восемнадцатью орденскими знаками. Если надеть сами ордена, то надо завести себе вторую грудь – хорошо, если не третью…

Впрочем, Энтони Бейсингем был чужд зависти. Он не менее родовит, чем король, и куда более богат, красив, как языческий бог Солнца, в свои тридцать два года давно уже генерал и, по общему признанию мужчин, лучший военачальник Трогармарка. Женщины войной не интересуются, но и прекрасным полом он не обижен, хотя и за другое… Он имеет все, что только может хотеть от судьбы человек – так стоит ли завидовать двойной орденской цепи? Судьба не любит неблагодарных, и кто хочет слишком многого, может потерять все…

…На самом деле Энтони Дамиан Бейсингем, герцог Оверхилл, насчитывал за собой куда больше, чем шестнадцать поколений славных предков – хотя по своему легендарному легкомыслию и не придавал этому значения. Главы аристократических домов, опекавшие рано осиротевшего герцога, пытались втолковать ему, что кровь обязывает ко многому – но тщетно. Энтони не был спорщиком. Он почтительно всех выслушивал, кивал головой и тут же забывал услышанное – любая деятельность ума, не связанная с армией или стихосложением, была ему глубоко чужда. И продолжал жить, как жил – легко, не выбирая по родословной ни лошадей, ни собак, ни друзей.

Шестнадцать для Трогармарка – не число. В хрониках Оверхилла поименно перечислялись сорок шесть поколений – об этом не возбранялось помнить, но на этом не следовало настаивать. Во времена распада Империи все перемешалось. Когда последний император умер, не оставив наследника, простоявшая почти семьсот лет и давно пережившая себя держава мгновенно и со страшным грохотом развалилась. Провинции давно уже жаждали независимости, герцоги и маркграфы хотели стать королями и теперь расхватывали обломки Империи, каждый в меру наглости и силы. Трогар, первый военачальник императора, едва спас центральную область, составлявшую не более одной пятой части прежней державы. Верный духу времени, он объявил себя королем, назвал доставшийся ему обломок Трогармарком, а столицу переименовал в Трогартейн, что означало Башня Трогара.

Башня, в честь которой король назвал столицу, по праву заслужила себе память в веках. В грозной крепости на вершине холма, увенчанной мощным донжоном, король Трогар четыре месяца оборонялся от мятежных баронов. Бейсингемы, не утруждая себя интригами, всегда верно служили короне, на чьей бы голове она ни была – и тогда, шестьсот лет назад, они стали на сторону Трогара, едва тот объявил себя королем. И это еще вопрос, существовал ли бы на карте Трогармарк, если бы Андреа Бейсингем не вычистил до последнего ратника Оверхилл и не привел на помощь осажденному в Тейне королю пятитысячное войско.

Когда король Трогар отстаивал независимость своего юного государства, среди его сторонников были и знатные рыцари, и совсем бедные дворяне, и простолюдины. Победив, он расправился с врагами, а их земли и титулы щедро раздал своим сторонникам, основал новое герцогство Баррио для гениального военачальника-самородка, лекарского сына Виттора Норриджа и приказал сжечь прежние родословные книги и начать новые, от времен короля Трогара.

Приказ короля был конечно же выполнен. Родословия, хранившиеся в геральдической палате, все, как одно, начинались со времен Трогара. Те, что велись в замках – шли от сановников Древней Империи и полудиких разбойников-баронов. Но сословные границы все равно были сломаны. Старая знать пошипела какое-то время, а потом поневоле смирилась с тем, что при королевском дворе бок о бок с ними находятся потомки купцов, ремесленников и солдат. И если бы не гербы… Но достаточно посмотреть на геральдического зверя, и сразу становится ясно, кто есть кто.

…Энтони кинул взгляд на правую руку и поморщился. Редко что раздражало его так, как фамильный перстень. Золота он терпеть не мог, а изумруды совершенно не сочетались с белой кожей, темно-русыми волосами и серыми глазами. Но в те времена, когда изготовили этот перстень, меньше всего думали о гармонии. Брали самый дорогой камень, вставляли в толстую дорогущую оправу и были довольны. А изумруд, из которого древний ювелир вырезал бычью голову герба, был размером с ягоду аккадской вишни. Мелкая терпкая вишня, которая так хорошо утоляет жажду на марше… Почему он не приказал прихватить с собой пару ведер?

…Если перстень кричал о родовом богатстве, то сам бык – обо всем остальном. Как и тур Монтазьенов, он пришел из тех незапамятных времен, когда почитались могучие копытные и означал, что представители рода стояли еще у трона Древней Империи, которая окончила свое существование полторы тысячи лет назад. Волк, медведь и лев других герцогских родов указывали на времена рыцарства – первые бароны любили клыки и когти. А Баррио получили своего единорога непосредственно из рук Трогара, чем, за неимением древности рода, и гордились.

Оверхиллский бык, упрямо наклонивший могучую голову и угрожающе выставивший рога, хорошо отражал характер и занятие тех, кто носил его на щитах и знаменах. Как бы далеко в глубь времен ни уходило родословие, хранившееся в замке Оверхилл, одно в нем было неизменно – Бейсинге-мы всегда воевали. За последние шестьсот лет в их роду было только одно исключение: Теренс, двоюродный дед Энтони, переболевший детским параличом и страшно изуродованный. Однако он тоже был Бейсингемом: не имея возможности сражаться, неукротимый калека написал «Хронику великих битв» – одну из лучших книг по истории войн. Остальные водили легионы, дружины, полки и армии, никакого другого занятия для себя не искали, и даже мысли такой у них не возникало.

…Энтони надел мундир в двенадцать лет, уже умея стрелять, фехтовать и управлять лошадью без помощи рук. Но на этом потомке древних воинов сказались изнеженные времена: куда больше, чем походы и лагеря, он любил роскошь богатого дома, балы, стихи, наряды. Еще с детства приученный отцом и братьями к суровой простоте армейской жизни, будучи облаченным в мундир, он свято соблюдал родовые традиции. Зато находясь вне армии, каждый день принимал ванну, спал на лебяжьих пуховиках, ел на серебре только потому, что золота не любил, и мог полчаса проторчать перед зеркалом, если его не устраивало сочетание пуговиц камзола и пряжки для волос.