Ласковые имена - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф - Страница 16

Эмма долго читала газету, когда наконец появился Денни. Он пришел во второй половине дня и казался угнетенным: жена оставила его несколько месяцев назад, и он ее искал, потому что у них должен был родиться ребенок. Кроме того, сегодня вечером у него творческий вечер с раздачей автографов и он только что приехал из Калифорнии, практически нигде не останавливаясь, так что совсем измотался и находился на пределе. Поскольку Денни всегда жил на пределе, Эмма оставила его слова без внимания. Периодически Денни Деку удавалось убедить себя, что он потерпел полное и окончательное поражение, но Эмму это никогда не беспокоило. Ей было известно, что стоило появиться красивой или приветливой женщине, и его настроение тут же переменится; поэтому она не позволила портить себе день разговорами о пределах его возможностей.

Поскольку Эмма зависла в бездействии на большую часть дня, она хоть не закончила утреннюю газету, но успела разделаться с объявлениями «требуются» и почти уже добралась до первой страницы. Флэп ненавидел, когда газеты читают в такой последовательности, так что лучше было приниматься за новости без него. Она подошла к третьей странице, и как раз погрузилась в историю о богатом коллекционере оружия, застреленном собственной женой из своего же пистолета, когда подкатила старая машина Денни. Скрип тормозов лишь заставил ее читать быстрее. Богатый коллекционер был убит за то, что в припадке гнева выбросил любимые серьги жены в мусор и перетер их в измельчителе. Почему-то от этой истории Эмма остро почувствовала, что это дежавю. Одно и то же, казалось, повторялось снова и снова. Вроде бы она всегда читала о каком-нибудь безумном убийстве в Хьюстоне, когда приезжал Денни. Поджидая Денни, пока он подходил к дому, она пару раз сказала «Привет» в зеркало, чтобы убедиться в его звучании.

В этот вечер была ужасная гроза, так что дорожка перед домом и деревянные ступени были все еще мокрые. Потом она помнила только запах мокрой древесины и еще несколько вещей. Во второй раз они занялись любовью наутро, в семь тридцать, и от мысли, что вот-вот зазвонит телефон, она не могла сосредоточиться. Как раз в этот час ей обычно звонила мать. За окном моросил дождь, Эмма торопилась, но телефон не позвонил. Они заснули под дождь, загораживавший их, как занавес; и сон принес отдых, хотя продлился всего полчаса.

Когда она проснулась, Денни сидел на постели, наблюдая как на заднем дворе падают дождевые капли. – Я смотрю, ты все еще держишь колибри, – заметил он, – вон стоит кормушка.

– Ага. Я кормлю их, – подтвердила Эмма. – Ты слишком худой.

– Это потому, что я на пределе, – с горечью согласился он, прекрасно зная, как легкомысленно Эмма относится к его отчаянию.

Эмма вздохнула. Он явился в таком виде, перепачканный и безнадежно измотанный. Тесть его побил. Костюм выглядел так, словно он продирался в нем через болото, – и ему было запрещено встречаться со своей только что родившейся дочерью – навсегда. Кроме того, одно ухо кровоточило. Когда она делала Денни примочку, ей пришло в голову поцеловать его. В результате Эмма всю ночь вздрагивала от страха и вскакивала, чтобы посмотреть, не подъехал ли к дому Сесил. Вообще-то, во всем был виноват Флэп, от которого она научилась, что секс должен следовать за поцелуями максимум с двухминутным отрывом.

– Ну вот, теперь мы оба на пределе, – подвела она итог. – Я, должно быть, теряю рассудок. Я хотела только поцеловать тебя по-матерински.

– Вероятно, тебя раздела твоя материнская натура, – ухмыльнулся Денни. – А на самом деле ты хотела освободить меня от этого промокшего костюма. И незаметно совершила смертный грех.

Когда Эмма села на постели, он потянулся к ней и потерся своей щекой об ее, – и это было приятно. Он и прошлой ночью так сделал. С этого беда практически и началась. Потом, выглянув в окно на дождевую завесу, он стал развивать свою новейшую теорию, сводившуюся к тому, что любовь – радикальна, в то время, как в сексе есть нечто консервативное. Эмма ласкалась к нему, ей было так уютно, что она не могла воспринять значение его слов, а только радовалась, что он опять производит впечатление подающего надежды молодого человека, а не убитого жизнью бедолаги.

– Радикальные действия производит сердце, – сказал он. – Теперь я, может быть, способен лучше писать. Мне есть что забывать.

Эмма провела пальцами по гладким мускулам его руки.

– Почему у мужчины эта часть самая гладкая? – спросила она. – Именно это место?

За завтраком они сидели у стола бок о бок, и разговаривая, держались за руки. В том, что касалось жены и дочери, Денни, казалось, наткнулся на непроницаемую стену. Родители жены были готовы посадить его под арест, если он попытается встретиться со своей семьей. При мысли о том, как люди проживают свою жизнь, Эмму охватила легкая меланхолия, кроме того, у нее снова появилось сильное ощущение тревоги, свойственной ей как жене – от ожидания, что Сесил может подъехать в любую секунду.

– Я ухожу, пока ты не взорвалась от нервозности, – сразу же сказал Денни. – Ты себя чувствуешь очень виноватой?

– Не очень, – ответила Эмма. – У меня для этого слишком плохой характер.

Его машина была битком набита, но он все-таки нашел для нее экземпляр своего романа. – Разве эти бутылки не гремят во время езды? – полюбопытствовала она. На заднем сиденье лежало двадцать или тридцать пустых бутылок из-под виски. Денни задумался, что бы написать ей на книге, и не ответил. Эмма знала, что в жизни едва ли ей встретится человек, с которым у нее будет столько общего – сидя за столом, они так хорошо понимали друг друга. Из всех людей лишь он никогда не менял о ней своего мнения.

– Лучше мне ничего не сделать, – напряженно произнес он, протягивая ей книгу. Она называлась «Трава в смятении».

– Пожалуйста, подожди немного с женитьбой, – попросила Эмма. Судя по его лицу, она заключила, что он готов жениться завтра-послезавтра, если подвернется кто-то, кто на него клюнет.

– Ты хочешь сказать, пока я не поумнею? – улыбнулся Денни. Волосы у него отросли совсем длинные.

Эмма не могла этого вынести. Ее мать была права. Он должен был принадлежать ей. Она повернулась, чувствуя, что должна уйти.

– Ах Денни, – вздохнула она. – Кого это волнует?

Когда он отъехал, Эмма вошла в дом и убрала все следы его пребывания, даже выбросила мусор. Потом она с большим облегчением подумала, что приключение сошло ей с рук, и расслабилась, даже задремала у себя на ступенях. Утренние облака разошлись, и она загорела. Эмма решила сказать, что книга ей прислана по почте. Если бы Флэп поймал ее, ей пришлось бы дать ему объяснения, но раз он ее не поймал, то она не была уверена, что ему надо что-нибудь объяснять. Они с Денни были пойманы, точнее, они поймали друг друга: сознание отсутствия тех чувств, которые она могла испытывать только с ним, было достойным наказанием за ее преступление.

Как только Денни уехал, она прекратила ждать Флэпа. Если ему не хватило интуиции приехать домой, чтобы помешать ей согрешить, едва ли он приедет, чтобы ей было не скучно одной. Рыба, вероятно, клевала. Она нанесла немного крема на щеки, покрывшиеся загаром, и снова взялась за газету, чтобы прочитать продолжение истории о мужчине, уничтожившем серьги своей жены. Когда она читала, зазвонил телефон.

– Ну, надеюсь, у тебя сегодня настроение получше вчерашнего, – сказала ее мать.

– Не знаю, может да, а может – нет. Надо еще посмотреть, как будут развиваться события. А ты как?

– Огорчена. Кроме того, подверглась приставаниям. Предварительно приглашаю тебя и Томаса на обед. Я тебе не звонила сегодня утром, потому что позволила Генералу вывести меня на завтрак. Он доставил мне столько неудобств, что лучше было не ходить. Надеюсь, ты не слишком разленилась.

Эмма припомнила, как она ждала ее звонка, пытаясь одновременно настроиться на Денни.

– Если кто-то просыпается попозднее, это не значит, что он ленится.