Ученик - Герритсен Тесс - Страница 51

• Предыдущая
• 51/69
• Следующая

— Да.

— Опиши это состояние.

— Вам действительно хочется это знать?

— Это ключевой вопрос моего исследования, Уоррен. Я хочу знать, что ты испытываешь, когда убиваешь. Это не праздное любопытство. Мне необходимо знать, проявляются ли у тебя симптомы, характерные для неврологических аномалий. Например, головные боли, странные запахи или вкусовые ощущения.

— Запах крови мне очень нравится. — Он сделал паузу. — О, мне кажется, я вас шокировал.

— Продолжай. Расскажи мне про кровь.

— Вы знаете, я ведь работал с ней.

— Да, я знаю. Ты был лаборантом-технологом.

— Люди думают, что кровь — это просто красная жидкость, циркулирующая в наших венах. Как моторное масло. Но на самом деле это сложное вещество, и ее формула для каждого человека индивидуальна. Кровь уникальна. Так же, как уникально каждое убийство. И нет такого, которое можно было бы описать как типичное.

— Но все они доставляли тебе удовольствие?

— Некоторые в большей степени.

— Тогда расскажи о том, которое больше всего запомнилось. Есть такое?

Он кивнул.

— Да, есть одно, о котором я чаще всего думаю.

— Чаще, чем о других?

— Да. Оно не выходит у меня из головы.

— Почему?

— Потому что я его не закончил. Мне не удалось насладиться им в полной мере. Знаете, это как рана, которая чешется, а почесать ее нельзя.

— Как-то тривиально звучит.

— Разве? Но со временем даже самый тривиальный зуд может свести с ума. Он занимает все ваши мысли. Знаете, есть такая пытка — щекотать пятки. Поначалу кажется, что ничего особенного. Но вот щекотка продолжается день за днем. Она становится самой изощренной формой пытки. Кажется, я упоминал в своих письмах о том, что мне интересна история человеческой неприязни. Искусство причинения боли.

— Да. Ты писал об этом... хм... интересе.

— Долгая история пыток доказывает, что даже самый невинный источник дискомфорта со временем становится невыносимой мукой.

— И что, тот зуд, который ты только что описывал, действительно стал невыносимым?

— Да, он заставляет меня просыпаться по ночам. Я думаю о том, что могло бы произойти. Думаю об удовольствии, которого оказался лишен. Всю свою жизнь я педантично относился к любому начатому делу. Мне обязательно нужно его завершить. И сейчас меня это очень беспокоит. Я все время думаю об этом. Зрительные образы постоянно прокручиваются в моем сознании.

— Опиши их. Что ты видишь, что чувствуешь.

— Я вижу ее. Она другая, не такая, как все остальные.

— Почему?

— Она ненавидит меня.

— А другие не испытывали ненависти?

— Другие были голые и испуганные. Покоренные. А эта до сих пор борется со мной. Я это чувствую, когда касаюсь ее. Ее кожа наэлектризована яростью, хотя она и знает, что я победил. — Он подался вперед, как будто собирался поделиться самыми сокровенными мыслями. Его взгляд теперь был сосредоточен не на О'Доннелл, он был устремлен прямо в объектив камеры, словно Хойт видел перед собой Риццоли. — Я чувствую ее злость, — продолжал он. — Я впитываю ее ярость, когда просто касаюсь ее кожи. Она доводит меня до белого каления. В этот момент я чувствую себя сгустком энергии, сокрушительной и опасной. Я вновь хочу испытать это чувство.

— Это тебя возбуждает?

— Да. Я думаю о ее шее, очень изящной. У нее прекрасная белая шея.

— О чем еще ты думаешь?

— Я думаю о том, как сорву с нее одежду. Какими тугими окажутся ее груди. И живот. Красивый плоский живот...

— Итак, твои фантазии о докторе Корделл можно назвать сексуальными?

Он сделал паузу. Моргнул, как будто его вывели из состояния транса.

— Доктор Корделл?

— Мы ведь о ней говорим, не так ли? О жертве, которую тебе так и не удалось убить, о Кэтрин Корделл.

— О! Да, я и о ней тоже думаю. Но сейчас я имел в виду не ее.

— Так о ком же ты говорил?

— О другой. — Хойт так пристально уставился в объектив, что Риццоли словно обожгло его взглядом. — Эта женщина служит в полиции.

— Ты имеешь в виду ту, которая тебя нашла? Об этой женщине твои фантазии?

— Да. Ее зовут Джейн Риццоли.

Дин встал и нажал на кнопку СТОП. Экран погас. Последние слова Уоррена Хойта эхом повисли в тишине. В своих фантазиях он срывал с нее одежды, топтал ее достоинство, превращал ее тело в обнаженные куски плоти: шею, груди, живот. Ей вдруг стало интересно, не отпечатались ли фантазии Хойта в сознании Дина, не смотрит ли он теперь на нее глазами чудовища.

В этот момент он как раз обернулся. Ей всегда было сложно читать по его лицу, но сейчас его глаза полыхали гневом, и ошибиться в этом было невозможно.

— Вы все поняли, не так ли? — сказал он. — Эта пленка предназначалась для вас. Он проложил тропинку, по которой вы должны были следовать. Конверт с обратным адресом привел к О'Доннелл, к его письмам, к этой пленке. Он знал, что рано или поздно вы все это увидите.

Риццоли сидела, уставившись на экран телевизора.

— Да. Он говорил со мной.

— Вот именно. О'Доннелл он использует как проводника. Он дает ей интервью, но на самом деле обращается к вам. Рассказывает вам о своих фантазиях. Пытается запугать вас, унизить. Послушайте только, что он говорит.

Дин вновь запустил пленку. И опять на экране возникло лицо Хойта.

— Да, он заставляет меня просыпаться по ночам. Я думаю о том, что могло бы произойти. Думаю об удовольствии, которого оказался лишен. Всю свою жизнь я педантично относился к любому начатому делу. И сейчас меня это очень беспокоит. Я все время думаю об этом...

Дин остановил кассету и посмотрел на нее.

— Ну, и каково вам после этого? Знать, что вы постоянно у него на уме?

— Вы прекрасно знаете, каково мне.

— И он тоже. Вот почему он хотел, чтобы вы это услышали. — Дин нажал на кнопку быстрой перемотки, а потом снова включил воспроизведение записи.

Взгляд Хойта был устремлен на несуществующего зрителя.

— Я думаю о том, как сорву с нее одежду. Какими тугими окажутся ее груди. И живот. Красивый плоский живот...

Дин опять остановил запись. Его взгляд смутил ее, и она вспыхнула румянцем.

— Только не спрашивайте, — сказала она. — Вы ведь хотите знать, какие чувства это вызывает.

— Вы чувствуете себя раздетой?

— Да.

— Незащищенной?

— Да.

— Изнасилованной?

Она сглотнула слюну и отвернулась. Потом тихо произнесла:

— Да.

— Именно то, чего он и добивается. Вы мне сами говорили, что его влечет к женщинам с покалеченной психикой. Женщинам, которые подверглись насилию. И сейчас он добивается, чтобы и вы стали такой. С помощью записанных на пленку слов вы тоже становитесь его жертвой.

Риццоли твердо посмотрела ему в глаза.

— Нет, — сказала она. — Я не жертва. Хотите знать, что я чувствую сейчас?

— Что же?

— Я готова разорвать этого мерзавца на куски. — Ее ответ был сущей бравадой. Но Дин опешил и, нахмурившись, какое-то время изучал ее. Неужели он догадался, чего ей стоит казаться храброй? Неужели расслышал фальшивые нотки в ее голосе? А она продолжала, распаляясь все больше, не давая ему шанса вникнуть в ее блеф. — Вы говорите, он уже тогда знал , что я увижу это, что эта пленка предназначалась мне?

— А вам разве так не показалось?

— Нет, мне показалось, что это очередной бред психопата.

— Мы имеем дело не с простым психопатом. И не с обыкновенной жертвой. Он говорит о вас, Джейн. О том, что он хотел бы проделать с вами.

Она почувствовала, как натянулись нервы. Дин вновь переводил разговор на личное. Может, ему доставляло удовольствие видеть, как она страдает? Или он преследовал иные цели, желая не просто усилить ее страхи?

— В то время, когда было записано интервью, он уже имел план побега, — заявил Дин. — Помните, это он был инициатором переписки с О'Доннелл. Он знал, что она ухватится за идею интервью, не сможет устоять. Она для него стала открытым микрофоном, рупором, в который он мог сказать все, что хотел донести людям. Вам в частности. А потом он просто выстроил логическую цепочку, и вы увидели эту запись.

• Предыдущая
• 51/69
• Следующая