Мост через огненную реку - Прудникова Елена Анатольевна - Страница 11

Клаус Мейер, последний великий магистр мейерского ордена, был, может статься, и еретиком, но человеком большого мужества. Он так и не признал ни одного из обвинений, а когда его спрашивали о сокровищах, лишь смеялся: они ведь зовутся живыми мертвецами, какие же за гробом деньги? Два года длилось следствие, а суд провели за четыре дня. Нераскаявшихся узников обезглавили, раскаявшихся разослали по монастырским темницам, а великого магистра и четверых магистров ордена сожгли на Поле Отрубленных Голов за городской стеной. Когда пламя уже лизало ноги Мейера, он проклял императора, Империю, столицу и всех, кто пришел посмотреть на его казнь. Церковь объявила, что проклятие еретика не имеет силы. Может быть, и так – но оно сбылось. Не прошло и двадцати лет, как император и его бездетный сын оказались в могиле, Империи больше не существовало, столица была разрушена и на ее развалинах гуляли голод и черная оспа.

– Сокровищ, из-за которых все затевалось, так и не нашли, – закончил Энтони свой рассказ. – Уцелевшие братья разбежались, замки опустели. Потом Аркенайн и Торкенайн стали Аккадским хребтом, реальная история ордена забылась, а поэты так все запутали, что корень их баллад совершенно потерялся. Так что после этой войны вы сможете поражать воображение дам рассказами о том, как прогулялись по легендарной стране мертвых. Успех обеспечен… Кстати, замки эти – самое удобное место для разбойничьих гнезд, какое только можно придумать. Правители Мойзельберга знают, что делают: они отдают ненужные им земли и перекладывают на нас свою головную боль по части пресловутых разбойников.

Пока Бейсингем рассказывал, Гален немного опомнился и уже не был похож на ребенка, слушающего сказку Выслушав Энтони, он лишь покачал головой:

– Признаться, вы меня удивили, милорд…

– Это было заметно, – улыбка Энтони вышла чуть ироничной, но генерал вроде бы не обиделся.

– Да, но зачем это надо вашему королю? Если эти земли все равно ваши, к чему брать на себя такие обязательства? Выводить разбойников – занятие малоприятное.

– А вот этого я не знаю! – воскликнул Энтони. – Может быть, в этих горах есть серебро или алмазы. А может быть, он решил искать сокровища мейерских братьев. В конце концов, просто так получить хороший кусок территории тоже неплохо. Вдруг лет через сто в Мойзельберге передумают и станут осваивать те места? И в любом случае – разве у нас есть выбор?

– Выбора нет, – пожал плечами Гален, – но знать, во что мы ввязываемся, все же охота.

– Самое неприятное, – уже серьезно сказал Энтони, – что эти земли пользуются дурной славой не только в Мойзельберге, но и в Трогармарке. По правде сказать, я предпочел бы балий-скую подкову, будь она даже в два раза длиннее, чем сейчас.

Гален поднял глаза и посмотрел на Энтони – долго, внимательно и удивленно.

– Я не суеверен, – усмехнулся Бейсингем. – Но не могу сказать того же о наших солдатах. Для них это будет не слишком приятная прогулка. А на следующий день после того как они поймут, куда мы идем, думаю, такое же настроение будет и у балийцев. Так что еще раз говорю: я бы предпочел подкову. Но сие, увы…

– Вот именно! – помрачнел Гален. – Это зависит не от нас.

По дорогам вдоль Саны гоняли скот, и они были широкими и удобными. Гален с балийцами направился приречной летней тропой, проходившей по заливным лугам низкого берега, а Бейсингем пошел по зимнему тракту, отстоявшему от реки на восемь миль. Вдоль него располагалось множество городков и деревень, так что можно было ночевать под крышей, чего не скажешь о союзниках, которым приходилось довольствоваться палатками и кострами. На топких заливных лугах даже деревень не было.

Через восемьдесят миль луговой берег повышался. Там-то и располагался замок Саутон, форпост ордена, первый из мейер-ских замков на их пути. В городишке близ поворота на Саутон Бейсингема застало письмо Галена – союзник извещал, что намерен остановиться в замке на дневку. Энтони вспомнил жадное детское любопытство цыгана и усмехнулся: как будто бы могло случиться иначе!

Сам он совершенно не интересовался замками: этот род строений надоел лорду, выросшему в родовом гнезде, еще в детстве. Однако в том же городишке их ждали еще и двое офицеров союзного штаба. Оказалось, что у генерала Шар-мийона, командующего балийской артиллерией, три дня назад был день рождения. Союзники собирались устроить пирушку и послали гонцов за вином и закусками, а также с поручением пригласить Бейсингема и его штаб. Энтони приказал своим тоже остановиться на дневку, намереваясь поехать в замок и попраздновать от души.

Дневка – это отдых разве что для лошадей, для всех остальных это день, в который надо переделать все накопившиеся дела. Нельзя сказать, чтобы Бейсингем и его офицеры выехали рано. Впрочем, у балийцев царила та же самая суета, и все были заняты тысячей надоедливых мелочей – за исключением командующего, который заявил, что сегодня он отдыхает, и пусть хоть солнце остановится. Означенное светило уже склонилось к зубцам крепостной стены, когда во дворе замка собрались штабные офицеры обеих армий и некоторые из полковых командиров.

Насколько Энтони знал историю края, Саутон был самым древним из орденских замков. Братья построили его в обжитых местах, еще когда орден не удалился от мира. Здесь уже лет триста никто не жил, и лишь упорные суеверия помешали местным жителям разобрать все по камешку. Стены и сам замок, сложенные из тесаного камня, выглядели еще прилично, а внутренние кирпичные постройки давно выветрились, двери и окна исчезли, как не было, ров превратился просто в яму, заросшую травой, через которую лошади легко перебирались без всякого моста, а ворота отправились туда же, куда и двери, мебель, гобелены и все то, что скрашивало жизнь обитателей этого убежища восемьсот лет назад. Хотя, если вспомнить о нравах древних орденов, не те это были люди, чтобы чем-то свою жизнь украшать.

На шум веселья появился и Гален. За месяц кампании «цыганский барон», как его называло теперь уже все войско (само собой, за глаза), сумел привести в относительный порядок вверенную ему орду. Но все равно работы командующему хватало. Накануне его день закончился перед рассветом, и он велел будить себя только в одном случае: если с неба начнут падать жареные куропатки. Проснувшись, он тут же уехал на реку купаться, а вернувшись, исчез в недрах Саутона. Энтони был уверен: генерал не покажется, пока не облазит весь замок и не ощупает каждый камень.

Теперь, вымытый, отдохнувший и удовлетворивший свое любопытство, генерал казался если не прирученным, то хотя бы сытым и ленивым. Он стоял, опершись на импровизированную коновязь, с бутылкой вина в руке и, усмехаясь, наблюдал за возней молодых офицеров, развлекавшихся балийской борьбой.

По правде сказать, наблюдать балийскую борьбу можно только спьяну. Зрелище это невообразимо скучное – смотреть, как два человека стоят и пытаются повалить один другого, не применяя ни ударов, ни приемов, а попросту кто кого заломает. Между тем игры эти были небезопасными, потому что иной раз соперники заламывали друг друга до серьезных увечий: растягивали связки, вывихивали суставы… Если уж устраивать состязание, то Энтони предпочел бы фехтование, но фехтовать всем было лень. Приходилось принимать жизнь такой, какая она есть.

Некоторое время борцы просто возились, потом кому-то пришло в голову устроить состязание двух штабов. Начали с младших офицеров, продолжили старшие. Когда дошло до генералов, наступила некоторая заминка, показалось даже, что все остановится, – но в круг вышел именинник, и генералы тоже пополнили число бойцов. И вот, наконец, остались одни командующие. Все головы повернулись к ним. Дисциплинированные трогарцы позволили себе не более чем немой вопрос, но балийцы смотрели на своего командующего с откровенным злорадством. Гален слабаком не выглядел, однако лорд Бейсингем, когда хотел размяться, грузил вместе с солдатами обоз, легко кидая двухсотфунтовые мешки, и это видели все. А кроме того, во всей толпе зрителей едва ли нашелся бы хоть один, кто желал бы победы цыгану.